Чем меньше любишь, тем меньше риск остаться с разбитым сердцем и выжженными нервами.

Чем меньше любишь, тем легче отпускать.

Жаль только, что у него – случай запущенный с некоторыми отголосками синдрома, приписанного географически к славному городу Стокгольму. Не будь в его восприятии чего-то подобного, вряд ли бы он посмотрел в сторону Ромуальда после тех поступков, что связывали их на первом этапе знакомства. Когда обращение «блондинистая сучка» было в ходу, а разговоры проходили исключительно на повышенных тонах и содержали в себе угрозы или намёки не хуже тех, которыми сыпали мать и отчим. Не будь он подвержен чему-то такому, он продолжал бы ненавидеть, причём откровенно ненавидеть, до ощущения перманентной тошноты, рождающейся подсознательно, как условный рефлекс на появление в зоне досягаемости Ромуальда.

Проходя мимо коллег, беседовавших в коридоре, Илайя сделал вид, что занят музыкальными темами своего плеера и даже не притормозил ни на секунду, стоило Ромуальду обратиться к нему по имени. Вместо этого он ускорил шаг и, как только исчез из поля зрения обоих, бросился к лестнице.

День рождения оправдывал надежды, на него возложенные. Не бывало в его жизни такого праздника, который не испортила бы хоть одна сволочь. Вот и сегодня… Он понимал, что ещё немного размышлений в этом направлении, и он проигнорирует предложение, озвученное перед спектаклем, швырнёт ключ под ноги Прим, посоветовав ей не отказываться. И пусть ей достанутся ленточки, рубашка, шампанское и прочие элементы костюмированного представления, которыми предписывалось соблазнять её предшественника. Она согласится моментально, ухватит ключ в зубы и ринется за Ромуальдом куда угодно, хоть на край света, хоть за край. Она с удовольствием подставит спину под стек или плётку. Причём позволит провернуть всё от начала и до конца, без поблажек, обещанных Илайе.

Ей с Ромуальдом понравится играть в служанку и господина. Несомненно.

Илайя собирался сбежать вниз ещё на один пролёт, но понял, что в его руку вцепились мёртвой хваткой и не желают отпускать. Не стоило разбрасываться вариантами, пытаясь понять, кого именно заинтересовала его персона. Это было само собой разумеющееся явление, это было логическое развитие ситуации. Осознав, что на его оклик не отозвались, Ромуальд погнался за ним, чтобы узнать причину игнора.

Догнал.

Музыка, игравшая в наушниках, не позволяла расслышать всё, что он говорил.

Илайя повернулся и теперь смотрел на любовника, сопоставляя музыкальный ряд с тем, что произносил Ромуальд. А он явно говорил, поскольку губы его двигались, озвучивая что-то, чего Илайя не слышал и слышать не хотел, представляя примерное содержание. Упрёки, скорее всего, и стремление узнать причину, по которой он не притормозил.

На его собственных губах появилась ухмылка. Наверняка болезненная и изломанная. Исполнители песни в наушниках задавались наивными вопросами, хочет ли он быть с кем-то до самой смерти. Он не знал, как ответить на это. Нет, он, конечно, хотел, но подозревал, что картина эта чрезмерно идиллическая. Если его посещают периодически столь сентиментальные мысли, никто не даст гарантии, что найдётся человек, способный предложить ему подобное или просто поддержать начинание.

Ромуальд понял, что его слова до чужого сознания не добираются, заметил тонкие белые провода и дёрнул за один из них, вырывая наушник из уха. Илайя поморщился, будто глотнул уксуса и посмотрел прямо на Ромуальда, глаза в глаза, а не так, как прежде. Вроде бы смотрит в лицо, но старается взглядами не встречаться.

– Отдать тебе ключ? – спросил Илайя.

– Зачем?

Этот вопрос Ромуальда поставил в тупик за считанные секунды, поскольку он изначально ни на что подобное не рассчитывал. Он сам обращался к Илайе, пытаясь привлечь внимание, но в формулировках, им озвученных, не было ничего, хотя бы отдалённо походившего на требование с возвращением ключа. Он просто хотел удостовериться, что Илайя не передумал и точно приедет к нему. Не важно, какой предлог для этого выберет: празднование дня рождения или первый день совместного проживания в одной квартире. Предлоги Ромуальда не волновали совершенно, а вот согласие Илайи – очень.

