прикоснулась к нему, провела рукой по мягкой поверхности, дарующей ощущение покоя, как и в

детстве. Я увидела сотовый телефон в ее руке и быстро достала свой из кармана. Алекс, папа, Алекс

снова. Ничего от мамы. Ничего от Джоша.

Я осторожно взяла телефон из ее руки и перезвонила по последнему набранному номеру. Это

был мой номер… номер Эллы. Звонок ушел на голосовой почтовый ящик, и мой лишенный

энтузиазма голос попросил звонившего оставить сообщение. Мама набрала мой номер пятнадцать

раз за последний день – наверняка чтобы просто услышать отдаленное эхо моего голоса.

– Прости, – прошептала я, кладя телефон на пол рядом с ней.

Я ушла. Будить ее сейчас было бессмысленно. Я не была готова справиться с ее слезами.

Я уже освоилась с гардеробом Мэдди и знала, что рубашки она вешала на левой стороне,

сначала – сезон, потом цвет. Джинсы висели на средней вешалке, за юбками и платьями. Туфли и

сапоги были аккуратно сложены в их оригинальных коробках. И справа в дальнем конце, за

куртками, были ее вечерние платья.

Я начала оттуда. Три коротких черных платья, длинное и блестящее красное с верхом,

который я бы и верхом-то не назвала, и вот – я нашла то, что подходило случаю. Платье было темного

кремового цвета, не коричневое и не цвета загара, но я подумала, что цветовая гамма у кремового и

коричневого одна, так что, кажется, из затруднения я все-таки вышла.

С обувью была другая история. Платье было не новое, так что я решила, что обувь под цвет

наверняка будет стоять где-то в задней части шкафа. Мэдди редко носила старую обувь. Я села,

скрестив ноги, напротив нее шкафа и начала перебирать коробки. Красные туфли, черные блестящие

балетки, какая-то похожая на сандалии и сапоги одновременно вещь. Все не подходило. Мне нужна

обувь кремового цвета или что-то похожее. Честно, я бы даже на шлепанцы согласилась.

Я вытащила еще одну коробку, практически на сто процентов уверенная в том, что это

92

LOVEINBOOKS

очередные не подходящие по цвету туфли, завернутые в папиросную бумагу. Открыла крышку,

протянула руку – и наткнулась на стопку бумаги. Я узнала первый лист – это был рисунок, который я

нарисовала несколько лет назад, когда мы еще были в средней школе.

Обычная роза, ее тернистый стебель был обвит вокруг человеческой руки. Под рисунком

лежала открытка на день рождения, которую я подарила Мэдди в прошлом году. Мою она мне

подарила через три дня. Сказала, что забыла ее в школе или что-то такое. Она сохранила каждый

тест, который я за нее выполняла, копии рисунков, с которыми я выигрывала конкурсы. Тут были все

двенадцать ежегодных школьных фотографий – все они лежали тут, в коробке из-под обуви.

Столько заметок, записок и фотографий – и ничего о ней. Здесь не было ни слова о Мэдди

Лоутон. Эта коробка была обо мне.

Мне стало интересно, как долго она все это собирала. Я стала рыться в бумагах, решив, что

самое старое будет внизу. Последняя бумажка оказалась тонкая, слишком легкая, чтобы быть

фотографией или еще одним из моих рисунков. Осторожно, чтобы не порвать, я вытащила ее и

аккуратно развернула. Это была статья из местной газеты о нашей школьной команде по хоккею на

траве. Она вышла в свет на следующий день после того, как Крэнстон-Хай вылетели из дивизиона.

Согласно статье, причина того, что девочки проиграли, была проста – Молли Крейер, один из лучших

вратарей в штате, не вышла на поле.

Отставив коробку в сторону, я стала читать. В статье не было сказано, почему она не играла.

