— Привет, Белла.

Я даже подскочила от неожиданности. Ноги наступили на лед и сразу же разъехались в противоположные стороны. Я начала падать, закрыла глаза и издала что-то вроде сдавленного вскрика. Однако вместо ожидаемого звука удара головы об лед была тишина. Я приоткрыла один глаз.

Эдвард поймал меня очень аккуратно, и для окружающих это должно было выглядеть, как будто мы занимались бальными танцами в весьма странном месте.

— Ты в порядке? — спросил он.

— Да, — ответила я. — Отпусти меня, пожалуйста.

Эдвард поставил меня обратно. Похоже, что у него нет никаких трудностей с перемещением меня так, как ему вздумается, также как у него не было никаких проблем с удержанием собственного равновесия.

— Спасибо, — поблагодарила я, однако при этом немного нахмурилась. Я ждала, что он скажет дальше. Он начал разговор, значит у него была на то причина. Я начала мысленно считать до пяти; если он ничего не скажет до того, как я досчитаю, то я собиралась пойти дальше к своей машине.

— Элис сказала, что тебе не понравилось то, как я… смотрел… на тебя, — сказал он мягким голосом (если бы голоса можно было делать из карамели, то это был бы именно такой голос), неотрывно глядя мне в глаза. Его глаза по-прежнему были золотыми. — Я хотел принести свои извинения.

— Ой, — сказала я. Этим я ему не помогла, но делать ему одолжение я тоже не хотела: посмотрим, что он скажет без подсказки.

— Извини меня, — сказал он после неловкой паузы, скорее всего, сообразив, что он выдал только фразу о готовности извиниться, и что теперь должны следовать, собственно, извинения.

— Я принимаю твои извинения, — сказала я. Привычка говорить именно так — вместо “Все в порядке” — появилась у меня в 14 лет, когда я заметила, что часто принимаю извинения за вещи, которые на самом деле были вовсе не в порядке.

— Спасибо, — поблагодарил Эдвард.

— Пожалуйста, — ответила я.

Снова повисла пауза, и я снова начала считать до пяти.

— Хочешь, провожу тебя до машины? — предложил он, когда я уже досчитала до трех, — Я заметил, что у тебя есть некоторые проблемы с передвижением по льду.

— Нет, спасибо, — отказалась я.

Похоже, что это его удивило.

— Можно узнать, почему? — поинтересовался он через секунду.

Я рассмотрела плюсы и минусы различных ответов. И решила перестраховаться:

— Ты уверен, что хочешь знать?

— Да, — тут же отозвался он.

— Потому что если мы сейчас будем с тобой общаться, я начну задавать тебе достаточно неудобные личные вопросы, а я стараюсь избежать ситуаций, где могу быть грубой. — После этого я развернулась и пошла по льду к парковке, поскольку иное поведение противоречило бы моему заявлению.

Конечно, Эдвард не мог так просто меня отпустить — он легкой походкой пошел рядом со мной, покрывая за один шаг то же расстояние, которое я проходила за шесть коротких и осторожных шажков.

— А зачем бы тебе задавать мне неудобные личные вопросы? — весело спросил он.

— Потому что есть кое-что касательно тебя — вообще-то, и всей вашей семьи — что не складывается в общую картину, — сказала я, так как решила, что если он пошел со мной после моего заявления, то он не заслуживает дополнительной защиты от моей грубости. — Ваша загадочность сбивает с толку.

— Тебе нравится отгадывать загадки?

— Мне нравится отсутствие загадок. Загадки означают, что я что-то упускаю, — отрезала я.

— Интересно, — мягко прошептал Эдвард, — и что же упущено в моем случае?

Похоже, он хотел продолжить разговор. Потенциально это было полезно. Я остановилась — осторожно, на просоленном участке дорожки — и развернулась к нему:

— Если я скажу, что пропущено — заполнишь ли ты пробелы?

— Скорее всего, нет, — улыбнулся он, вероятно, считая свою улыбку лукавой.

— Тогда у меня нет причин отвечать на твой вопрос, — сказала я, продолжая идти к машине.

— Что? — У Эдварда вытянулось лицо, но он продолжал идти за мной.

