Так бывает, что поделать.
Он говорил, что не умрёт без Ромуальда. Но мысленно усмехался. Разумеется. Не умрёт. Только распадётся на атомы, разодрав на клочки душу и сердце. Себе, конечно, не Ромуальду. Привязывать человека к своей персоне – последнее дело, даже если очень любишь. Даже если чувствуешь, что жить без него не можешь. Если может он, то не стоит хватать его за руки, умоляя остаться.
Если…
Он неоднократно заявлял, что ничего не боится, ни за что не держится. Ему нечего терять. Но в глубине души признавался: очень даже есть. И страхи, и опасения, и тот, кого страшно потерять.
Удивительно было думать о себе в подобном ключе, поскольку привычка давно превратилась во вторую натуру. Илайя, сколько себя помнил, предпочитал позицию отчуждения и равнодушия по отношению к другим людям. Приятельские отношения? Да, пожалуйста, сколько угодно. Дружба? Можно попробовать, но положительного результата гарантировать нельзя. Любовь? Простите, но это совсем не то чувство, недостаток которого он испытывает. То есть, как раз испытывает, и недостаток – это слабо сказано. Тотальный дефицит в обоих направлениях.
Держаться на расстоянии от тех, кого потенциально можно полюбить, потому что глупо любить, зная: к тебе относятся иначе. Хорошо, если это «иначе» выражено простым равнодушием.
Хорошо. Наверное.
Любовь, так или иначе, вызывала зависимость от себя. Однажды почувствовав её, отказаться сложно, да и не хочется вовсе.
– Не отпущу, – повторил Ромуальд, зажав джинсовый воротник в руке и потянув вниз.
Илайя выпутался из куртки, позволив ей спланировать на пол. Повернулся, желая оказаться лицом к лицу с Ромуальдом, и моментально прижался губами к его губам, целуя. Ему не хотелось тратить время на очередные затасканные фразы, обозначавшие степень желания. Он ничего против них не имел, признавая, что иногда они очень даже к месту приходятся, создавая нужную атмосферу, но сейчас ему не нужно было ничего говорить, поскольку действия всё прекрасно отражали.
Он стаскивал с Ромуальда рубашку, мысленно отмечая, что она не на пуговицах, а на кнопках, потому достаточно лишь потянуть за ворот, и всё готово. Пара мгновений, и он дотронется до тела, скрытого под одеждой, ощутит теплоту его, очертит пальцами, подбираясь к ремню. И не будет сегодня медленных игр, нежности и размеренности.
Будет…
Это походило на форменное безумие.
Кажется, им же и являлось.
– Ещё, прошу тебя, ещё, – шептал Илайя, глядя на Ромуальда потемневшими глазами и понимая, что окружающая действительность растворяется.
Он теряет связь с ней, вновь погружаясь в персональное сумасшествие, утягивая Ромуальда за собой, притискивая его ближе к себе, пропуская ладонь под его рукой, обнимая, обрисовывая кончиками пальцев напряжённые мышцы.
Илайя вновь и вновь повторял эти слова, будто шептал заклинание, надеясь, что оно сработает на все сто процентов, оказавшись действенным, а не обманкой и пустышкой.
И оно оправдывало ожидания.
– Да, мой хороший, – тихо произносил Ромуальд. – Да.
Он целовал шею, представленную в его единоличное пользование; плечи, не упуская возможности прикоснуться, погладить, вырвав ещё один стон. А лучше – не один. Он закрывал глаза, ощущая, как пальцы, очерчивая контуры, скользят по его лицу, обхватывал их губами, легко прикусывал костяшки.
Знакомое чувство никуда не исчезло, оно вновь напоминало о себе, с удвоенной силой. Оно разгоралось глубоко внутри, превращаясь из маленькой огненной точки в дикое пламя, пожиравшее его. И не только его. Оно охватывало обоих, в очередной раз убеждая Ромуальда, что с Илайей невозможно по-другому.
Антураж может быть абсолютно разным, начиная от невероятно романтичного, заканчивая чем-то агрессивным, с долей показной жестокости, но чувства его неизменно получат одну характеристику.
Запредельно, нереально.
Похоже на маленькую смерть, только лучше.
