- Да так, ничего, но ему худо, уж поверь.

- С чего ты так решил?

- Раз так несся, значит, худо. Счастливым людям некуда спешить.

- Может быть, не знаю, только теперь я подальше от дороги иду. Я не получаю большую зарплату, чтобы покупать каждый год новые пальто, в отличие от тех, кто носится так.

- Таня, я как отсюда выберусь, тебя к себе на работу возьму. Пойдешь ко мне работать в команду?

- А что за работа?

- Медицинский представитель. Полный социальный пакет, машина, сотовая связь. Все как надо, и пальто сможешь купить новое или даже несколько сразу.

- Я боюсь, что не справлюсь.

- Справишься. Помогу.

- Посмотрим.

Вновь запищал дозатор.

Не знаю, сколько я проспал, но проснулся, когда за окном уже была ночь. Опять все жутко болело. Тяжело дышалось. Тошнило. Сердце в груди прыгало, как мячик, от чего становилось еще страшней. Ощущал себя выпотрошенной рыбой на берегу реки. Я стал плакать. Точнее, глаза слезились, и иногда слеза скатывалась по щеке. Где-то в глубине души я понимал, что со мной случилось непоправимое, но пока что старался отгонять эти мысли.

Мой оптимизм был похож на остатки воды в металлической армейской фляге во время перехода через пустыню. Сейчас я очень хотел увидеть родителей. Катю мне видеть не хотелось.

Теперь, поняв, что на самом деле со мной происходило, я считал, что все увиденное и услышанное в том подвале, было кошмарным сном, под действием сильного наркоза. Скорее всего, так и было. Иначе как этот бред объяснить? Но, с другой стороны, если это был лишь сон, то почему во мне что-то оборвалось к Кате?

Я действительно сейчас не желал ее видеть. Чувства были. Я их ощущал, но видеть ее сию минуту не хотел. Неужели мозг способен на такие изыскания? Но стойте. Как я во сне мог слышать от Кати про будущее? Она ведь точно сказала, что мне сделали операцию. И почему-то была уверенность в том, что эти пророчества будут дальше сбываться.

Лежал и чувствовал себя таким одиноким. Да, где-то за стенами этого серого здания были родители, брат, бабушки, но, в целом, я был одинок. Кому я теперь такой нужен? Кто меня на работу возьмет? Как семью кормить? От всех этих мыслей становилось еще хуже.

Мое физическое здоровье развалилось, душевное было на грани. В меня, как в лягушку, закачивали всякую химическую дрянь разных цветов, тело было изрезано скальпелем, и даже сердце работало не само, а от импульсов наружного кардиостимулятора, что болтался на исхудавшей руке. Разве это можно назвать нормальной жизнью?

А сколько было планов. Сколько я хотел увидеть и попробовать. А что теперь? Я даже не знаю, что со мной будет через минуту. Может, аккумулятор разрядится, и импульсы прекратятся. А, может быть, сестра перепутает шприцы и введет мне что-нибудь другое, от чего я загнусь. Обидно, несправедливо.

Почему так рано-то? За что? Что я такого сделал плохого в своей жизни? Что я видел? Чахлый отель в Египте, Турции и на Кипре?

Подожди, ну как ничего не видел? А кучу съеденной еды в ресторане? Разве не видел?

- У вас есть наша карта?

- Конечно, у нас есть ваша карта. Как же ей не быть. Любой уважающий себя человек должен иметь кучу карточек с собой. Обязательно. И хорошо бы, если под них будет куплен кожаный чехол, все по той же бонусной карточке.

- Дорогой, ты покушал? Отдохнул? Теперь нам нужно еще зайти в парочку магазинов. У моей мамы скоро день рождения, нужно ей что-нибудь присмотреть, а мне нужно новое платье.

- У тебя же куча новых платьев, дорогая! - У меня нет черного. Скоро лететь на тренинг, а у меня нет черного коктейльного платья.

- Я устал что-то, давай в другой раз. Поехали домой.

- Не ной, что ты за мужик? Устал он. Тебе пора собой, видимо, заняться. Запишись на фитнес. У меня как раз есть карточка в один зал, там первые два занятия бесплатные.

- Не хочу я в зал. Дома есть гантели.

- Как хочешь, тогда не ной. Пошли.

- Не хочу никуда идти...

- Пошли, я тебе сказала.

