Кажется, мы там соревновались, кто сдастся первым?

Во всяком случае проигрывает он, еле дождавшись, пока я растяну себя достаточно широко тремя пальцами.

Быстро неравномерно смазывает член, пытаясь унять дрожь возбуждения в руках. Больно прикусывает кожу возле пупка, тут же зализывая укус, но с силой сжимает мои руки, кладя их себе на плечи.

А я, сцепив зубы, почувствовал, как смазанные пальцы заменяет эрегированная плоть. С-сука, да чтоб я хоть раз ещё был в пассиве. Это же не секс, а издевательство какое-то.

От неприятных ощущений я зашипел, чувствуя, как по виску оглушительно скатывается капля пота.

- Расслабься, - шумно сглатывает.

Угу, обязательно. С чужим членом в заднице.

- Ещё одно слово, и я тебя задушу, - говорю с трудом, усилием отгоняя маячащие перед глазами круги.

И появились они отнюдь не от удовольствия.

Боже, в следующий раз я его сам на кол посажу, только смазкой с отвратительным приторным запахом смажу – всё равно ощущения одинаковые.

Радовало, кстати, что эта смазка не какая-то там клубничная, ну, или какие они там бывают, а со свежим, таким вот мятным запахом.

- Сожми ногами мою талию, - не внимая предупреждению, просит на ухо.

Меня же колотит от ощущения, что во мне находится жаркое, другое, постороннее, пусть и не до конца.

- Как? – выдавливаю сквозь зубы. – Я тебе что, девушка?

Ноги я, конечно, не сжимаю, но скрещиваю сзади и крепко прижимаю к себе любовника, обняв его за шею. Спрятав лицо на его правом плече, жмурюсь и матерюсь сквозь зубы, когда Женя насаживает на свой ствол мою бедную тощую задницу.

Нет, я не романтик… Определённо не романтик, потому что пытался не со стороны представить себе всю эту порнографию, а просчитать, как при такой охрененно галимой растяжке «оно» в меня влезло. Да мне даже минут пять не дали на это дело, притом, что все мои партнёры перед сексом делали себе клизму, а неопытные ещё и смазывались.

Интересно, мы сможем когда-нибудь заняться нормальным, посредственным сексом в обычной миссионерской позе?

В сознании мелькала парочка странных мыслишек, но тут Женька резко приподнял меня за бёдра и так жестко насадил на себя, что я, сдавленно охая, не способен был больше связать ни одной мысли. Только двигаться.

Толчок, толчок, ещё – до конца насаживая, до конца насаживаясь, врываясь глубоко в тело.

Я не понимал, что говорю, да и говорю ли вообще, так как смысл всего был заключен именно в этих толчках, движениях вверх-вниз, каплях пота, негромких вспышках, когда кожа касалась кожи.

И снова вспышкой - жарко, жарко, жарко…

Удушающе, но не петлёй, а воздухом, на котором, казалось, можно без проблем пожарить яичницу.

Рядом чужие маты – русские вперемешку с иностранными, когда крепкое сильное тело выгибается, содрогаясь в экстазе. Неосознанно прикусывает моё плечо, больно впиваясь зубами, а мне достаточно одного прикосновения к горящей от жары и взрывоопасной энергетики плоти, чтобы кончить в кулак любовника, прогибаясь настолько, что хрустят позвонки. Откидываясь назад, я не упал только потому, что Женя вовремя опомнился, догадавшись прижать меня к себе.

На автомате поднимаюсь, соскакивая на кровать рядом, а чёртов футболист, быстро сняв использованный презерватив, завязывает его узлом и, чуть не промахиваясь, кидает на тумбочку.

- Ловкость рук и никакого мошенничества, - хрипло смеётся, откидываясь назад.

Облизывает пальцы, будто на них какая-то изысканная сладость, а не моя сперма. Выдыхая, несколько минут я расфокусированным взглядом смотрю в потолок, когда Женька с тяжким вздохом задаёт вопрос:

- Мих, скажи, почему ты выбрал именно меня? Я уже готовился к тому, что ты придёшь попрощаться. И я, что бы там ни говорил, уехал бы, наплевав на собственное будущее. Сдался бы, понимая, что это не тот случай, где можно что-то изменить. Но ты… - фыркает. – Ты поломал все мои стереотипы, вернувшись с согласием даже раньше назначенной недели.

