Я не мог поверить. Мне стало дурно. Врач надел мне маску с кислородом.

- Подыши. Сейчас калий посмотрим. Покапаем. Насытить нужно сердце.

Он похлопал меня по плечу и подошел к кровати в дальнем углу, где лежала старенькая бабушка. Игорь Олегович посмотрел на приборы, что-то там покрутил, потыкал пальцем и сказал вслух:

- Боюсь, не доживет до завтра наша Клавдия.

Потом постоял еще немного, вглядываясь в приборы, и вышел.

Тут послышалось какое-то шуршание на койке. Я приподнял немного голову и остолбенел. Бабушка Клавдия, как ее назвал врач, приняла сидячее положение, а за ней тянулись как от телеграфа куча проводов. Тут же приборы взвыли сигналами опасности. Бабушка, не открывая глаз, сделала первую попытку слезть с кровати, спустив одну ногу.

Было видно, как ее шатает. Она что-то бормотала нечленораздельное, сопела, изо рта пошла слюна. Представив, что сейчас это тело может рухнуть на пол, вырвав с клочьями все провода, мне стало дурно, и я кое-как дотянулся до кнопки вызова сестры. Послышался протяжный звук. Бабушку продолжало качать из стороны в сторону.

Наконец прибежала медсестра и с ужасом кинулась к бабушке:

- Ты что же меня под монастырь хочешь подвести, старая?!

Она уложила ее назад, поправила провода, датчики. Потом из ящика достала бинт, сделала петлю и привязала руки к кровати.

- Теперь ты никуда не денешься, ишь чего захотела. Погулять вздумала. Только не в мою смену.

Подбежала к белому шкафчику, набрала шприцом из ампулы какой-то жидкости и, вернувшись к бабушке, ввела ее в катетер.

- Все, теперь будешь лежать спокойно. Это не "Парк Горького" для прогулок.

Медсестра посмотрела в мою сторону и уселась за стол, а бабушка затихла.

- Видимо, это была последняя попытка старой женщины вернуть, хоть на минуту, ощущение жизни, - подумал я. - Просто двигаться, просто встать на ноги, не зависеть от капельниц и врачей, чувствуя себя рабочим материалом. Может быть, сейчас ее прошлое и настоящее так перемешалось, что грань реальности стерлась, и вновь она гуляла с мамой в парке, и вновь побежала за леденцами к продавщице.

Пока она бегает по воспоминаниям там, тут, в настоящем осталось немного. Возможно, до утра, а может, и меньше. Теперь руки привязаны, а мозг затуманен действием лекарства. Мамы в настоящем нет, Клавдия, и папы нет, и бабушки с дедушкой тут нет. Дети с внуками есть, и где-то за стенами ждут звонка от врача, уже советуясь с адвокатами. И точка. Больше тут для вас ничего хорошего не будет, Клавдия. Прошлое стало настоящим, настоящее стало сном, а будущее - непроницаемой пеленой.

Что-то меня потянуло на философию? Хотя после такого, еще не так запоешь. Пересадка сердца. Поверить сложно.... Космос какой-то, а не медицина.

Захотелось спать, но уснуть не получилось. Сердце билось о грудную клетку, как дикая птичка, пытаясь вырваться наружу, и при каждом вздохе было все равно больно. Такое ощущение, что оно терлось там обо что-то. Я завертелся на койке и попытался приподняться, но сделать это оказалось очень сложно. Куча проводов и капельниц меня потянули назад. Страх оторвать что-нибудь пересилил желание подняться.

Вернулся врач, сказав медсестре поставить калий. Он опять уставился на приборы, а сестра начала возиться с катетером, пытаясь подсоединить банку с буквой "К".

- Скорость самая малая, - сказал Игорь Олегович. - Спешить нам некуда. Пусть капает. Через каждые четыре часа коли в ногу обезболивающее средство, либо раньше, если пациент попросит.

- Хорошо, Игорь Олегович.

- Все хорошо, - сказал он мне, улыбаясь, и ушел.

Вскоре принесли завтрак. Геркулес и какао. Если бы вы знали, какой это был напиток! Его чуть приторный сладкий вкус мягко ложился на пропитанное лекарствами небо. Давно я не пил такого какао. Да что там говорить, я вообще ничего подобного не пил за последнее время. Каша, правда, оказалась классической. С комочками. Запихнул в себя пару ложек и все. Сил не было. Даже ложку держать тяжело. Я отодвинул тарелку и положил голову на подушку.

