Туман слетел с меня, как только я увидала Поля. Я быстро подошла к нему, взяла его за руку и увела в сад.

— Поль! — сказала я. — Мне страшно! У этого человека такие глаза, каких я еще не видала в моей жизни… Когда он стал говорить и посмотрел на меня, то мне сделалось ужасно тяжело, и голова закружилась.

— Что же удивительного, мой милый друг. — человек незнакомый, приехал неожиданно, ты слышала о немного странного, взволновалась, как всегда, и сейчас вообразила, что у него дурной глаз…

— Нет! Нет! Поль… Я не ошибаюсь, я чувствую, что в этом человеке есть что-то особенное, неприятное… Все время, пока сидел у нас князь, я чувствовала, что мое сердце как будто связано и что тут подле… есть что-то тяжелое, что его связывает.

И только тогда я вздохнула свободно, когда князь распрощался и уехал.

Когда он крепко жал мою руку, я делала необычайное усилие, чтобы не взглянуть в его глаза: я их боялась, как огня.

— Поль! скажи мне, спросила я его, когда князь с негритёнком исчез на повороте липовой аллеи. — Скажи мне, правда ли, что есть люди, которые считают Христа не Богом, а просто непрактичным утопистом.

— Есть разные взгляды, — сказал он задумчиво и тихо поцеловал мою руку, — а я вот что посоветую тебе, как другу моему: верь в то, что любовь все соединяет, и верь в Христа, как в идеал этого единения, как в Бога, соединяющего любовью все воедино. Это истина, и все то истина, что заключает в себе какой-нибудь общий нравственный, истинно человеческий принцип… Спроси свое сердце, и оно тебе скажет, что это истина… А главное — всегда слушайся твоего сердца. Оно чисто как зеркало, и пусть яд неверия никогда не затуманит его.

Мало-помалу я успокоилась, а на другой день все вчерашнее волнение исчезло. Вечером полная луна встала прямо против моего окна. Комната моя, довольно большая, была наверху, и широкое венецианское окно выходило прямо в сад. Я только что рассталась с Полем, и в ушах моих еще звучал его голос. Я долго и горячо, со слезами, молилась Богу, чтобы Он дал нам тихое, невозмутимое счастье. Я надела легкий пеньюар и села у раскрытого окна. Ночь была душная. Луна, светлая, блестящая, стояла высоко в небе. Я смотрела на её пятна, на эту светлую ландкарту и вспомнила, что когда-то в детстве я слыхала, что если задумать о ком-нибудь и посмотреть прямо на луну, то и этот человек вспомнит о вас и также взглянет на луну. Я хотела подумать о Поле, но вдруг, совершенно невольно, вспомнила князя. Точно кто-то толкнул меня в сердце и с тяжелым чувством, когда оно сжималось и замирало, я пристально уставилась на луну. Я ясно видела, что все её пятна сливались, складывались в черты князя… Ясно вырезались его черные волнистые кудри, его несколько крупный и тонкий нос, его усы и страшные глаза его, которые смотрели на меня прямо, не мигая, и я не могла отвести моего взгляда от этих тяжелых, не мигающих глаз. В комнате все заволоклось легким туманом, сердце замерло… Но вдруг в соседней комнате раздался какой-то резкий стук. Я вся вздрогнула и очнулась…

Я встала вся дрожа и, читая молитву, хотела закрыть окно и опустить штору, но, взглянув вниз на аллейку, которая была прямо против моего окна, я вдруг с ужасом увидала посредине её какую-то черную фигуру. Сердце сжалось с мучительной болью и какой-то внутренний, тихий голос как будто шепнул мне: не смотри!

Но это было выше моих сил. Я подумала, что я только мельком, на одно мгновение взгляну и потом отвернусь, и позову девушку; я спрошу ее, кто это там стоит у нас в саду? И я взглянула.

Это был «он» — князь. Глаза его светились в темноте каким-то фосфорическим светом и мгновенно овладели мною. Я хотела закричать, очнуться и не могла— я только тихо простонала. И помню, что на одно мгновенье у меня мелькнула смутная, успокаивающая надежда. «Что же, думала я, он там — внизу: он не может подняться в мою комнату». И только что я это успела подумать, как вдруг он тихо, тихо, плавно отделился от земли и в то же мгновение я сама очутилась в саду, на воздухе… Все кругом меня закружилось, заволоклось туманом и среди этого тумана я видела только его.

