Четвертый: Эдвард думает, что после обращения я сорвусь и начну убивать людей, и все эти штуки с душами были мягким путем посоветовать мне остаться человеком, вместо того чтобы сказать “Белла, любимая, я думаю, что ты, скорее всего, станешь убийцей”. Но ведь он изо всех сил старается мне не лгать (даже себе в ущерб).

Я прокрутила эти мысли в голове еще раз, выписала кратко несколько слов, чтобы по ним потом припомнить эти мысли (“Ложь, путаница, эгоизм, убийство” — я надеялась, что Элис не сумеет распознать смысл, если даже это увидит). Единственный способ узнать, что на самом деле двигало Эдвардом — это спросить его самого, но я подозревала, что это сочетание второй и третьей причины.

Биология завершилась.

*

На физкультуре было полегче, чем на предыдущем уроке (я чуть не рассмеялась, представив, что бы я сказала в декабре, если бы узнала, что буду так думать). Все мои мысли занимал Эдвард, но, по крайней мере, его не было в этом зале.

После того как я вытерпела целый час йоги и вышла из зала, Эдвард возник позади меня — четко по расписанию.

— Привет, Белла, — теплое приветствие.

Он уже совершенно забыл про субботний разговор?

— Привет, Эдвард.

— Ты не хотела бы сегодня опять к нам заглянуть? — пригласил меня он.

— Почему бы и нет, — ответила я. — Если ты уже отошел от того разговора про души и сейчас не прикидываешься.

— Нет нужды говорить об этом, — сказал Эдвард.

— Есть, — возразила я, — потому что я не понимаю причину, по которой ты не хочешь, чтобы я была вампиром. Я должна собрать всю информацию до того, как приму решение — вне зависимости от того, болит при этом голова у Элис или нет — верно же?

— Белла, — с мольбой в голосе произнес он.

— Извини, что привела Эсме как пример. Тебе будет легче, если мы будем говорить о ком-то другом? К примеру, о Розали? — предложила я.

Эдвард нахмурился:

— Я не хочу вести с тобой споры.

— Не обязательно нужно противостоять друг другу, — ответила я. — Но возможно — я же не знаю — кто-нибудь из твоей семьи придерживается таких же взглядов? Я могу обсудить это с кем-то из них.

Эдвард помолчал немного с задумчивым видом.

— Нет, — наконец сказал он, — но Карлайл знаком с моей точкой зрения.

— Он найдет время, чтобы сегодня поговорить на эту тему?

— Скорее всего, — буркнул Эдвард.

— Похоже, что тебе это не нравится. Почему? — спросила я.

— Я надеялся провести этот день с тобой наедине — сказал он, слабо улыбнувшись. — Хотя и сказал про “нас”.

— Ты все еще должен мне конец истории про акулу, так что мы с тобой еще поговорим, — напомнила я ему. Мы подошли к пикапу. — Собираешься ехать со мной?

— Ты могла бы пустить меня за руль, — предложил он.

— При твоей любви к скорости ты сломаешь бедную машину даже без аварий. А я люблю свой пикап.

— Я могу ехать помедленнее, для его безопасности, — рассмеялся Эдвард. — Хотя не уверен, что это ему поможет. Не похоже, чтобы эту штуковину выпустили в прошлом году, и, возможно, именно этот день она выбрала для своей смерти.

— Тогда считаю, что мне повезло, — сказала я, обходя машину и усаживаясь на пассажирское сиденье, — я ведь не смогу попасть в неприятности, пока ты рядом.

— Да, это плюс, — признал Эдвард, скользнув на водительское место и протянув руку за ключами. Я уронила их ему на ладонь, и он завел двигатель.

*

После истории про акулу, которую досказал мне Эдвард — и еще трех последующих — Карлайл пришел домой. Эсме метнулась к двери, чтобы поприветствовать его. Они выглядели и вели себя как молодожены, а не как давно женатая пара, и с моего ракурса — я сидела за обеденным столом — это смотрелось очень мило.

— Здравствуй, Белла, — сказал Карлайл, когда Эсме ушла вверх по лестнице, возвращаясь к свои делам. — Как жизнь?

— Отлично, спасибо, — бодро ответила я. — Если у вас есть немного времени, я хотела бы спросить у вас кое-что.