Как же долго тянется время, и почему я не могу спать днем, как другие?

Запищал пронзительно дозатор. Медсестра подошла к дозатору и нажала на кнопку. Звук стих. Потом сняла шприц и поставила другой, уже заранее набранный. Опять включила. Меня затошнило.

- Что такое?

- Тошнить начало.

- Это ничего. Так бывает, когда меняешь шприц с допамином. Лекарство останавливается, а потом вновь начинает идти. Вот организм и реагирует.

- Что такое допамин?

- Подпитка для сердца, чтобы ему легче было работать.

- Таня, а сколько я тут нахожусь?

- Операцию сделали пять дней назад, - ответила она, забирая тарелку с недоеденной кашей и кружку с остатками какао. - Сегодня шестой идет. Ты долго не приходил в себя. Видимо, наркоз сильно подействовал. Вон видишь, какая моча зеленая.

Она показал мне контейнер с зеленой мочой.

- Не думал, что моча может быть такого цвета.

- Мы вообще с тобой парень намучались. Сутками не спали, дежурили. Начали тебя брить, ты улетел. Утюгами долбили. Тебя на стол положили. Датчики ставили. Сигнала нет. Думаем, что такое? А тут реаниматолог смотрит: ты опять дуба даешь. Опять утюги. Все ягодицы тебе сожгли. Ты сейчас из-за обезболивающего не чувствуешь ничего, но картина там не радостная.

- А как долго мне теперь лежать?

- Не знаю. Это как врачи скажут, но обычно суток десять в реанимации держат, если места позволяют. Нужно, чтобы сердце вышло на нормальный режим работы, чтобы давление выровнялось, почки заработали, как следует, шов затянулся. Много проблем, конечно. Не палец пришить.

- А потом?

- А потом в отделение перевозят. Сколько там лежать, я уж не знаю.

- Понятно.

- Всегда, пожалуйста, - сказала она, открывая банку с физическим раствором.

Я попытался улыбнуться, но получилось не очень. Боль начала возвращаться по всему телу. В ребрах, груди, животе, внизу на ягодицах.

- Болит что-то все, - прохрипел я.

- Сейчас укол сделаю еще один. Будет болеть, чего ты хотел. Всего изрезали. У тебя, кстати, еще ребро одно сломано. Наш реаниматолог Павел перестарался, но тогда об этом не думали, лишь бы жизнь спасти. Я тебя уколю, но ты старайся все-таки терпеть. Часто колоть вредно для сердца.

- Ребро сломано?!

- Максим, у тебя сердце другое, а ты ребро. Срастется. Молодой еще. У нас был случай, когда мужика всего переломали, почти все ребра с левой стороны, пока запустили сердце. Не всегда же под рукой утюги. Мне тут рассказали, что когда закончили с тобой, зашивать сразу не стали.

Стояли и смотрели, как сердце бьется, что-то нашего профессора смущало, а у него, знаешь, чутье звериное. И, действительно, только когда сделали первый стежок, сердце встало. Делали ручной массаж. Потом опять ждали, смотрели, наблюдали. Давление стабилизировалось, и только после этого всего зашили. Профессор сказал, что такой тяжелой операции у него давно не было. Как будто кто-то не хотел твоего возвращения в наш грешный мир.

- Дурной сон все это. Не верится, что это со мной происходит.

- Поверишь позже. Первая реакция обычно у всех такая. Почему? За что? Я вот, когда после смены выхожу за ворота на Садовое кольцо, то сразу попадаю в суету. Все бегут, спешат, на ходу курят, на ходу кофе пьют, на ходу едят. Думают, живут, а, на самом деле, живут те, кто лежит в реанимациях. Они, если в сознании, пытаются наглотаться воздуха, пока еще глотается, напиться воды и наесться, наговориться, хоть с кем-то, в общем, цепляются, как за последнюю соломинку. Потому что у края все, а эти, что за забором, бедные, думают, что живут.

Машины вон несутся, что даже страшно по тротуару идти. Пару недель назад меня один шальной снегом грязным окатил. Потом пальто пришлось в химчистку отдавать. Чтоб ему худо было паршивцу. Новое пальто совсем.

- Снегом окатил? Тут на Садовом? Пару недель назад?

- Да, а что?