— Он вроде бы приятно пахнет, — рассеяно согласилась Ли, наблюдая за спящим малышом. — Похоже на фрукты.

— Ну, если он пахнет как еда для тебя, это безопаснее, чем если бы он пах как еда для своих родителей, — сказала я. — У волков и вампиров разные поводы для того, чтобы слететь с тормозов.

— Чем он пахнет для тебя? — спросила Ли.

— Почему ты задерживаешь меня? У тебя есть — ну или ты можешь его спросить — мой адрес электронной почты, — сказала я. — В доме в Норвегии есть интернет.

Казалось, что Ли озадачена этим вопросом. Наконец, она произнесла:

— С тобой от имени всей стаи всегда связывалась Рейчел.

— Это не означает, что ты сама не можешь со мной связаться, — ответила я, пожимая плечами. — Мне понадобится найти гораздо больше друзей по переписке, чтобы получение и отправка е-мейлов стала занимать у меня большое время — я читаю страницу экранного текста почти мгновенно и печатаю со скоростью несколько сотен слов в минуту. Хотя я отчасти озадачена, почему ты вообще хочешь со мной разговаривать. Рейчел говорила мне держаться от тебя подальше, потому что я стала “проводником всего самого худшего в твоей жизни” после того, как Сэм запечатлился.

— Именно поэтому я и хочу с тобой общаться, — выпалила она. — После того, как Сэм запечатлился, в стае я не могу ни с кем поговорить, потому что они все на его стороне, как будто я единственная из них не могу почувствовать то, что он чувствует к Эмили, и как будто они не замечают, через что пришлось пройти мне. Даже Сет! Раньше я хотя бы могла поговорить с Эмили. Но после нашей глупой ссоры из-за того, что она взяла мой шампунь — вот ведь повод мы выбрали для того, чтобы поругаться! — она побежала к Сэму, а мы с ним только начали осторожно общаться, и теперь мы никогда снова не станем лучшими подругами. Так что я общалась с мамой, но и этот вариант был не лучшим — потому что в первую очередь я была виновата, что её муж пропал, а потом выяснилось, что они тайно встречались уже несколько недель, и теперь у них будет такая идеальненькая совместная вечность. И с кем мне теперь общаться? Со стариками, которые уже не смогут перекинуться в волка? С теми, у кого нет нужного гена, и кто меня вообще не поймет, даже если я объясню им все по пятьдесят раз?

— Получается… что я достаточно в стороне от твоих проблем, что ты можешь со мной нормально разговаривать, но достаточно в курсе, чтобы тебе не пришлось хранить неудобные секреты, или пытаться пробить стену непонимания? — закончила за неё я, вопросительно наклонив голову.

— Ага. Это едва помогает смириться с твоим зловонием.

— У меня есть телефон, — напомнила я. — Полагаю, что запах не будет тебе мешать при телефонных разговорах. Но не нужно самой по нему звонить — ты не можешь угадать, когда я буду одна. Если тебе не нравится электронная почта, я могу звонить тебе время от времени, чтобы поболтать. Но, если ты не возражаешь — не на следующий день, который я в основном проведу в самолете. Я очень, очень хочу домой.

— Как те из наших ребят, которым какое-то время приходится обходиться без своих запечатленных?

— Вроде того. Но у нас связь действует в обоих направлениях. Так что не только я сейчас нахожусь в состоянии, когда хочется свернуться клубком и скулить от того, что Эдварда нет рядом, я совершенно точно знаю, что с ним в Скандинавии творится то же самое, и мне это не нравится. Он даже не знает, почему мне пришлось оставить его в одиночестве. Он просто доверяет мне, что у меня очень важное дело, о котором ему не надо знать. Ну так мы закончили? Можно мне идти?

— Конечно, — сказала Ли. — Извини.

Мне показалось, что мне больше не нужно специальное разрешение от Ли, чтобы уйти.

Сет и я пересеклись, когда я выходила из его дома. Я спросила, не знает ли он, где Чарли, и он направил меня в дом Билли. Я сразу вошла не постучавшись — дверь была приоткрыта, — и сообщила, что ухожу.

— Так скоро, Беллз? — спросил Чарли, в то время как Билли смотрел на меня с настороженным, но не враждебным выражением лица.