— Единственная причина по которой я могла бы рассказать о том, что меня в тебе смущает — это если бы ты согласился прояснить непонятности, — быстро ответила я, — Мне не нравится, когда мое любопытство остается без удовлетворения. Если бы мне нравилось говорить обо всем, что меня смущает, я бы поговорила об этом с друзьями или родителями. Весьма вероятно, что вы что-то скрываете, и тогда рассказ о моих подозрениях поможет вам скрывать это еще тщательнее, а у меня нет мотива помогать тебе прятать секрет, который мне неизвестен, потому что я не знаю, есть ли для этого адекватные причины или нет.

Он шел со мной до машины, хотя больше и не пытался что-либо сказать за эту короткую прогулку.

— Полагаю, мы увидимся завтра, — сказала я, открывая дверь машины.

— Конечно, — сказал он, — до завтра.

Я запрыгнула на водительское место и поехала домой.

*

Я завернула на дорожку к дому, зашла и поставила варить чечевицу, потому что, если регулярно подливать воду, переварить ее было невозможно.Так что к приходу Чарли блюдо будет горячим и готовым к употреблению.

Я взяла свой блокнот и писала в нем без перерыва около сорока пяти минут. Когда я закончила, руку уже начало сводить судорогой. Всё, что меня смущало, все эксцентричные детали в поведении, всё, что я услышала от Джессики и других источников. Я несколько раз постучала обратным концом карандаша на том месте, где написала о поведении Элис во время обеда. Она очень странно выбирала время для своих реплик. Она прерывала меня всякий раз прямо перед тем, как я собиралась задать неудобный вопрос, и я была уверена, что не выглядела так, словно собираюсь что-то сказать. Я когда-то записала видео, на котором писала и думала, просто ради интереса — мои эмоции можно было прочитать, однако, если я закрывала глаза и пропускала случайный фрагмент видео перед тем, как открывала их, я не могла сказать, собираюсь ли писать что-то до тех пор, пока моя рука не начинала двигаться. А ведь на видео была я сама.

А еще был тот утренний случай с фургоном…

У меня появилась безумная идея.

Я придумала очень простой эксперимент.

Это был единственный эксперимент, который можно было провести в подтверждение безумной идеи. Мудрый человек не поставил бы все свои деньги и своего первенца на результат такой глупости. Однако теперь, когда я его уже придумала, мне будет стоить меньше усилий провести этот эксперимент, чем избежать его.

Я отложила блокнот. Закрыла глаза.

И твердо решила, что когда Чарли придет домой, я расскажу ему все о моих подозрениях насчет Калленов.

Пятнадцать минут спустя в дверь позвонили.

========== Глава 3: Раскрытие ==========

Когда раздался звонок, я стояла у плиты, доливала воду в чечевицу, помешивая ее. Я оставила ложку в кастрюле и пошла открывать дверь. За ней оказалась Элис.

— Привет, Белла, — сказала она.

— Привет, Элис, — ответила я. — Чем могу помочь?

— Можно войти? — спросила она.

Я задумалась над этим вопросом. Скорее всего, Чарли не будет против; пусть у меня и не было общих занятий с Элис, учились мы все-таки вместе, а про ее семью Чарли клялся и божился, что они — идеальные люди. К тому же, если я собираюсь получить ответы на свои вопросы, рано или поздно мне, скорее всего, придется разговаривать с кем-то из Калленов. Я отошла в сторону и жестом пригласила Элис войти. Она впорхнула внутрь.

— Чечевицу будешь? — от нечего делать предложила я, показывая в сторону кастрюли на плите, — думаю, она чем-то похожа на нут.

— Я уже поела, — отказалась она, — но все равно спасибо.

Я кивнула и села за кухонный стол, Элис сделала то же самое.

— Итак, — произнесла я, — в чем дело?

— Пожалуйста, потерпи немного, — сказала Элис со страдальческим выражением на лице, — я должна многое тебе рассказать, и я никому никогда этого раньше не объясняла, к тому же все очень запутанно, и моя семья будет на меня злиться, но другого пути нет — на самом деле нет, я смотрела. Ты должна все узнать, и чем раньше ты будешь в курсе, тем будет безопаснее.