Хмыкаю, в последний раз затягиваясь:

- Ты сам себя слышишь? Какой из меня идеал?

Снова смех. Руки скользят по телу вниз, а мне на ухо нашептывают:

- Добрый, понимающий, честный, верный…

Оборачиваясь, с улыбкой интересуюсь:

- Соблазняешь?

- Открытый… - а потом уже нормальным голосом, только руки по-прежнему на моей талии и слегка прижимают к себе. – Соблазняю. Я бисексуал, а послезавтра улетаю обратно в Германию. Так почему бы не попытаться завести близкое знакомство на одну ночь? Ты нравишься мне. Очень.

Отрицательно качаю головой:

- Здесь нет подходящего места, да и я не слишком горю желанием.

- Ясно… но парочку поцелуев ты мне позволишь? Мы станем так, чтобы никто даже при желании не нашел, - указывает на особо тёмный угол, с придыханием добавляя. – Твой друг, даже если очухается, сюда не забредёт. Соглашайся.

- Тебя хватятся – как это, нет дружки, - привожу последний аргумент.

Губы немного чешутся, и это явно не от нехватки никотина.

Наверное, целуется он классно.

Поворачиваюсь и кладу руки на его плечи.

И почему они все такие высокие?

Осторожно отвожу руку с выкуренной сигаретой, чтобы нечаянно не припалить волосы, меня, как и обещано, оттаскивают в тот самый угол.

Мои губы находят чужие, хоть и приходится приподниматься на носки.

Поцелуи – это всего лишь ещё один способ получить удовольствие, так почему бы им не воспользоваться, я ведь тоже живой человек.

Адлер ещё сильнее притягивает меня к себе за талию, приоткрывая рот, чтобы впустить мой язык.

Выдыхает, а у меня перед глазами молнией мелькает чужой проклятый образ. Шарахаюсь от него, как от чумного, затылком больно ударяясь о стену. Тихо матерюсь и слышу обеспокоенный голос:

- Всё в порядке? Я сделал что-то не так?

- Нет, нормально, - успокаиваюсь. Да, нормально, хорошо бы, если бы Адлер ещё не пользовался вишнёвым «Эклипсом». – Ничего страшного, вспомнилось просто.

Снова обнимаю, целуя. Выкуренная сигарета падает куда-то на пол.

Вплетаю пальцы в волосы и притягиваю к себе, чтобы было удобнее. Чувствую, как одна рука ложится мне на спину, а вторая подпирает стену у головы.

Он действительно классно целуется – сначала предоставил инициативу мне и только после этого начал действовать сам. То мягко, то игриво, то нежно, сминая и увлекая за собой, так, чтобы не потревожить небольшую рану в уголке. Мы отстранялись только для того, чтобы вдохнуть осколки воздуха, после этого возобновляя переплетение языков.

Его руки беспорядочно шарили по телу, мои крепко сжимали тёмные пряди.

Но это снова не то. Сколько бы я ни пробовал, сколько бы ни пытался искать, меня постоянно преследует ощущение, что это вовсе не то. Я наслаждаюсь, да, но от этого не кружится голова, не теряется ощущение низа и верха, и не появляется непреодолимое желание провести с этим человеком вечность.

Может, я просто не так и не там ищу?

Тогда что нужно сделать, чтобы найти?

Мне настолько надоело одиночество, что для того, кто станет моим «тем самым», я готов сделать всё, что угодно.

Прерываю поцелуй, когда рука ложится мне на ширинку.

- Ты говорил, что только поцелуи, - напоминая, делаю пару глубоких вдохов.

- Это и будет поцелуй, - пытается снова приникнуть к губам, но я отворачиваюсь.

Нужно прекратить, пока всё не зашло слишком далеко.

- Немцы все такие раскованные? – второй рукой придерживаю пальцы Адлера, не позволяя расстегнуть молнию.

- Как и любые европейцы. Миш, тут нет ничего особенного. Ни за что не поверю, что ты не ходил в клуб для знакомств на одну ночь, - и всё-таки, если прислушаться, заметен некоторый акцент.

- Ходил, - соглашаюсь, сжимая руку крепче, - но это другой случай. Мы на свадьбе, если ты не забыл, - кажется, он принимает всё за шутливое сопротивление. Вздыхаю. – Адлер, если ты не прекратишь, всё закончится довольно неприятно.

Негромко смеётся, всё-таки добираясь до проклятого замка на джинсах. Не слишком люблю насилие, но, видимо, в этот раз другого выхода нет.

