Он оторвал взгляд от Элспет и посмотрел на меня.

— Она — наполовину ты, — сказал он. — С твоими глазами — твоими прежними глазами. Можно ли в этом меня винить?

— Ни капельки. Ты же знаешь, я тоже ужасно ее люблю. Просто… ты очень легко взял на себя бремя отцовства. Я знала, что тебе подойдет эта роль, но видеть, как это происходит на самом деле, для меня в новинку, и я еще не успела изменить свои мысли о тебе в соответствии с новыми данными.

Он наклонился и поцеловал меня, затем снова стал смотреть на Элспет. Она тоже посмотрела на него, достаточно вежливо. Я усмехнулась, а затем спросила: — Ну как твоя командировка?

— Достаточно хорошо, — ответил он. — В Осло мы нашли одного парня и получили норвежские документы, которые подтверждают, что Элспет исполнился годик. Другие бумаги в работе, будут готовы через несколько недель, по ним ей будет два, три, пять, семь, десять, тринадцать и шестнадцать лет. Теоретически, они охватят все то время, которое мы тут проведем. Оно, естественно, ограничивается способностью Карлайла соответствовать на работе своему предполагаемому возрасту. Джаспер сможет вклеить в них домашние фото, когда внешность Эслпет будет достигать нужного возраста. Когда я уходил, он как раз работал над версией документов, когда ей годик.

Элспет, скорее всего, уже сможет сойти за миниатюрного годовалого ребенка. Размером она была примерно с нормального малыша, но менее упитанной, более внимательной и более зубастой, чем любой другой новорожденный в этом мире. Если бы мне пришлось объяснять ее миниатюрность кому-то, кто засомневается в ее годовалом возрасте, я бы даже не соврала, если бы сказала, что она родилась недоношенной.

— Мне кажется, ей нужно будет больше общаться с людьми за пределами семьи, по крайней мере, когда она научится говорить, — сказала я. — Но продолжительное общение не безопасно, правда? Кто-то может заметить. Ей могут понравиться люди, с которыми она пообщалась, и она будет скучать по ним, либо они ей не понравятся, и она не вынесет из общения с ними ничего полезного.

— У нас большая семья, любовь моя, — заметил Эдвард. — Особенно, если Мэгги и Джанна — и Иларио — останутся с нами. До поры до времени ей должно хватить.

Первоначальный план Иларио отправиться в Италию и жить неподалеку от Рима вместе с сестрой не очень хорошо согласовывался с любовью Мэгги к Ирландии. В последнее время у них были и другие, более волнующие их темы, но они все еще иногда спорили об этом. Я надеялась, что Джанна сможет примирить их или найти компромисс, как только проснется, и компромиссом может быть как раз то, что она захочет остаться в Норвегии. Мы были бы рады, если бы они остались, хоть они и порядком увеличивали нашу группу.

Я хотела бы пригласить сюда Чарли, но даже Эдвард не знал, что Чарли был в курсе происходящего. Чарли в своих электронных письмах излучал своеобразную пассивную агрессию, сетуя, что не имеет возможности подержать на руках собственную внучку. Возможно, мне потребуется предлог, чтобы привезти к нему Элспет в соответствии с моим предыдущим решением больше внезапно не срываться в Ла Пуш. Возможно, она смогла бы подружиться с Коди, и у нее был бы друг — такой же, как она сама. Мне не очень-то хотелось везти ее в Чили, чтобы познакомить с Науэлем. Он был вполне хорошим, но, насколько я знала, не собирался навсегда изменить свои пищевые привычки, а это было не то влияние, которое я бы хотела оказать на Элспет. Я не хочу, чтобы кто-нибудь в радиусе слышимости Элспет говорил об убийствах как о нормальном поведении, пока у нее не сформируются хотя бы зачатки критического мышления.

Элспет снова приложила ручку к щеке Эдварда.

— Она хочет, чтобы ты ей почитала, — объявил он. — Интересно… она показала изображение, как ты вчера вечером перед сном читала ей книгу, но на этот раз это была не просто картинка, к ней прилагались и ощущения.

— Эту просьбу я совершенно счастлива выполнить, — сказала я, и взяла верхнюю книгу из стопки материалов для чтения, которые я принесла после набега на библиотеку Карлайла, забрала Элспет из рук Эдварда и начала читать.