Не было ни слова о положительном результате теста на наркотики за день до игры или о том, что ее

вышибли из команды на оставшуюся часть сезона. Если бы играла Молли, писал автор статьи,

школьная команда Крэнстон-Хай выиграла бы этот матч. Несколько строк вниз – и все стало

слишком настоящим, слишком близким к реальности. Мэдди выделила маркером свое имя,

подчеркнула каждый из своих потерянных мячей, но не тронула те места, где говорилось о девяти

мячах, которые она не пропустила.

Я переместилась на кровать и выгребла из коробки все, что там было, отодвинув в сторону

заметки обо мне, пока там не осталось только то, то касалось Молли. Там была еще одна вырезка –

выдержка из полицейского протокола. Как оказалось, за два дня до матча в доме Алекса была

вечеринка, и соседи из-за сильного шума вызвали полицию. Еще было письмо от директора

спортивной секции с разъяснением дисциплинарных мер в отношении члена команды по хоккею на

траве, провалившего случайный тест на наркотики. Внизу лежала фотография моей сестры и Молли,

вроде бы вырезанная из ежегодной классной фотографии. Это был их второй год, и это был первый

хоккейный матч, который они играли вместе на юниорском уровне.

Я замерла, наткнувшись на упаковку таблеток. Зачем они были нужны Мэдди? Она прошла

тест за день до соревнований. И этот, и другой, который в один из дней провели в школе.

Я высыпала таблетки на кровать, их было три. Выглядели они не как таблетки от головы. Все

три были разные, мучнисто-белые, без знака производителя на них. И они были спрятаны в шкафу

Мэдди в самом низу обувной коробки.

Я положила их обратно и сунула под матрас. Мне надо бы смыть их в унитаз. Я хотела,

честно, но что-то заставило меня отложить их в сторону.

Там же, в коробке, лежало еще несколько фотографий Молли и реестр команды на этот год.

Молли была там, ее имя стояло в конце списка. Ее записали, но я сомневалась, что Молли будет

играть.

В нижней части стопки фотографий лежала бумажка с адресом клиники «Лайтхаус» и

номером комнаты.

Название показалось мне смутно знакомым, и я быстро погуглила его в телефоне. То, что

выдал поисковик, заставило меня вытаращить глаза. В голове словно закрутились шестеренки.

«Лайтхаус» – больница, наркологический центр для подростков, если быть точной.

И тут же я поняла, зачем Мэдди нужен был этот адрес, и кто был пациентом – Молли.

Я вспомнила день, когда она ездила туда. Я подслушала, как мои родители рассказывали

Мэдди, почему Молли в те дни не было в школе. Молли по-прежнему утверждала, что она не

принимала наркотики, но у руководства школы было два положительных результата теста,

свидетельствующие об обратном. Мама хотела знать, употребляет ли кто-то еще из девочек

наркотики. Папа хотел знать, употребляла ли их хоть раз сама Мэдди. Я отчетливо помню, что

Мэдди все отрицала. Все.

Я высыпала содержимое коробки на кровать, пытаясь понять, почему моя сестра хранила эти

93

LOVEINBOOKS

вырезки, статьи и заметки о человеке, которого она считала изгоем. На вырезках не было пометок.

Помимо записанного от руки адреса клиники, все было официальное – письма из школы, газетные

статьи, фотографии. Ничего не дало мне подсказку о том, почему Мэдди была словно одержима

Молли.

Я достала и открыла каждую коробку из-под обуви, разворотила все ящики в ее столе,

заглянула в каждую из десяти валяющихся без дела сумочек, но ничего не нашла. Ни перевязанных

ленточкой писем от Алекса. Ни альбома достижений Мэдди. Не было ничего, кроме коробки, в

которую Мэдди сложила то, что касалось моей жизни и падения Молли.

Я сложила мои фотографии, рисунки и заметки обратно в коробку, аккуратно собрала в

стопку бумаги, относящиеся к Молли, и сунула их под матрац, к таблеткам. Я больше не переживала

по поводу последней игры сезона или Снежного бала, не думала, как мне дальше барахтаться в сетях

собственной лжи. Меня волновало одно: выяснить, что Мэдди сделала для Молли и почему.

94