– Иди ко мне, – говорил он, стоило только отстраниться на секунду.
Поглаживал скулу тыльной стороной ладони, отводил в сторону волосы, а после прижимался к губам, понимая, что на его действия отвечают с тем же пылом, с той же страстью, что и он сам способен предложить, прикусывая губы, чтобы в следующий момент загладить вину от причинения кратковременной боли мягким поцелуем.
Ближе.
Ещё ближе.
Исполнившаяся мечта даже не на расстоянии вытянутой руки, а непосредственно в ладонях.
Пока он рядом – всё остальное второстепенно. Пока он рядом – ничто не имеет значения.
========== 50. ==========
Soundtrack: L’Âme Immortelle - Eye of the storm
Если с премьерой мюзикла Илайя в своё время худо-бедно справился, то церемония вручения музыкальной премии продолжала ввергать его в ступор. Он не представлял, что там делать, кого поздравлять, а от кого показательно отворачиваться. В принципе, после двойного, а если учесть поступок Челси, то и тройного увольнения, они больше не были обязаны появляться там.
Однако младшее поколение семьи Эган решило, что не позволит врагам торжествовать, демонстрируя своим отсутствием подавленность сложившимися обстоятельствами. Челси говорила, что пригласительные билеты не должны пропадать, Ромуальд это не комментировал вообще никак. Его предстоящая премия не воодушевляла, а раздражала конкретно, по причине получения лишних знаний.
Принято считать, что они не могут быть лишними, а вместе с тем говорят, что многие знания приносят не меньшее количество бед.
Илайя не соглашался с первым утверждением, но второе частично поддерживал.
Его премия, ушедшая в руки Примроуз, не угнетала. Неприятно, само собой, но ничего смертельного. Какой толк от премии, если её так легко купить? Вот если бы она доставалась только избранным, в ходе длительного противостояния, тогда можно было подумать, что сия вещь действительно имеет определённую ценность. А так у неё есть только цена, а ценности – ноль, как и коэффициент полезного действия.
Впрочем, Эйдена Эгана следовало поздравить с маленькой победой. Это Илайя признавал при всём нежелании. Разобрав ситуацию по косточкам, он пришёл к выводу, что премию у него перехватывали вовсе не из-за отсутствия симпатий в сторону истинного «открытия года», а исключительно ради мести Ромуальду. Возможно, Эйден об этом даже не думал. Мозговым центром выступила Примроуз. Она подумала, что было бы отлично провернуть нечто подобное. Указать пальчиком в сторону желаемой вещицы, зажмуриться на мгновение, а потом распахнуть глаза, с удовольствием отмечая, что желание исполнилось. Она получила то, чем грезила.
Однако с правдивостью последнего утверждения можно было поспорить, поскольку оно являлось спорным. Вряд ли премия считалась наиболее желанным трофеем в этом противостоянии. Начиная игру, Прим ставила перед собой иные цели, планировала привлечь к себе внимание иного человека, и чтобы не говорили окружающие, вряд ли была счастлива, понимая, кому стала любовницей. Нет, несомненно, есть люди, влюблённые исключительно во власть и деньги. Люди, которые плевать хотели на методы достижения своих целей. Люди, давно попрощавшиеся с принципами. Завидев перед собой кого-то из тех, кто способен удовлетворить их потребности, они моментально делают охотничью стойку, надевают маску томного, покорного существа, способного прижиматься к ласкающей ладони.
Со стороны видится, что они счастливы, но от самих себя убежать невозможно. Рано или поздно накрывает отчаянием и не хочется оборачиваться назад, анализируя совершённые поступки, ведь от этих нехитрых действий зародившаяся депрессия начнёт прогрессировать, не притормаживая ни на секунду.
Иногда Илайе хотелось обратиться к Примроуз и поинтересоваться у неё, насколько проведённая операция оправдала надежды, на неё возложенные.
– Ты счастлива теперь?
Именно этот вопрос он жаждал задать, однако отвечал самостоятельно. Примроуз, несомненно, ответит согласием, а потом перечислит несколько пунктов, призванных убедить бывшего конкурента в правдивости сказанного. Но в голосе он услышит некое сожаление, и это будет означать только одно.