*

На следующее утро, в предрассветные часы, когда Элспет еще спала, я пошла к главному дому, чтобы на скорую руку соорудить побольше разнообразной еды. Я услышала Джанну в миле от дома. Я слышала и Мэгги, как она отрывисто поет, пытаясь смягчить то, что ничем смягчить невозможно… но крики Джанны были намного громче.

Я пыталась их игнорировать, сосредоточиться на овсянке, которая только что закипела, и курице, чье мясо я пыталась сварить до такой мягкости, чтобы оно понравилось Элспет, но от криков Джанны было тяжело отстраниться.

Я уже наполовину вмешала сироп в овсянку, когда она сменила вопли без слов на очень коварные словесные выкрики.

Я слышала, как Джанна кричала:

— Если ты меня любишь! — ее голос уже приобретал хрустальные переливы вампира. — Пожалуйста, пожалуйста, если ты меня когда-нибудь любила!

— Малышка, — прошептала Мэгги, оборвав песню.

— Больно, больно, — рыдала Джанна. Ее позвоночник, который Карлайл сломал, как только она вышла из комы, исцелился уже несколько часов назад. — Если ты меня любишь, ты прекратишь это.

Удар ниже пояса. Правда. Я тоже умоляла о смерти, но я не подвергала сомнению любовь Эдварда, когда он мне отказал. Мэгги издала скулящий звук.

— Все почти закончилось, — яростно произнесла она.

Я слышала, как буйствовала Джанна, и как Мэгги пыталась схватить ее и удержать. Был ли Иларио в комнате, или же он ушел, не в состоянии выносить эту картину?

— Малышка, ты уже почти справилась, я точно тебе говорю, точно говорю…

— Останови это, — умоляла Джанна. — Я никогда тебя ни о чем не просила… ни о чем… это все, чего я хочу… если ты меня любишь…

Голос Мэгги звучал так, будто она плакала, хотя, конечно же, она не могла.

— Я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, моя Джанна, и я не смогу убить тебя, я никогда не смогу, я хотела бы прямо сейчас прекратить эту боль, любым другим способом, но я не могу, малышка, но я люблю тебя, пожалуйста, ты должна это знать. Все почти закончилось.

Затем, с едва уловимой дрожью в голосе, она снова запела, и Джанна прекратила спорить и просто начала выть.

Я слегка стиснула зубы. Сами по себе крики были ужасны, но я знала, что они значат, и это было еще ужаснее. Было замечательно знать, что Джанна очнется прекрасным бессмертным существом и компенсирует радостью каждый миг боли, которую сейчас испытывает Мэгги, и вернет всех, кого сейчас отбирает у нее всепожирающее пламя. Но сейчас она все еще страдала.

Я упаковала подслащенную овсянку. Джанна часто дышала. Я вытащила курицу из духовки, и поставила вместо нее жаркое из овощей. Джанна начала повторять имя Мэгги, снова и снова и снова, слишком быстро и отчаянно, слова звучали друг за другом так, будто она каждый раз собиралась начать полное предложение. Мэгги сводило это с ума, она даже не могла больше петь, прерывая песню, чтобы тоже повторить имя Джанны.

Я не могла отключить себе слух; в мире не было наушников, достаточно пушистых, чтобы помешать мне слышать все, что они говорили. Я занялась перемещением курицы с противня в более компактный контейнер, пытаясь игнорировать странно интимный обмен болью на верхнем этаже.

— Белла, — вдруг произнесла Джанна, прерывая свою литанию “Мэгги, Мэгги, Мэгги”.

— Что? — прошептала Мэгги.

— Что такое? — спросила я. Сейчас они слышат меня так же хорошо, как и я их — слух Джанны еще будет улучшаться, но изменения будут уже не очень существенными, так что она прекрасно слышала меня на расстоянии лестничного пролета.

— Нет, нет, — взмолилась Мэгги. — Не поступай так со мной, малышка, пожалуйста…

— Белла, — выдохнула Джанна. — Я тебе помогла. Помоги мне.

— Я не убью тебя, — ответила я.

— Малышка, прекрати, пожалуйста, — умоляла Мэгги. — Иларио сказал “нет”, и я сказала “нет”, и Белла тоже, и все остальные тоже откажут, пожалуйста, не проси, малышка, я знаю, что ты хочешь жить, это просто…