Всегда страшно умирать, умирать молодым - вдвойне, еще почти ничего не успев сделать. Ничего после себя не оставив: ни детей, ни дела, ни даже дерева, посаженного своими руками. Дети. Захочет ли Катя рожать от меня, понимая, что я теперь не добытчик? Муж с эффектом плацебо.

А мама? Я даже боюсь представить, что она сейчас переживает. В детстве ссадина на ноге или отбитый палец для нее был вызовом, а теперь. Ее впечатлительность и забота не знают границ. Слезы. Будет много слез. Не хотелось бы мне этого видеть.

Как заснул, не заметил, но поспать долго мне не удалось. Несколько раз Таня подходила и меняла опять шприцы, вешала гирлянду капельниц, брала кровь из вены. Потом застонала бабушка Клавдия. Видимо, закончилось действие укола. По крайней мере, она была еще жива.

Уже под самое утро я сам не дал поспать Тане. Меня жутко пронесло.

- Таблетки, что ты хочешь, - сказала медсестра, вынося судно. - Все страдает от них.

После рисовой каши с кусочком сыра и ста миллилитрами горячего шиповника на завтрак ко мне пришла целая делегация врачей.

- Профессор Агаров, - представился один, самый старший среди них. - Ну, как себя чувствуем?

Остальные попрятались за его широкой спиной, держа наготове блокноты и листы с графиками.

- Нормально, вроде бы, - ответил я, даже не зная, как себя вести. Решил просто лежать со страдальческим видом.

Он похлопал меня по плечу и посмотрел на приборы.

- Есть какие-нибудь сейчас трудности? - спросил он коллег, не отрывая взгляда от мониторов.

Из-за спины появился давешний Игорь Олегович.

- Калий падал, что дало тахикардию небольшую. Креатинин снова был вчера высоким.

- Это на плохую работу почек указывает, - кто-то шепотом объяснил кому-то.

- Диализ делать пока не стали, - продолжил Игорь Олегович. - Решили раствором промыть. Сегодня утром уже лучше. Еще лейкоциты повышенные, около двенадцати, сохраняется риск тромбообразования, колем фрагмин, а в целом стало лучше намного.

- Хорошо...- задумчиво пробубнил профессор. - Сегодня еще пускай полежит, завтра везите на биопсию, а потом сразу в отделение переводите. В реанимации, думаю, больше надобности нет. Там он быстрей на поправку пойдет.

- Хорошо, профессор, так и сделаем.

- Максим, ты не переживай. Сердце мы хорошее тебе поставили. После трансплантации живут долго. И пятнадцать, и двадцать, и тридцать лет, и даже больше. Так что все будет хорошо. Конечно, с тобой пришлось попотеть, уж больно ты на покой хотел, но мы тут с коллегами посовещались и решили, чтобы ты жил. У меня внук такого же возраста, как и ты, поэтому я понимаю ситуацию. Сделали все, что могли, и даже больше. Теперь дело за тобой нас радовать.

- Спасибо, профессор, - сказал я, и слезы вновь накатились на глаза.

- Отдыхай.

Они подошли к бабушке Клавдии.

- Ну, а тут как у нас дела? В себя приходила?

- Нет. Стонет иногда. Дела в целом никакие. Мы были уверены, что она до утра не дотянет. Внук уже в пятый раз звонил, спрашивал, что и как. Ждет, видимо, не дождется.

- Давайте, попробуем сделать ей бронхоскопию. Посмотрим, что там творится с легкими. Заодно и гастроскопию тоже. Позвоните в отделение и подайте на сегодня заявки. Уколы также давайте снижать. Хватит спать. Пора выводить ее из анабиоза.

- Хорошо, профессор.

- Ага, действуйте и, если что, мне докладывать. Я так просто своих пациентов не отпускаю в мир иной. Мы еще поборемся.

- Думаете, у нее еще есть шансы? - спросила девушка-интерн.

- Кто это спросил?

- Я, - выйдя из толпы врачей, ответила девушка.

- Милая, тут только я решаю, у кого есть шансы, а у кого их нет. И еще Елена Николаевна. Хм.... Вон видишь того молодого парня?

Все посмотрели в мою сторону.

- Да, вижу, профессор.

- Все говорили, что у него нет шансов. Врачи скорой, бригада реаниматологов, дежурные медсестры, даже его жена поинтересовалась про шансы мужа, когда мы еле до нее дозвонились. Но как видишь, Максим лежит живой и почти здоровый. Скоро ходить будет, может еще за тобой, красавицей, приударит.