Вокруг света за восемьдесят дней?
Почему нет.
Челси церемонию награждения пропустить не могла, потому появилась при полном параде, окончательно избавившись от образа печального скворца, подкошенного неудачами в семье. Она шла под руку со своим мужем, общалась с многочисленными журналистами, охотно отвечая на их вопросы, стараясь при этом открыто не демонстрировать негативное отношение к пассии отца и его опрометчивому решению, породившему тотальную ненависть, точнее, переродившему в это разрушительное чувство былые любовь, обожание и восхищение, коими Челси всегда отличалась. Она всегда говорила, что считает отца примером для подражания, хочет в профессиональном плане походить на него, но теперь настало время изменения тактики. Папиной дочки больше нет. Челси Эган полностью пересматривает собственную жизнь, возглавляет противоборствующий лагерь и планирует отодвинуть отца от бизнеса, пока он не пустил под откос дело всей жизни. Пока его сумасшедшая любовница не возомнила себя центром вселенной.
О семейных делах и разводе родителей Челси тоже старалась не говорить, заметив, что тема не слишком приятная, но на вопросы о постановке отвечала с удовольствием. Да, она не жалеет, что в определённый период жизни решила вложиться в создание этого мюзикла. Постановкой она довольна, композитор прекрасен, сценарист не хуже, актёры восхитительны. Она искренне гордится своим братом, потому что он сумел доказать окружающим – протекция дело десятое. Человек, не имеющий голоса и минимального таланта, никогда не сумеет заполучить любовь своих зрителей и слушателей, а вынужден будет довольствоваться подачками с барского стола. Челси нисколько не стеснялась, говоря о Примроуз и замечая, что эта актриса была единственным ошибочным выбором. И вовсе не потому, что она увела отца из семьи, а просто потому, что она слишком высокого мнения о себе, иногда нужно быть скромнее. Некоторые решения, принятые спонтанно, оказываются удачными, некоторые грозят провалами. Жаль, что иногда понимание этого приходит поздно, и ничего уже не изменить.
– Вы говорите о своём выборе?
– Нет. Но вы об этом ещё услышите. Всему своё время.
– Поговаривали, что именно вы привели мистера Аркетта в постановку. Это правда? Как теперь оцениваете свой выбор?
– Горжусь им, – отвечала Челси, продолжая сжимать в руке ладонь мужа, чувствуя, как Барри переплетает свои пальцы с её, понимая, что в данный момент жене жизненно необходима поддержка со стороны. – И ни секунды о своём решении не жалею. Я сразу поняла, что он талантливый юноша, с которым будет легко работать. Он оправдал мои ожидания.
– Их отношения с вашим братом…
– Этот вопрос я предпочту оставить без ответа. Простите.
– Почему?
– Я не считаю нужным привлекать внимание к личностям тех или иных людей за счёт рассказов о том, что происходит между ними. И не думаю, что моё признание – вполне возможно лживое – как-то повлияет на ваше отношение к исполнителям главных ролей. Если повлияет, то… Знаете, тогда я могу сказать, что любили вы именно образы, созданные этими людьми, а не ту музыку и не те эмоции, которые они вам дарили. Есть всего два варианта, верно? Либо мой брат и Илайя вместе, либо они не вместе и общаются исключительно в дружеском ключе. Если вместе? Что скажут окружающие? Как воспримут? Начнут поливать грязью и моментально откажут в наличии таланта, заявив, что известность их замешана исключительно на особых отношениях и эпатаже публики? Не скажу, что в наше время этим можно многих удивить, но находятся ещё консерваторы до мозга костей. Девушки признают, что плевать хотели на голоса и актёрское мастерство, восторгаясь исключительно внешностью и поддерживая свою симпатию мечтами об отношениях с моим братом или его коллегой? Если они не вместе… Неужели кто-то поднимет вой, а потом начнёт забрасывать форумы сообщениями, гласящими об идеальной совместимости, и о том, что эти двое должны быть вместе? По-моему, это немного нелепо. Личная жизнь не зря называется личной. Она получила это название потому, что доступ к ней имеют исключительно участники событий, а остальных она волновать не должна. Правда?
