Уже гремела канонада по всему берегу от Ванкувера до Сан-Диэго, уже лежала в развалинах Манила, уничтоженная японской воздушной эскадрильей в то время, как морской флот блокировал Филиппины и видима готовился к десанту. Уже волны Тихого океана бороздили стальные гиганты, сопровождаемые тучами аэропланов, выискивая и высматривая врага, прежде чем сцепиться с ним в смертной схватке. Уже в Сан-Франциско горели дома и склады, подожженные аэробомбами, а госпитали были полны калек и слепых, отравленных газами, а в отместку американская эскадра бомбардировала Токио… Словом, опять работала полным ходом прожорливая машина войны.

Однако, решающих ударов ни та ни другая сторона еще не наносила. Было ясно, что судьба новой схватки решится на море, и обе стороны, оттягивали время, собираясь с силами и нащупывая слабое место противника.

Между тем по всему Тихоокеанскому побережью кипела лихорадочная работа. Возводились временные форты и убежища, громоздился бетон на железо и железо на бетон; строились береговые батареи, росли со сказочной быстротой новые и новые укрепления, и берег опутывался колючей проволокой, ощетинившись на протяжении тысяч километров на запад в ожидании врага.

Сюда-то маленькой песчинкой в человеческой пыли, поднятой бурей войны, попал и О'Кейли одним из младших офицеров, обслуживавших группу береговых батарей севернее Ситля.

Уже больше месяца, как весь мир для него сосредоточился на том уголке суши, где за бетонными брустверами двигались по рельсам неуклюжие платформы, на каждой из которых примостилось по три горластых пушки, прижавшихся тесно друг к другу, а сзади глубоко вниз шли крутые ступени в подземное бетонное убежище, в котором помещалась команда.

Здесь был свой особый мир, своя жизнь, полная напряженной тревоги и ожидания. Предполагали, что японцы намерены высадиться где-то в районе устья Колумбии. Уже с неделю ходили слухи, что большая эскадра, сопровождавшая транспорты с войсками рыскает неподалеку.

В эти дни О'Кейли еще раз вспомнил о предсказании Ховарда, прочитав в обрывке газеты сведение о черном облаке, пересекшем орбиту Урана и двигавшемся по направлению к Земле. Заметка была написана довольно путано, но не носила тревожного характера. Автор ее уверял, что если Земле и придется попасть на несколько часов в область этой темной чрезвычайно разреженной космической пыли, то это будет еще менее заметно, чем встреча с кометой Галлея в 1910 году. Он вспомнил черную горошину, виденную им летом в обсерватории Ховарда, и смутная тревога сжала сердце, но ненадолго. Слишком много работы было днем, и слишком крепок сон ночью, чтобы отдаваться бесцельным, ненужным мыслям, К тому же это было недели две назад. С тех пор стояла ненастная унылая погода; небо было затянуто тучами.

За неимением сведений затихли и разговоры о небесном госте, и с тем большим напряжением стали ждать гостей земных.

И они, наконец, появились.

С утра дежурные миноносцы и самолеты дали знать о приближении противника.

Скоро весь горизонт затянуло дымками идущей к берегу эскадры.

Около полудня начался бой, и О'Кейли почти потерял сознание в этом диком грохоте и гаме, сотрясавшем небо, море и землю. Люди, оглушенные, ошалелые с налитыми кровью глазами и вздувшимися мускулами метались от орудия к орудию, к зарядным ящикам, к прицельным механизмам, возились у маленьких электрических кранов, подававших тяжелые снаряды к пушкам, открывающим жадно стальные зевы и глотавшим эти куски металлах с тем, чтобы через секунду выплюнуть их в огне и громе к кипевшему и бурлившему морю.

А оттуда, из за плотной завесы дыма, окутавшей фронт крейсеров и дредноутов, неслись с гудением и свистом такие же куски стали, буравя землю, взметая ее кверху.

И вот тут-то произошло нечто удивительное, нечто поистине сверхъестественное.

Одно короткое мгновение О'Кейли показалось, что с востока движется с колоссальной быстротой какая-то черная стена, которая вдруг обрушилась на него абсолютным непроницаемым мраком.