Наверное, вопрос мучил его всё это время, но Женя с несвойственной ему нерешительностью молчал, не нарушая установившегося спокойствия.

Прикрывая веки, произношу:

- Возле нас картина на стене висит. Видишь?

Шорох извещает, что парень приподнимается, чтобы посмотреть:

- Ага, вижу. И что?

- Я нарисовал её, когда ты уехал. Той же ночью.

Зуб даю, он сейчас пытается вникнуть в смысл, но там он не такой уж огромный. Не так много, как думают те, кто слышал, но и не так мало, как считают те, кто видел.

- Персонификация? – предполагает.

Хм-м, отдавать зуб мне, похоже, не придётся.

- Приступ идиотизма, - лениво ворочаю языком, раскинувшись «звездой».

Кровать широкая – ложись хоть вдоль, хоть поперёк, места хватит всем.

Так как Женя не подаёт признаков активности, неохотно приоткрываю один глаз – любовник недоуменно застыл, а потом понимающе невесело усмехнулся.

- Смекаешь? – зеркалю его улыбку.

- Ага. Теперь ясно. И… можно я заберу её с собой?

- У нас ещё пара недель до конца твоего отпуска. Успеешь налюбоваться и решить, стоит оно того или нет. Сейчас рано об этом думать, - с приливом сил поднимаюсь с постели. – У меня на тумбочке есть такая замечательная вещь, как миниклизма. Не хочешь применить её по назначению?

Обречённо матерится:

- Бля-а!..

Но на губах хитрая, лукавая усмешка.

*

- Мих, не могу просить тебя сразу же переехать ко мне, но приезжай почаще. Я как раз оборудую для тебя мастерскую.

- Угу, я постараюсь.

Действительно постараюсь.

Мы стоим возле аэропорта, на виду у всех, поэтому не позволяем себе ни одного двусмысленного жеста, необдуманного слова, которое может подхватить внимательный прохожий, так, по чистой случайности промышляющий выставлением на всеобщее обозрение личной жизни известных людей. То же касается улыбок, взглядов, жестов.

Крепкое рукопожатие, на несколько секунд переходящее в короткое, рваное объятие, – наш удел.

И шепот: «Люблю тебя. Увидимся» - непонятно, его или мой.

Потом Он уходит, а через открывшуюся дверь проскальзывают отзвуки множества голосов: мужских, женских, подростковых, детских – кто-то встречает, кто-то провожает, кто-то прощается.

Но мы не прощаемся – никто из нас не посмеет, не осмелится сказать такое. Наше «Навсегда» осталось где-то там, в прошлом лете, давнем дне, вместе с разрывами грома, молниями, дождями, сухими солнечными временами. Шалые, легкие, непосредственные, тяжелые – какими бы они ни были, общее, что их объединяет, - неповторимые. И не надо. Бессмысленно гоняться за вчерашним днём, если в сегодняшнем есть то, чем дорожишь.

Отхожу от здания, считая вровень с электронными наручными часами секунды. От одной до шестидесяти, от одной до шестидесяти, и так по новому кругу, не отрывая взгляда от циферблата.

А когда летит очередной самолёт, я понимаю – это Его – и одними губами шепчу пожелание удачи.

Мы не прощаемся, нет.

И сегодня-завтра я увижу его на экране, в обрывках газет, услышу по телефону, в какой-то передаче. Если же этого не будет – например, отключат электричество, батарейка смарта сдохнет, а газету через неосторожно открытое настежь окно унесёт ветер, то у меня всё ещё останутся кисти, краски и воспоминания, способные немыслимым, невозможным образом напомнить о том, что Он по-прежнему где-то существует.

А потом мы встретимся…

Это далеко не весёлая сказка – мы вряд ли проживём долго и счастливо, умерев в один день, но и не беспокойная жизнь, где каждый день кого-то убивают, скалясь на слова ненависти. Да, совсем не похоже… Это… это всего лишь ещё одна история, где встретились две бесконечности.

И узнавшие о нас люди пускай сохранят в секрете наши маленькие, но такие значительные тайны.

Ноябрь 2011 – Август 2012.

Комментарий к Эпилог

Вот и всё :)

Мне очень хотелось бы искренне поблагодарить Джиммли. Родная, у тебя воистину стальные нервы, ты терпела меня всё это время, отредактировала не только НЖЗ, но и парочку других «левых» ориджей. Тратила на меня своё время, не требуя ничего взамен, и вот это действительно заслуживает искренней благодарности.