Несмотря на то, что они проводили вместе немалое количество времени и вроде даже в любви друг другу признались однажды, периодически зарождались закономерные сомнения. Илайя вполне мог взять на себя роль любящего человека, а потом старательно изображать данное чувство, чтобы в один из наиболее подходящих для этого моментов нанести ответный удар, припоминая одновременно и их «роскошный» первый секс, и историю появления шрамов, и угрозы в свой адрес. Услышав после этого «люблю», срывавшееся с губ Ромуальда, вполне реально было усомниться в их правдивости. Ромуальд неоднократно ловил себя на этой мысли и чувствовал себя ничтожеством, наверное, им же и являлся в реальности. Он, правда, так думал, когда погружался в воспоминания и анализировал всю жизнь и бессмысленное противостояние, в которое ввязался однажды, желая продвинуть в состав мюзикла Джулиана, не понимая, что его задумка изначально обречена на провал. Джулиан – не тот человек, которому следовало давать обещание. Любовь любовью, конечно, но она редко толкает на обдуманные поступки, чаще заставляет совершать безумства. Иногда это не просто громкое слово, а реально тупые поступки, которые способен совершить только сумасшедший.

Не поря горячку, он мог придумать тогда сотни разнообразных вариаций куда более миролюбивых. Принять кандидатуру напарника без лишних вопросов, построить свою карьеру, и уже тогда, заручившись поддержкой миллионов почитателей, сделать Джулиана частью своего проекта. Он мог…

Нет, он не мог.

Хотя бы потому, что от личности напарника его неслабо вело, и после многочисленных размышлений он так и не сумел представить, как будет существовать, разрываясь между истинными желаниями и обязанностями. Он совершал противоречащие его мечтам поступки, за них же себя ненавидел. В душе его царил невероятный разлад. И теперь он, как никогда прежде, понимал, что многие поступки были чрезмерно, предельно глупыми. Особенно в период «любви» с Джулианом, которая теперь уже и не казалась такой уж сильной. Вынужденное чувство, взращенное на комплексе вины и стремлении обелить каждое действие, не принимая во внимание многие факторы, демонстрирующие их истинную подоплёку.

– Передашь его Прим. Обмотаешь даму ленточками, набросишь на плечи свою рубашку. Ей она будет к лицу, – произносил Илайя с минимумом эмоций в голосе.

Как и всегда, когда понимал, что стоит только дать волю чувствам, и от его непробиваемого спокойствия ничего не останется.

В такие моменты он старался себя максимально контролировать.

– С чего ты…

Илайя приложил палец к губам Ромуальда, приказывая замолчать и позволить высказаться собеседнику.

– Просто справка. На будущее. Если однажды тебя посетит мысль о том, что отношения себя исчерпали, обрыдли и не приносят ничего, кроме мучений, лучше не затягивай с признанием и скажи обо всём откровенно. Не знаю, насколько тебя зацепят мои слова, но… Я не буду бороться, если ты действительно захочешь порвать со мной. Если эта мысль приходит в голову и укореняется там, она никуда не уйдёт до тех пор, пока не будет реализована. Конечно, так происходит лишь в случае истинного желания, а не проверки, когда вроде бы уходишь, но при этом ловишь себя на мысли, что жаждешь криков в спину с призывом остановиться.

Более того, я даже постараюсь сохранить с тобой дружеские отношения, не навязываясь откровенно, но проявляя интерес к жизни, поздравляя с праздниками и всеми годовщинами. Если захочешь разойтись, просто скажи. Я не умру без тебя. А если умру, тогда постараюсь сделать так, чтобы ты об этом никогда не узнал и продолжал думать, что не только ты можешь быть счастлив в новых отношениях. В любом случае…

Он потянулся к рюкзаку, куда, как помнил Ромуальд, до спектакля был положен ключ. Пальцы коснулись замка, собираясь его расстегнуть. Ромуальд не удержался, перехватил ладонь, мешая провернуть задуманное. На мгновение его прошибло осознанием, что Илайя мог действительно выбросить этот ключ в мусорное ведро, а потом отключить телефон и остаться в своей квартире. Хотя… Нет, он бы этого как раз не сделал. Он умел вести переговоры, даже если ему было плохо физически от необходимости обсуждать неаппетитные подробности. Однако иногда и он хранил свои мысли в секрете, не позволяя подобраться к ним максимально близко. В результате возникали такие неприятные ситуации, как сегодня.