С колена засвечиваю в живот, одновременно свободной рукой хуком в бок, и Адлер, если и успевает отклониться, то не до конца, отшатываясь в сторону.

Держась за живот, он обжигает меня непонимающим взглядом.

Снова вздыхаю – почему-то в большинстве случаев на меня западают вот такие настойчивые ни черта не соображающие кретины. Этот не исключение.

- А Тёма не говорил тебе, что я далеко не сладкий мальчик? – спокойно спрашиваю, морщась от покалывающей боли в разбитых костяшках.

- Нет, но я уже догадался, - потирает бок.

- Я на таких сильно похож? – в голосе сквозит неприкрытая ирония.

Вот уж чего я точно за собой не замечал.

- Ну, - он в замешательстве замялся, - не сильно, конечно, но…

Ошарашено проморгавшись от своих же догадок, я искренне расхохотался.

Он действительно принял меня за легкодоступного пидора, который даёт всем подряд.

Нет, иногда мне действительно нужно расслабиться, и я иду в клуб для «этих дел», но уж точно в этой жизни никому не «давал».

Хотя, если так подумать, это понятно. Наверняка Тёма просветил его в подробности моего каминг-аута перед одноклассниками, а тогда я его сдуру при всех поцеловал. Потом Тёма ездил ко мне, переночевал и приехал обратно – а то, что у нас с ним там происходило, он наверняка предпочёл скрыть – это слишком личное для обоих. После этого сцены со звонком и вокзалом и теперь вдобавок это извинение.

Уверен, Адлеру я представился эдаким доступным обидчивым мальчиком, по прихоти которого все стоят на коленях. А тут ещё Ваня выступил каким-то злым цербером, охраняющим развратную принцессу.

Но это парадоксальным образом не разозлило, а наоборот, развеселило по самое не хочу. Ну надо же, кому расскажу – будут ржать, как кони Пржевальского.

- А теперь что скажешь? – и, пока он не ответил, добавил. – После хорошо поставленного хука левой я всё ещё похож на доступную принцессу?

В соседнем доме как раз включили свет, и я увидел ошарашено-смущённое выражение лица.

Кажется, и обращение у него ко мне аналогичное.

И вот теперь стало совсем невесело. Хорошее настроение улетучилось в неизвестном направлении, не помахав цветным платочком на прощание.

Неприятно даже не то, что он оценил меня по нескольким поступкам и сделал соответствующие выводы, а то, что с этими самыми выводами он даже не попытался заглянуть глубже. Может, тогда всё бы и зашло дальше.

Не те методы, не те действия. Я снова искал не там.

А может, и хорошо, что он би – заведёт себе жену, детей и думать забудет. Такие, как он, всех равняют под одну гребёнку, а защищают наверняка из духа противоречия или банальной жалости.

Образ благородного рыцаря рушился на глазах.

- Нет, - наконец соизволил ответить. – Уже нет. Раньше…

Перебиваю взмахом руки.

Мне не слишком хочется его слушать, лучше снова поискать уединённое место.

- Пойдём, тебя уже заждались.

И ему ничего не остаётся, кроме как последовать за мной.

Побыв в банкетном зале минут пять, я тихо ушел в соседнюю комнату, где на диванчике дремал Ваня.

Я потряс его, и тот почти незаметно вздрогнул, снова притворяясь спящим.

- Вань, я знаю, что ты нагло симулируешь.

Блондин сразу же сел, немного виновато улыбнувшись:

- Думал, они опять пришли. Что такое?

- Ничего. Уже поздно, мы своё отсидели. Пойдём домой.

- Что-то случилось? – он встревоженно вгляделся в моё лицо. – Тебе кто-то что-то сказал?

Надеясь, что алкоголь подействовал на него в достаточной степени, чтобы Ваня ничего не заметил, я показательно закатил глаза:

- Вань, ну что ты трясёшься надо мной, как кошка-мама. Всё нормально.

И вот тут меня осенило.

Кажется, часть мозгов, отвечающая за логику, действительно решила почтить меня своим присутствием.

Эта гиперопека, больше подходящая ревнивому любовнику, началась с того момента, когда Ник чуть не угробился. Ваня, как всегда, сдержал эмоции при себе, но всё учёл и запомнил. Вот и вышло – из всех нас я самый… как бы это сказать… ранимый и чувствительный, что ли. Никита не в счёт, за ним теперь постоянно присматривают.