Тихо, незаметно я подплыла к нему, а он взял меня за руку. Какая-то электрическая дрожь пробежала по руке, по всему телу, дошла до сердца и вдруг, к ужасу моему, я почувствовала к нему могучую, неодолимую симпатию. Я почувствовала, как что-то сильное, страстное тянет, влечет, как магнит, меня к нему и что я люблю его больше Поля, больше тети, сильнее чем Бога и больше всего на свете.

Только одного я боялась: чтобы он не отвернулся от меня, одного желала, чтобы глаза его были вечно прикованы к моим глазам, к моему сердцу. Какая-то музыка, дрожь неги, лилась из этих глаз прямо в мое сердце…

Он обнял меня, нагнулся ко мне и впился своими горячими губами в мои похолодевшие губы. Я опять почувствовала, как все содрогнулось во мне и невыразимая нега, истома, что-то сладостное и жгучее полилось по всем моим нервам, по всей моей крови… Я смутно чувствовала, как сознанье оставляет меня… как все покрывается густым туманом… Мне казалось, что я умираю и вдруг что-то холодное, как ледяные иглы, закололо мне сердце… Я неистово, дико вскрикнула и… очнулась…

Я лежала в моей комнате на полу, перед растворенным окном. Тонкий рассвет разливался по небу, и розовая заря покрывала его. Побледневший месяц тускло смотрел мне прямо в глаза и тихий утренний ветерок слегка шевелил шторой.

Я поднялась с страшной головной болью, шатаясь подошла к постели и упала в нее, не раздеваясь. В ушах был шум. Меня качало, точно на лодке; стены кружились, пол волновался под моими ногами. Не помню, как я уснула, и как долго спала, но солнце было уже высоко, когда я проснулась с какой-то тупой, ноющей болью в сердце и с тяжестью в голове.

Все, что занимало меня так сильно, теперь вдруг как будто отодвинулось и заволоклось туманом. Праздничный, радостный день исчез и настали будни и ненастье. Почти целый день я лежала. Напрасно тетя и Поль приставали ко мне и предлагали чем-нибудь развлечься, куда-нибудь прокатиться. Я не сказала им, — ни Полю, ни тете — о моем странном сне. Несколько раз мне хотелось им все рассказать, но чувство неловкости, стыда и чего-то связывающего постоянно останавливало меня. Притом, при воспоминании об этом сне моему сердцу становилось так легко. Оно как-то сладостно сжималось и меня тянуло снова увидеть во сне князя и улететь вместе с ним.

В сумерки невольный страх напал на меня. Поль куда-то ушел. Тетя засела с мисс Берд в гостиной. Я бродила по всем комнатам, несколько раз поднималась к себе наверх, но полный месяц уже всходил и сердце мое замирало от страха. И вместе с этим страхом какое-то сладкое, страстное чувство заставило его биться сильно и порывисто.

Дверь тихо скрипнула. Я вздрогнула и обернулась. Вошла няня, подошла ко мне и села подле меня.

— Что ты, моя бедняжечка, все бродишь сегодня такая невеселая? — сказала она и обняла меня. — Видишь, какой красный всходит месяц. Сегодня полнолунье. — Она несколько минут помолчала и прибавила шепотом: —хочешь я подле тебя лягу? Тебе не так страшно будет спать.

Но при этом предложении сердце во мне как-то точно упало, как будто вдруг явилось препятствие на запретном пути к сладкому плоду.

— Нет! Нет! — сказала я. — Я ничего не боюсь; сейчас же разденусь и лягу спать.

И я простилась с ней, зевнула и стала раздеваться. Сон начал клонить меня. Я накинула мой пеньюар, свалилась на постель и почти мгновенно заснула, Не знаю, долго ли я спала, но вдруг точно кто-нибудь меня тихо толкнул в сердце. Я быстро обернулась и приподнялась. Вся комната была ярко освещена месяцем. И вся она была, казалось, проникнута светящимся фосфорическим туманом.

Передо мной стоял он — князь, закутанный каким-то темным плащом, или туманом— не знаю. И сердце во мне забилось, забилось так сильно.

Я потянулась к нему… Но он незаметно отодвинулся от меня, поднялся, встал на окно и тихо поманил меня. На один миг что-то зашевелилось в сердце… Поль, тетя, мисс Берд… моя добрая няня… все как молния промелькнуло в моем представлении. На одно мгновенье он показался мне каким-то страшным темным великаном… и в сердце так ясно раздался кроткий, любящий голос Поля… «Остановись!..» Но нега, истома были так сладки, так неодолимы… Я быстро, с распростертыми руками поднялась с постели и не знаю, как очутилась подле него.