Подросток идет домой, слегка помахивая сумкой. Всего час назад он впервые поцеловал одноклассницу, и чувствовал себя невероятным счастливым. Его день рождения наступал через три дня, и отец обещал подарить на него новый компьютер. Он почти летел, и решил пойти через дворы - ведь дорога была так хороша, а свежий ветер холодил голову.

Он не узнавал мальчика до последнего момента. До той секунды, в которую яркая боль пробила его тело, и кровь хлынула сквозь дыру в животе - четко между шестым и седьмым ребром. Руку мальчика, чьи глаза сверкали, словно изумруды, словно кто-то направлял - удар был нанесен с хирургической точностью.

Кровь тонким ручейком стекает по ножу, и испуганный резкой болью подросток падает на колени. Он не может кричать, ведь в его рот влезла чужая рука, схватив за язык и не давая сомкнуть челюсти. Вместо крика наружу выходит только всхлип. Старый, истрепанный ботинок наступает на горло, и практически вминает его в землю, давя всем весом. Судороги затихают, и с рук мальчика слетает черное пламя. Мгновение - и на дороге остается только выжженное пятно.

Зеленый сменяются голубым, и мальчик падет на землю, только начиная понимать, что именно сотворил. Он впервые слышит тихий звук флейты, приносящий в душу покой. Он снова бежит от изумрудного взгляда.

- Кто я такой?

Калейдоскоп меняется на глазах. Он сияет изумрудным и белым - в равных пропорциях. Он рвется на куски, разделяясь и сходясь снова.

Мальчик не выходит из комнаты, перестав даже есть. Он разрывается на части, его манит изумруд, но флейта восстанавливает силы. Он погружается в себя все глубже и глубже, не в силах вырваться из глубин.

Он впервые видит ее - юную девушку, только оторвавшую от губ флейту. Теплые потоки света, исходящие от нее, вымывают изумруд, принося спокойствие. Она красива - невероятно, нечеловечески красива - и это сияет во всем, от сияющих белых крыльев, до длинных волос, уложенных в хвосты, взлетающих в воздух под немыслимыми углами от малейшего дуновения ветра. Их взгляды сталкиваются, и Мефодий не находит в ней осуждения.

Он закрывает глаза, садясь рядом, вслушиваясь в музыку флейты. Последние сутки он тонул в грязи под изумрудным взглядом, и это впервые прекратилось. Он чувствует покой, и маленькая передышка навсегда вплавляется в его воспоминания. В мире, в котором звучит музыка флейты, нет грязи и изумрудов.

Дни сменяют ночи, и мальчик, тонущий в грязи, цепляется за тихие переливы флейты, отделяющие его от безумия. Он не говорит с девушкой - но это им и не нужно. Ее лицо вплавляется в его память, в саму его суть. Она освобождает его от изумрудного взгляда, и даже бесконечные потоки багровой грязи расступаются перед крупицами света. Она - единственное светлое пятно среди мира бесконечного зла. Он не знает, ее имени и существует ли она на самом деле, но жаждет присоединиться к ней - и время идет, а грязь отступает.

- Даф... - он придумал это имя, но был уверен, что оно правильное.

Калейдоскоп взрывается красками, и уже ничего не получается рассмотреть в мельтешении зеркал.

Золотоволосый мальчик идет по улице. Его одежда стала немного лучше - он начал подрабатывать в ближайших лавках. Подметать, мыть посуду - но это давало ему безопасное время вне дома, и он чувствовал себя лучше. Он вышел из комнаты всего месяц назад, но будто разучился говорить - его глаза почти всегда полузакрыты. Он всматривается внутрь себя, но ничего не находит.

- Ну что за лохушка! - он слышит уверенный мальчишеский голос. - Эй, ты нахрена из дома выползла?

Девочка восьми лет тщетно пытается управиться с тяжелой коляской. Она решила съездить за продуктами - в доме закончились яйца, а ей хотелось порадовать бабушку вкусной яичницей. Она только училась готовить, но была уверена, что получается у нее хорошо. Скат для колясок у подъезда давно не чинили, да и не хватает ей сил заехать вверх - и коляска застревает на середине пути. Она слышит гогот странных парней, сидевших на скамейке, но не понимает, чем он вызван.

