— Остановись, не бросай! Слушайся своего сердца!

Но рука как-то невольно протянулась к кресту, я сорвала его с шеи и кинула в огонь.

Крик, шум, оглушительные рукоплесканья загремели кругом, пламя на жертвеннике взвилось высоко и пахнуло прямо в широко-раскрытый рот чудовища… Я вскрикнула и очнулась.

Заря алела на востоке… Ясное солнце всходило. Я лежала над широкой рекой на голой, песчаной горе. Предо мной, внизу, на холмах был разбросан красивый большой город, весь утонувший в зелени. В нем было много церквей и солнце блестело яркими звездочками на их крестах. С их колоколен раздавался призывный протяжный звон и каждый удар колокола отдавался в сердце моем мучительной болью.

Я металась и стонала.

Какой-то светлый белый туман, или облако тихо спустилось ко мне. Я с ужасом почувствовала, как это светлое облако обхватывает меня, я различала в нем какую-то фигуру в белом, серебристом одеянии. Святая митра блестела на её главе, светлый ореол окружал эту голову.

Но в то же самое мгновение порыв вихря окутал всю меня черной тучей и в моем сердце только промелькнули какие-то непонятные, страшные слова… И я поднялась на воздух. Что-то темное помчало меня с невероятной быстротой. Голова закружилась, и я на мгновение потеряла сознание…

Когда я очнулась, я увидала себя в моей комнате. Я стояла на воздухе, а предо мной внизу на кровати лежала другая я… В таком же точно белом кружевном пеньюаре… У неё глаза были закрыты и, наклонясь над ней, плакала и рыдала моя тетя. Плакала тут же на стуле мисс Берд и Поль стоял у печки, с таким бледным, исхудалым лицом. И были еще какие-то люди… Но я не могла узнать, различить кто это. Меня вдруг неудержимо потянуло к этой другой— белой и бледной, которая лежала передо мной, я бросилась и слилась с нею. Глаза мои мгновенно открылись, и я дико посмотрела на всех; тетя радостно вскрикнула.

— Очнулась! — проговорила она сквозь слезы. И мисс Берд, и Поль — все бросились ко мне… Тетя целовала мои руки, глаза…

— Погодите, — говорил Карл Ивановича, наш домашний доктор, — не тревожьте ее теперь! Покой ей, безусловный покой весьма необходим.

И все отошли, и я осталась одна. Я усиленно старалась сообразить, припомнить, что со мной было. Но я помнила только одно: красивый город над рекой и желтую песчаную гору.

— Это верно было во сне, — сообразила я и спросила тетю, что было со мной.

— Ты со вчерашней ночи лежишь без движения и без дыхания… Мы все измучились… — И она опять заплакала, а я из всех сил моей души старалась припомнить, что со мной было и… не могла. Временами, как будто, что-то всплывало, прояснялось в моей памяти, но тотчас же все заволакивалось туманом, и я закрывала глаза в полном бессилии. Мне кажется, нет ничего тяжелее, неприятнее, как сознавать полную невозможность вспомнить то, что за минуту, за две так сильно волновало всю душу…

Все, что я теперь рассказала, все это я припомнила потом, в одну минуту ужасного просветления. Это случилось скоро, через несколько недель. А теперь я только чувствовала, что стала как бы совсем другая. Подошел ко мне Поль. Я посмотрела на него и отвернулась. Его лицо показалось мне неприятным, отталкивающим.

— Мэри, — сказал он, — дорогая моя! Что с тобой! — Я ничего не ответила.

— Уйдемте все!.. — сказала шопотом тетя. — Может быть, она уснет и ей лучше будет.

— Нет! — вскричала я и быстро встала с постели. — Нет, я не буду спать… Тетя, пошлите мне Дуню. Я оденусь…

И все вышли. Я надела яркое платье, сольферино, с короткими рукавами и открытым лифом. Надела брильянтовые серьги и collier. В зеркале я увидела свое исхудалое лицо, потрескавшиеся губы. Внутри у меня был жар, два ярких пятна выступили на щеках и глаза мои горели. Я распустила свои черные косы.

Тетя вошла ко мне и ахнула.

— Зачем же это ты так наряжаешься? Точно на бал, — удивилась она.

— Он приедет, тетя… как же мне не наряжаться?

— Кто приедет?

