Уже стемнело, когда О'Кейли вышел из дому, и небо покрылось звездами, когда он добрался до обсерватории Института Карнеджи, где работал профессор. На вопрос, где можно найти мистера Ховарда, спрошенный им мрачный субъект бросил на ходу.

— Второй этаж, десятая дверь направо.

А из-за двери знакомый уже трескучий голос закричал сердито:

— Ну, какого еще чорта там нужно? Войдите!

О'Кейли, несколько смущенный странным приглашением, все же переступил порог и в нерешительности остановился.

Лысый марабу ходил по комнате широкими шагами и временами, точно встряхивая крылья, пожимал плечами, бормоча себе под нос что-то нечленораздельное.

Так продолжалось минут пять. Затем старый профессор круто остановился перед посетителем и спросил отрывисто:

— Что нужно?

О'Кейли не сразу собрался с духом ответить.

— Видите ли, мистер Ховард, — начал он медленно подыскивая слова: — я слышал во вторник ваше сообщение в заседании Франклиновского общества.

— Так… ну и что же вам угодно? — угрюмо спросил профессор, засунув руки в карманы пиджака.

— С тех пор я не могу спокойно спать… — признался О'Кейли.

Лицо Ховарда смягчилось.

— А… значит, вы не такой уж безнадежный идиот, как все эти ученые мужи, — сказал он усмехнувшись, — и вы, вероятно, теперь интересуетесь подробностями?

— Да… вы меня извините, что я решился вас потревожить, но это такая необыкновенная вещь. И главное, я не представляю себе ясно, чем может грозить эта встреча?

Ховард закрыл глаза, как бы представляя себе подробности предстоящей катастрофы.

— Прежде всего, абсолютная непроницаемая темнота, с которой нельзя бороться никакими способами.

О'Кейли кивнул головой.

— Затем прекращение доступа на Землю солнечной теплоты и отсюда лютый мороз…

— Это ужасно…

— Но это не все. По всей вероятности, прекращение работы всех электрических установок…

— Почему же?

— Потому что электрические явления неизбежно связаны с нарушениями равновесия, с какими-то процессами в эфире, а раз исчезнет среда, в которой они распространяются, трудно предсказать, что произойдет…

— И это все?

— Нет… Может случиться нечто гораздо худшее: исчезнет, разлетится в мельчайшую пыль весь земной шар со всем его живым и мертвым багажом…

О'Кейли смотрел на собеседника полный недоумения и страха.

— Разлетится в пыль? При столкновении с пустотою? Я ничего не понимаю.

Джемс Ховард передернул плечами.

— Я не могу утверждать этого наверняка, но по-моему такой исход весьма вероятен. По нашим представлениям самые атомы материи или вернее электроны и протоны, т. е. заряды их составляющие, являются не чем иным, как вихревыми сгущениями все того же эфира. И раз он исчезнет, — очевидно будет нарушено равновесие между частицами вещества и средой, в которой они находятся. Останутся ли они целыми при таких условиях, — более чем гадательно.

— А если нет, то что же случится?

— Я уже сказал. Самое вещество земли со всем живым и мертвым грузом должно рассыпаться в эфирную пыль, рассеяться в пространстве, вероятно, с колоссальным космическим взрывом.

— И это произойдет…

— Через полгода по моим расчетам.

— И избежать этого невозможно?

— Что вы можете сделать, чтобы отклонить Землю от ее пути или увернуться иным способом от столкновения?

— Но… может быть могла произойти ошибка в вычислениях? Неужели мало места в этих бездонных пространствах, чтобы в них не могли разминуться две таких крупинки, как наша Земля и этот плавающий в эфире пузырь?

— Математика непогрешима, сэр, — холодно возразил Джемс Ховард, вытянув руку жестом первосвященника.

— Неужели так велика опасность этой встречи? Как-то трудно себе представить, чтобы какое-то непостижимое ничто, невидимое, неощутимое…

— Невидимое? Вы ошибаетесь, сэр. Увидеть его ничего не стоит, и если угодно, вы сами можете взглянуть на этого космического странника.