— Да? У меня нет никаких неотложных дел, — искренне ответил Карлайл. — Мы можем пройти в мой кабинет, если хочешь.

Я поднялась и проследовала за ним вверх по лестнице. Думаю, что слышала как Эдвард что-то сказал, однако слишком тихо, чтобы я смогла хоть что-то разобрать; и если мне действительно не показалось, то он хотел предупредить Карлайла, который внешне никак не отреагировал на его слова.

Кабинет у него был очень уютным. Как только мы сели, Карлайл спросил:

— Так что ты хотела у меня спросить?

— Эдвард рассказывал про наш с ним субботний разговор о душах? — спросила я.

— Нет, — нахмурил брови Карлайл, — а что случилось?

— По-видимому он считает, что у вампиров нет души, которая имеет очень большое значение, — ответила я, — хотя я не понимаю, как такое возможно. Всё, за что может отвечать душа, могут делать как люди, так и вампиры — вы можете думать, ваша память лучше моей, у вас есть моральные принципы. После того, как я все это выдала, Эдвард постулировал идею загробной жизни. Даже если я соглашусь с существованием загробной жизни, хотя это совсем не пустячное допущение — почему он верит в то, что у вампиров загробная жизнь как-то отличается от человеческой? Неужели существуют призраки вампиров, которые об этом предостерегают, и которых он не упомянул, или что-то типа того?

— И, — продолжила я, зная, что Карлайлу не составит труда запомнить все, что я говорю, — он не хочет больше об этом говорить, даже не желает просто дать ответ на мои вопросы. Я выбила его из колеи, когда в качестве примера привела Эсме. Если для кого-нибудь на самом деле лучше быть человеком и умереть в конце своей жизни, нежели жить потенциальную вечность в качестве вампира, то из этого следует — не подумайте, я с этим не согласна — что было бы лучше, если бы вы дали Эсме умереть, вместо того, чтобы обращать ее. Но не похоже, чтобы он действительно так думал. Он просто не хочет, чтобы я была вампиром. Он сказал, что вы не обращали никого, у кого еще была возможность жить обычной жизнью, по крайней мере, до сих пор. Я не знаю, кто обращал меня в видениях Элис, когда они еще были четкими; возможно это были не вы. Но если я останусь человеком, то в конце концов умру, поскольку это заложено в человеческую природу, смерть абсолютно неизбежна. И раз уж я не собираюсь оставаться человеком, нет очевидных причин ждать, пока я буду от чего-нибудь умирать, чтобы меня обратить. Эдвард в сущности сказал, что он хочет, чтобы я умерла ради спасения моей души, но не объяснил, что в ней такого, из-за чего стоило бы умирать.

Карлайл выслушал меня очень спокойно, хотя я закончила свою речь с большим жаром. Наконец он сказал:

— Могу предположить, что ты не из религиозных людей.

Я пожала плечами.

— Я просто замечаю отсутствие логики там, где ее на самом деле нет. Как в религии, так и во всем остальном. Лютеранец Чарли не ходит в церковь, да и Рене, я думаю, не ждет конца недели, чтобы сходить туда. Не думаю, что я религиозна.

— Ну, есть множество мифов и легенд, которые повествуют о том, что вампиры прокляты взамен на их бессмертие на земле, — сказал Карлайл, — плохая в них логика или нет, но точку зрения Эдварда не назовешь такой уж редкой, если, конечно, предполагать, что вампиры существуют.

— И Эдвард тоже так считает, да?

— На самом деле — нет, — ответил он, — Эдвард не верит, что для нашего вида вообще существует загробная жизнь.

— Но он думает, что она существует у людей. Думает ли он, что всем вокруг управляет божественная сущность?

— Он никогда не высказывал мнения ни в поддержку бога, ни в его опровержение, — сказал Карлайл, — но ты, возможно, заметила, что его религиозные убеждения достаточно расплывчаты.

— С учетом бога все становится еще менее осмысленным. У него нет причин автоматически уничтожать вампиров — тех, кто стал ими не по своей воле, и тех, кто хотел этого, хороших и не очень, живших одно десятилетие и тех, кому уже за тысячу, всех без разбора — вместо предоставления загробной жизни. Ведь не все из вас убивают людей? — спросила я.