Надеюсь, никто реально нас не сфотографировал или ещё хуже – снял. А если решат настрочить статью – тяжело будет подтвердить всё без явных доказательств.

- Да ладно тебе, сосед слева спит, ему снотворное вкололи, а тот, что напротив, ухромал по амурным делам. Мих, не будь врединой, поцелуй и упроси врачей отпустить меня.

- Так мне поцеловать врача? – иронически переспрашиваю, усилием воли пряча улыбку. – У тебя сотрясение, поэтому ночь ещё переспишь. Тебе полезно.

А он вместо ответа вдруг говорит:

- Люблю тебя.

Вздрагиваю. Ну реально как от тока тряхануло.

- Ждешь от меня того же? – наверное, получилось язвительно, но не могу по-другому.

Какой-то непонятный страх заставляет это делать.

- Нет, мне не обязательно слышать признание вслух.

Рвано выдыхаю, а потом, мельком кидая взгляд на лежащего на соседней койке мужчину, наклоняюсь и припадаю к губам.

Опять этот вишнёвый «Эклипс», так и не переставший быть моим любимым. Он их что, ящиками скупает?

Проникаю в податливый рот, чувствуя, как на затылок ложится здоровая рука, превращая простой поцелуй в более грубый, сминающий, собственнический. Он прав - слов не нужно.

Любовь – это не слова или подарки. Любовь – это чувства. Она не проходит с годами, не исчезает бесследно, не стирается временем.

А у нас даже не любовь, у нас какая-то долбанная неискореняемая зависимость. Иррациональная, нереальная, невозможная зависимость друг от друга. Такая, что необходимо слышать хотя бы дыхание. И прошедшие события тому доказательство.

Я пробовал забыть, пытался, заставлял себя размыть очертания. Да, очертания, но не чувства.

Слишком сложно, слишком больно. К тому же теперь всё бессмысленно и ненужно.

Интересно, а когда цветёт омела?..***

Le devoir avant tout* (фр.) - Долг прежде всего.

Now or never** (англ.) - Сейчас или никогда.

*** - тут Миха имел ввиду, что омела – это древний символ жизни и плодородия. Собственно, он бы не удивился, если бы она цвела в августе, когда и происходили события. (Увы, омела цветёт с февраля, в марте и апреле).

========== Эпилог ==========

Счастье не сомкнуть в ладонях,

Не упрятать в тёмный ящик,

Но пустись за ним в погоню

Без следов и наводящих.

Карты не беря с собою,

Поиграй в лихих пиратов

И скитайся до отбоя,

Маршируя, как солдаты.

Счастье есть, оно ведь где-то

Спряталось в лучах оконных,

А когда наступит лето,

Поищи в глазах бездонных.

Все найдут его когда-то,

Тёплым шарфиком окутав.

И ласкаясь, как котята,

Счастье стихнет на минуту.

Не исчезнет в детских лицах,

А поднимет тихо глазки,

Фыркнет шумно в рукавицы,

Скажет: «Верь мне, всё как в сказке…»

Когда Женю выписали, он тут же поселился у меня. У нас ещё оставалось время до конца его отпуска, и мы обоюдно решили тратить его попусту. Но синяк Ваня, как и обещал, уже «не-больному» поставил – на локте, нечаянно столкнув того на подлокотник дивана, когда зашел забрать свои диски с фильмами.

Где-то первые два дня мы только разговаривали, в обнимку сидя на диване перед телевизором – Савченко обожал заваливаться на всю ширину и, согнув ноги, класть голову мне на колени. Я не возражал: откидываясь на спинку, в одной руке держал пульт, а пальцами второй, как расчёской, перебирал его волосы.

Спал Женя на том же диване, но мы оба знали: долго так продолжаться не может.

Вечером он без стука вошел в мою комнату, где я малевал очередной заказ. Открыл настежь все окна и, обняв меня со спины, забрал сигарету. Затянулся. Выпустил в потолок облако сероватого дыма.

Я же, отложив кисть, повернулся на стуле без спинки. Отобрал сигарету обратно, но не успел затянуться - в рот выдохнули остатки дыма – только и успел почувствовать короткое прикосновение чужих сухих губ.

Подскочил, откашлялся, понимая, что сигарету чёртов антикурильщик выбросил в окно. Здорово, не хватало ещё находить во дворе окурки. Но, когда я глотнул воздуха для возмущённой тирады о кое-чьём ребяческом поведении, меня сразу же заткнули глубоким жадным поцелуем.