— Я был бы вам очень признателен… — сказал О'Кейли, охваченный смутным волнением.

Они двинулись по бесконечным коридорам, лестницам и переходам, пока не попали код большой купол, сквозь который громоздкое тело телескопа уставилось немигающим шаром в глубину ночного неба.

— Вот, — сказал Ховард через несколько минут, повозившись у инструмента и направив его в нужную точку.

О'Кейли взглянул и замер охваченный невольным трепетом. В бездонном провале, открывавшемся глазу, лучились и мерцали в торжественной тишине далекие, бесконечно далекие звезды, и вокруг них весь фон был точно усеян серебряной пылью — миллионами светящихся солнц, слишком отдаленных, чтобы различить в отдельности их мигающие точки. И это чувство беспредельности пространства, ощущение бездны было так жутко, что у О'Кейли закружилась голова. Ведь средний человек так редко поднимает глаза к небу.

Но, как ни напрягал он свой взгляд, он не мог различить ничего, что было бы похоже на страшного гостя, угрожающего солнечной системе.

— Не видите? — спросил голос Ховарда: — Присмотритесь внимательнее. У перекрестка нитей справа внизу черное пятнышко.

Теперь О'Кейли узидел. Это было похоже на маленькую чернильную кляксу на серебряном фоне, такую маленькую, что в телескоп она казалась не больше горошины.

— Это и есть то, что грозит Земле такими ужасами? — в голосе О'Кейли было разочарование.

— Да. Это темное облачко мчится к нам с невероятной быстротой, превышающей в тысячи раз скорость полета земных снарядов; примерно, через три месяца оно ворвется в пределы солнечной системы, а через полгода настанет последний день жизни Земли.

О'Кейли вздрогнул. Ему показалось, что он видит, как движется среди эфирного вихря, в бездонных провалах, наполненных светящейся пылью, где-то там на расстоянии нескольких миллиардов километров жуткий гость, словно камень, брошенный из гигантской пращи таинственной силой.

О'Кейли оторвался от телескопа и взглянул на Ховарда. Тот стоял, скрестив руки на груди и пристально глядел на посетителя.

— Мир тесен все-таки, как видите, — сказал он с грустной улыбкой: — хотя человеку трудно этому поверить.

— И вам не верят… — нерешительно произнес О'Кейли.

— Я знаю… — профессор пожал плечами — в данном случае впрочем это безразлично. Поскольку катастрофа неизбежна, пусть человечество проведет последние дни в неведении близкого конца.

— По правде сказать, трудно с этим примириться, — покачал, головой О'Кейли: — конечно, математика непогрешима: но… могут ошибаться люди. Например, комета Галлея…

— Довольно, — резко оборвал его Ховард, вдруг багрово покраснев и сжимая кулаки: — Не вам судить о заблуждении, которое было естественно двадцать лет назад, но стало невозможным теперь, когда мы вооружены такими приборами и такими методами исследования, которые еще недавно нам и не снились.

О'Кейли понял, что сделал ошибку, но загладить ее было уже поздно. Напоминание о несбывшихся предсказаниях и торжестве его противников слишком больно задело старика.

Он вернулся к себе в кабинет и перед самым носом гостя демонстративно хлопнул дверью и повернул ключ в замке.

О'Кейли отправился домой, волнуемый самыми противоположными чувствами и смутной щемящей тоской.

Время шло, а с ним уходили в прошлое тревоги вчерашнего дня. О'Кейли стал постепенно забывать свое беспокойство по поводу предсказаний Ховарда. Жизнь текла своим порядком, и никто не вспоминал больше о мрачных пророчествах смешного старика. Правда, проскользнули сообщения о появлении в пределах солнечной системы темного облака, состоящего, вероятно, из несветящейся космической пыли, но на них не обратили внимания. Мало ли какие передряги происходят постоянно в междузвездных пространствах. Кто ими интересуется, помимо присяжных астрономов?

Да и кроме того, на Земле происходили такие события, что было не до небесных катаклизмов. Давнишнее соперничество Америки со своим соседом на Тихом океане привело, наконец, к неизбежному взрыву.