На коляску обрушивается удар, и она слетает на ступеньки. Но ей не жалко себя - механизм падает на пару ступенек вниз, и девочку захлестывает отчаяние. Ей уже не подняться вверх - три ступеньки кажутся непреодолимыми. На глазах выступают злые слезы.

Парень, толкнувший коляску, падает на землю - Мефодий бьет по паху со всей силы, слегка разбежавшись, вкладывая корпус и буквально вколачивая колено. Висок второго сталкивается с тяжелым портфелем, а на горло наступает нога, слегка сдавливая его. Стычка заняла меньше нескольких мгновений - мальчик давно уже перестал тратить время на разговоры в таких ситуациях.

С тихим металлическим звоном коляска становится на колеса, и въезжает на пред-подъездную площадку. Мальчик осторожно берет девочку на руки, перекладывая в коляску - ему тяжело, но он показывает это только коротким выдохом.

- Какая квартира? - первые слова после почти месячного перерыва царапают горло, и выходят хриплыми.

- Сорок вторая, - девочка еще не отошла от произошедшего, но говорит четко.

Мальчик кивает, и открывает дверь подъезда ключом, найденным в коляске. Они поднимаются на четвертый этаж в лифте, и только когда они наконец поднимаются, тишину разбавляют слова.

- Ирка. - девочка смущена, но хочет представиться. Это первый мальчик, с которым она разговаривает наедине.

- Мефодий. - эти слова дались уже легче.

Он смотрел на смуглую девчонку, не способную пошевелить ногами, и чувствовал странное сродство. Вот уже почти месяц как он не слышал звуков флейты, и искал, чем заполнить внезапную пустоту.

Вскоре он забудет ее звук, и запретит себе даже вспоминать ее. Слишком много боли станут приносить воспоминания.

Калейдоскоп раскрылся окончательно и схлопнулся в единую точку.

Девятьсот девяносто девятая плита. Бесконечное пространство из света и тьмы, на границе которых повис спящий беловолосый мужчина. Его изумрудные глаза смотрели куда-то вдаль, рассеянно, но внимательно. На нем не было ни дарха, ни крыльев.

Я смотрел на него со смесью страха и понимания. Только сейчас я осознал, на кого он был похож.

Кводнон. Величайший из стражей света, своим падением создавший мрак. Страж, что трижды тщетно пытался войти в Храм Вечного Ристалища. Страж, чей меч я ношу уже почти месяц. Страж, пластина с крыльев которого стала частью рукояти. Тонкие черты такого знакомого лица... Которое я видел в зеркале. Он - это я, прибавивший пять лет возраста. Только глаза были изумрудными, а не голубыми, а волосы - белоснежными, а не золотыми.

- Вы похожи, - я услышал женский голос. Голос, который запретил себе вспоминать.

Девушка почти не изменилась - только прибавилось света во взгляде. За ее спиной сияли огромные белые крылья, и она парила высоко над линией раздела сред, на которой зависли мы с Кводноном.

- Разве он не должен был отправиться в ад? - он - создатель мрака. Странно было видеть его здесь.

Девушка покачала головой, и опустилась рядом со мной. Ее взгляд, упавший на Кводнона, был полон странной грусти.

- Он раскаялся. В последний миг, но понял, что натворил... И подставил дарх под удары златокрылых. Сам. Добровольно. - она вздохнула. - Не совсем обычное, но все-таки самопожертвование, - вот как... Чего-то подобного я и ожидал. Не могли восемь обычных златокрылых победить владыку мрака. - Как и все стражи, он был сотворен без эйдоса - и его вторым шансом стало перерождение.

Как ни странно, но это не вызвало у меня удивления. Я будто бы был готов к этому.

- Значит, я... - мой голос был странно пуст.

Девушка кивнула.

- Тот, каким бы он был, родившись еще раз. Начав с чистого листа. - Дафна покачала головой и посмотрела на меня. - Меф, от того, как ты пройдешь свой путь, зависит его приговор. Ты - его последний путь к спасению.

И победе света. Вот и встал на место последний кусочек мазайки. Если Люцифер вернется обратно к свету - его падение потеряет свой смысл. Мрак лишится последней опоры, держащий его под собой, и погибнет, как идея.