Челси сильнее сжала ладонь мужа. Не смотрела на переплетённые пальцы, но была почему-то уверена, что кончики пальцев сейчас красные, практически бордовые от прилившей крови, а сама ладонь бледна. Челси не умела говорить о делах семейных, будто опасалась, что вот-вот сболтнёт глупость, или просто-напросто переборщит с откровенностью, поставив в неловкое положение не только себя, но и Ромуальда. С некоторых пор она окончательно изменила отношение к брату. Провела переоценку ценностей и сделала немало открытий, наглядно продемонстрировавших, что представляют собой ложные ценности, замешанные вроде как на семейной солидарности Эганов, оказавшейся сотрясанием воздуха и недостойной внимания.
Иногда Челси ловила себя на мысли, что много-много лет провела где-то вдали от общества, отделённая от реальности стеклянными стенами. В пределах этой реальности она жила, работала, расставляла приоритеты, любила и ненавидела, принимая во внимание чужую точку зрения, при этом ошибочно полагая, что озвучивает собственное мнение. Тщательный разбор и литры выплаканных слёз позволили посмотреть на происходящее незамутнённым взглядом, и теперь ей моментами становилось стыдно за свои слова, поступки и чрезмерно категоричные суждения, лишённые даже минимальной гибкости. Тогда она готова была раз за разом повторять одни и те же слова. Принципы, принципы и ещё раз они же. Она строит свою жизнь, опираясь на определённые убеждения. И никогда от них не отступится, потому что именно так поступает отец. Она хочет быть похожей на Эйдена, потому перенимает тактику поведения, считая, что сама рождена такой.
Семья и манера поведения, казавшаяся идеальной в былое время, теперь получила характеристику ущербной, да так обратно и не вернулась. Семейный портрет оказался разорван на клочки, а стекло рамки, под которой хранилась фотография, пошло трещинами, неаккуратными, длинными и, откровенно говоря, мерзкими, но при этом, неплохо отражающими реальность.
Челси много раз рушила иллюзии начинающих артистов, говоря им невозмутимым тоном такие вещи, от которых у ранимых творческих натур срывало крышу, провоцируя дикую истерику. А потом так получилось, что сама оказалась на их месте. Тогда-то и снизошло озарение. Сработало правило бумеранга, о котором неоднократно приходилось слышать, но сталкиваться не доводилось.
Челси всеми силами старалась сохранить спокойствие, потому заранее сделала несколько мысленных пометок. Ни за что не пересекаться с Примроуз, ведь в противном случае разработанный план пойдёт под откос. Она пришла сюда не для того, чтобы оттаскать любовницу отца за волосы, отомстив одновременно за мать и брата, а исключительно ради поддержки Ромуальда. Она пришла, чтобы искренне порадоваться за своё детище. Главное – не думать, кто попал в этот коллектив и развалил его в угоду своим ничем не обоснованным желаниям.
Места были расположены достаточно близко к сцене, потому обзор открывался не просто хороший, а прекрасный. Челси продолжала сжимать ладонь мужа в своей руке, правда, не так сильно, как прежде, во время общения с журналистами.
– Волнуешься? – спросил Барри.
– Как за себя, – призналась Челси.
И надо сказать, что нисколько не преувеличила. Всё сказанное было чистой правдой. Челси отчаянно терзалась от неизвестности, боялась торжественного момента и вместе с тем хотела, чтобы это случилось, как можно скорее. Чтобы не было фальшивых слов и нарисованных улыбок, картинных слёз и заверений о внезапном счастье, которое – все знают – оплачено из кармана семьи Эган. Разумеется, Примроуз этого так и не признала, она оставалась самой собой. Непробиваемая личность, не знающая чувства стыда, сомнений в правильности своих поступков, не страдающая угрызениями совести.
Её голос оставался таким же, как прежде. Всё то же очарование, как и выражение лица, если не думать об истинной натуре, которой свойственна не эта беззаботность, а озлобленность, ненависть и поразительная меркантильность. Хороший голос, достойный, да только всё равно не то.