Сильные цепкие руки не давали осесть или отстраниться, а именно это я пытался сделать, чтобы, не доводя дело до рукоприкладства, высказать наглецу всё, что о нём думаю.

Наконец, оторвавшись, Женя, словно тряпичную куклу, прижал меня к себе. Ненавязчиво переместил руки вниз, под джинсовые шорты, задирая свободную чисто-белую футболку… А может, и не чисто-белую, ну-у, в некоторых местах.

Мешал толстый коричневый ремень, и Женька перекривился от досады, зашептав на ухо:

- Мих, у меня скоро спермотоксикоз будет. Давай уже займёмся сексом. Пожалуйста.

- Дубина, я за это время сказал хоть слово против? – пальцами поднимаюсь по его позвоночнику выше и выше, приподнимая синюю футболку с желтым улыбающимся смайлом в наушниках.

Мы вновь целуемся: на этот раз он практически вылизывает полюбившийся ему правый уголок рта. Спускается поцелуями по подбородку и ещё вниз-вниз, туда, где шея с адамовым яблоком, выступающие косточки ключиц. Ну, естественно, если в отсутствие нормальных харчей сесть на кофе, рис и яичницу, точно не потолстеешь.

А меня тянет прикоснуться к ямочкам, появляющимся на его лице при малейшей улыбке. Наверняка это фетиш, потому они и кажутся невероятно притягательными.

Пирсинг на языке… Ощущать что-то твёрдое в чужом рту во время поцелуя до сих пор немного непривычно.

Жарко выдыхает мне в рот, прогибаясь, когда я, чуть оттягивая резинки трусов и шорт, ныряю пальцами в ложбинку между ягодиц.

Снова поцелуи. Снова глубокие, снова горячие, снова жаркие. У нас тут индивидуальный баттл.

Мы, как восторженные подростки, нетерпеливо ерзаем, сглатывая вязкую слюну. Женя ближе к кровати, поэтому неспешно отходит к ней, увлекая за собой. В конце садится, опуская меня на свои колени: лицом к лицу, чтобы ноги свисали вниз.

Между короткими терпкими поцелуями сдирает через голову мою футболку, а я, не торопясь, будто исследуя, ныряю пальцами в ямочки от его лёгкой полуулыбки.

Замирает, восторженно присвистывая при виде тату:

- Когда успел?

- Давно, - уклоняюсь от ответа, не горя желанием разговаривать.

Потом, всё потом.

Грубо, за волосы, притягиваю его для поцелуя, однако меня, поддерживая под зад и за талию, неожиданным секундным рывком укладывают на кровать.

Нависает, на мгновение задержавшись, и припадает к части колючей лозы, вытатуированной пониже груди.

Целует, всасывает, ласкает кожу, а я только тихо сквозь зубы матерюсь, обещая, что, если любовник не прекратит вытворять такие вещи, одновременно едва-едва касаясь напряженного члена через ткань, изнасилую его без презервативов и смазки.

- А кто сказал, что ты будешь активом? – насмешливо, как может он один, смотрит снизу вверх в мои глаза.

- Щ-щас же, - ёрзаю, немного подаваясь вверх бёдрами.

В горле давным-давно пересохло, а дыхание сбилось ещё в начале.

- Ну а что? Признай, ты ведь тоже хочешь секса, - хитро усмехается, чуть крепче сжимая мою плоть.

С-сукин сын. Сквозь зубы рычу:

- Ага… только если ты подставишь свой зад.

- Ну, нет уж, на этот раз снизу будешь ты, - изгибается, облизываясь, как сытый кошак.

- Да ни за что.

Многозначительно молчит, неотрывно глядя на меня, и спускается сухим, а оттого шероховатым языком по дорожке от пупка вниз.

Останавливается у шорт, практически слезая с кровати, и опять выжидающе смотрит. Под глазами словно провели чёрным карандашом и равномерно размазали, подчеркнув яркий аквамарин. Когда-то слышал, что на красивых людях всё выглядит красиво – это точно про него. Даже тёмные круги из-за бессонницы прибавили ему шарма.

Женя упорно не отводит взгляд, а в паху болезненно ноет. Сдаюсь, прикусывая губу с внутренней стороны:

- Ублюдок, ты ведь знаешь… - врать нет смысла, - что я не смогу тебе отказать. Даже если до этого никому не позволял чего-либо подобного.