— Да он… — и я притопнула ногой. — Разве вы не знаете, кого я люблю… князь Наянзи…

Она ничего не ответила. Она широко раскрыла глаза и тихо вышла вон. За дверьми я услыхала восклицания, громкий шопот и тихие всхлипывания. Я быстро двинулась к двери и распахнула ее.

— Подите вы все вон! — вскричала я. — Вы мне ужасно надоели! Вон! Вон!.. — И я сильно затопала ногами.

Все бросились вниз, торопясь сойти по лестнице. Через час и я сошла вниз. На лестнице я встретила Поля и Карла Ивановича. Они отстранились от меня.

— Вы видите! — прошептал Поль Карлу Ивановичу.

Я вошла прямо в гостиную и подошла к окну. Сквозь это окно была видна аллея, по которой должен был, казалось мне, приехать князь. И действительно, в час показался его экипаж. Он ехал в том же кабриолете и тот же негритенок сопровождал его, в виде грума. Кабриолет подъехал к подъезду, и я услыхала какой-то шум и громкий говор в передней. Мне представилось, что его не пускают ко мне, что ему отказывают.

Я быстро, бегом бросилась в залу, в переднюю и распахнула дверь.

Князь стоял в пальто. Поль говорил ему что-то с жаром.

— Идите! Идите, князь! — закричала я. — Я дома, я здорова и очень рада вас видеть…

Он сбросил пальто, подошел ко мне. Я быстро и крепко схватила его за руку. Я ввела его в залу и в гостиную, где сидели тетя и мисс Берд. Они обе поднялись с своих мест и с недоумением смотрели на нас.

Я прямо глядела ему в глаза. В них не было того блеска, тех зеленоватых искр, которые так пугали меня прежде. И все черты лица его были удивительно милы и симпатичны.

— Вот князь опять приехал к нам, — сказала я. — Не правда-ли, тетя, это мило с его стороны?…

В это время вошли Поль и Карл Иванович.

— Я приехал узнать о вашем здоровье… До меня долетел слух, что вы вдруг опасно занемогли.

Я захохотала каким-то диким смехом, так что мисс Берд невольно вздрогнула.

— Это неправда; тетя, скажи, что это неправда… Я, напротив, чувствую себя удивительно здоровой и так рада видеть вас.

И мы уселись вдвоем на маленьком диванчике и начали тихий разговор. Я смотрела на него так пристально. Я любовалась им и не замечала, как постепенно, тихо, незаметно я теряю сознание и погружаюсь в глубокий сон. Сперва исчезла комната, в которой мы сидели, затем стали исчезать тетя, Поль, мисс Берд. Но его я еще видела и в особенности его глаза. Наконец, и они исчезли…

Когда я очнулась, был уже вечер. Я лежала переодетая в моей постели. Вошла тетя на ципочках, подошла ко мне. А я смотрела на нее во все глаза.

— Ты опять заснула!.. — сказала она. — Но сон твой такой был тихий… спокойный. Спи!

Вошел Поль. Я протянула ему руку и тотчас же отдернула, как только он мне пожал ее. Мне показалась рука его удивительно холодной и жесткой.

И с этих пор долгое время я жила как во сне. Напрасно и тетя, и мой добрый Поль старались ласками возвратить меня к себе. Я не отвечала на их ласки, и мне удивительно тяжело было отвечать на все их вопросы. Я повиновалась всему, что они мне советовали и указывали, повиновалась как автомат, бессознательно, и весь мой ум был направлен на один мучительный вопрос. Я припоминала и не могла вспомнить, что со мной было, что я видела в те две страшных ночи, после которых во всем существе моем вдруг произошла такая резкая перемена.

Я забивалась куда-нибудь в темный угол, и по целым часам сидела неподвижно, как истукан, чувствуя, что вся я как будто связана чем-то невидимым, незаметным, но чего нельзя ни развязать, ни распутать, ни разорвать… И все время усиленно наморщив брови, я старалась припомнить, что со мной случилось. Поль, тетя и мисс Берд постоянно отрывали меня от тяжелой мучительной думы, постоянно ухаживали за мной и только раздражали.

Через неделю, или две, не помню, черный грум принес от князя записку. И прежде чем он подал эту записку, я сбежала опрометью вниз, в гостиную и вскричала:

— Едемте, тетя! Непременно едемте! Вероятно, он зовет всех нас… Нехорошо, глупо отказать ему.