— Да, я очень хочу попасть домой, — ответила я. — Я уверена, что достаточно скоро здесь будет кризисная ситуация, или ещё что-нибудь, что потребует моего присутствия, и даже если ничего не случится, теперь ты знаешь, как всё обстоит на самом деле, и я могу приехать к тебе просто погостить — но ненадолго, по крайней мере, пока Эдвард так или иначе не узнает об одном секрете, и я не смогу взять его с собой.

— Это вообще нормально, что ты так… привязана к нему? — спросил Чарли. За прошлую неделю я разъяснила ему тонкости вампирской психологии, но он все еще продолжал иногда задавать вопросы вроде этого. Я даже думала, что он может спросить меня о чем-то вроде “не пыталась ли я когда-нибудь перестать быть вампиром”.

— Это не особо корректный вопрос, до тех пор пока привязанность не уйдет, — сказала я, — и если она даже может исчезнуть — мне бы этого не хотелось.

— Справедливо, — вздохнул Чарли. — Будь на связи, Беллз.

— Конечно.

Я приветливо кивнула Билли, на что он тоже ответил кивком, затем вышла наружу, чтобы позвонить Эдварду и выяснить, где он находится. Проверка ожидаемо вылилась в долгий разговор, в процессе которого я бежала в сторону аэропорта. Оказавшись там, я купила билеты до Хельсинки и села в самолет.

*

Эдвард встретил меня в аэропорту Хельсинки. Следующие шесть дней мы провели в приятном, ускоренном туре по Скандинавии, где посетили крупные туристические достопримечательности и несколько не таких известных мест, чтобы можно было потом отчитаться за свое долгое отсутствие. Я выучила несколько выражений и слов на шведском и финском. Я смогла выйти к людям без линз, так как мои глаза стали полностью янтарными — редкий цвет, но у людей такой бывает.

Эдвард заметил и некоторое время рассматривал маленькие шрамы от укуса на моем запястье, затем поцеловал их, но ни о чем не спросил.

Наше путешествие продолжилось примерно в западном направлении, и наконец мы добрались до дома. На мне была одежда с очень длинными рукавами, чтобы оттянуть момент, когда вся семья узнает, что меня покусало маленькое ядовитое существо. Надежного способа спрятать укус от Эдварда не было, но больше никто из семьи не исследовал меня с такой же регулярностью и тщательностью.

Первым, что я заметила, когда мы подъезжали к дому, было пение. Мэгги что-то напевала на гэльском. У нее был удивительный голос; теперь я понимала, почему Элис предсказывала, что Джанне это понравится. Когда я выбралась из машины и огляделась, ирландская вампирша — всё ещё с золотыми глазами — сидела на заднем дворе на покрывале для пикника вместе с Джанной. Та ела сэндвич, и посматривала на Мэгги с гораздо менее неуверенным видом, чем во время нашего отъезда, когда мы в последний раз видели их вместе. Хотя румянец на её щеках все ещё присутствовал. Мэгги была совершенно раскованной (кроме того, она не могла покраснеть), и казалась уверенной в своем голосе и довольной от того, что ей удается развлечь объект своего внимания.

Картина была настолько милой, что я почти упустила из внимания множество синяков, усеивающих кожу Джанны.

С тех пор, как стала вампиром, я ни разу не дотрагивалась до человека. Не считая случая с Гарри, обращение которого началось до того, как я взяла его на руки, и Сью, которую я с самого начала намеревалась жестоко “ранить”. Я не знаю, насколько трудно было не повредить человеку, но, судя по всему, задача была посильной — возможно, учитывая хрупкость Джанны, Мэгги один раз применила силу больше, чем нужно, и с тех пор сдерживалась, чтобы не нанести ей травму?

Хотя вряд ли всё произошло именно так. Синяки были получены в разное время — некоторые несколько часов назад, всё ещё темные, а остальные уже начали желтеть. На Джанне не было ни повязок, ни наложенных шин, даже пластырей не было, так что ничего серьезного не произошло, но синяков было так много… Пока я была человеком, насколько я помню, от Эдварда мне не досталось ни одного ушиба. Опять же, я была настолько неуклюжей, что на множество мелких травм даже не обращала внимания… но я никогда не выглядела настолько пятнистой.