В первое мгновение он подумал, что попросту ослеп. Но также внезапно наступившая тишина, в которой растерянные голоса людей звучали жалкими, одинокими всплесками, доказала О'Кейли, что случилось что-то необычайное.

Стрельба стихла мгновенно по всему фронту, и эти испуганные вопли перекликавшихся людей были отчетливо слышны.

— Какого дьявола? Что там случилось? — заревел у него под самым ухом оглушительный бас командира батареи, в котором слышался не столько страх, сколько злоба человека, которому помешали выполнить важное и ответственное дело.

— А чорт его знает, — ответил голос старшего офицера: — похоже на то, что пущен ослепляющий газ.

— Ну, это вы вздор несете, — ответил капитан, — ведь эта чертовщина налетела с востока, а не с моря. Да мне кажется, и их захватило, — замолчали ведь желторожие…

— Не знаю, — сказал снова старший офицер, — но если это не газ, то значит сам сатана накрыл нас своей шапкой. Я ни зги не вижу в этой чортовой тьме.

— А вот посмотрим, — гудел командир: — эй, Джонни!

— Есть, сэр, — ответил из темноты испуганный голос фейерверкера.

— Зажгите факелы для ночной стрельбы.

— Есть, сэр…

Послышалась возня, чиркнула спичка, одна, другая, зашипела загоревшаяся смола, но ни один — луч света не озарил как будто еще более сгустившийся мрак.

— Ну что же вы там копаетесь? — нетерпеливо крикнул командир.

— Они не горят, сэр, — ответил жалобно Джонни.

— Что вы болтаете, пустоголовое чучело? Разве вы в них налили воды вместо горючего?

— Нет, сэр, — начал было фейерверкер и вдруг вскрикнул голосом, в котором смешались страх и внезапная физическая боль.

— Что там еще такое? Чего вы орете?

— Они горят, сэр, — плакал дрожащий голос Джонни: — я больно обжегся, но… они не светят.

Энергичное ругательство, сопровождаемое угрозой по адресу фейерверкера, было ответом на это странное заявление.

Командир двинулся ощупью в город и, видимо споткнувшись в темноте, грохнулся с платформы на землю. Слышно было, как он стонет и чертыхается, обещая повесить и расстрелять своих подчиненных через двух третьего.

— Позвать радиста! — заорал он наконец, несколько придя в себя, как будто можно было двигаться куда-нибудь в этой кромешной тьме, не рискуя сломать себе шею на каждом шагу.

— Радиста к командиру! — передали приказание испуганные голоса куда-то в недра непроглядного мрака. И через пять минут, перекидываясь от человека к человеку, побежало ответное сообщение, приводя людей в неописуемый ужас:

— Аппарат не действует…

— Телефонист!.. — как труба архангельская, ревел голос взбешенного командира…

— Есть, сэр, — отвечал откуда-то справа с телефонного поста дискант Гарри Паркера — телефониста.

— Вызовите командира группы…

— Телефон не работает, сэр…

В темноте послышались испуганные вопли, кто-то читал молитву, кто-то сыпал богохульными ругательствами.

— Фу, чорт, да зажгите же наконец хоть свечу, — приказал старший офицер.

— Они не горят, сэр, не дают огня…

Тогда чей-то обезумевший истерический голос завопил сзади:

— Конец пришел, братья! Последняя великая ночь мира!

— Замолчите, безмозглое животное! — снова раскатился мощный бас: — или я пулей заткну вашу глотку…

Слышно было, как щелкнул курок револьвера. Но голос не унимался.

— Спасайтесь!

Гулко треснул выстрел. Пуля свистя полетела в темноту, но ни малейшей вспышки, ни намека на огонь не рассеяло ее.

Теперь двигались десятки ног, шаркая ощупью, как слепые, уходя куда-то вглубь, в тьму, в неизвестность.

И О'Кейли пошел вместе с другими. To есть не вместе, потому что никто друг друга не видел, а просто вперед, прямо перед собой. Он понял теперь все. Предсказание Ховарда сбылось. Земля попала в область пустотного вихря и неслась теперь в абсолютное ничто, лишенная света, лишенная всего, что связано было с наполняющим мир эфиром.