Я поднялся к двадцать седьмой квартире и позвонил в дверь. Открыл здоровяк тридцати-тридцати двух лет. Мутные глаза смотрели так, будто ночью ему было не до сна. Я не стал тратить время попусту:

— Я из сыскного агентства «Континентал», меня интересует Джозеф Клейн. Что вы знаете о нем?

Тут он проснулся полностью.

— Ничего.

— Совсем ничего?

— Совсем, — мрачно ответил он.

— Вы с ним знакомы?

— Нет.

Ну, вот что ты будешь делать с подобным типом?

— Фарр, — сказал я. — У меня возникло желание пройтись с тобой до полицейского управления.

Его движение было как вспышка, к тому же из-за его понурого вида я потерял осторожность. Но все же удалось вовремя повернуть голову, принимая удар повыше уха, а не в подбородок. Меня сбило с ног, и даже пяти центов не поставлю на то, что в моем черепе не появилась вмятина. Я рухнул в дверной проем, удерживая дверь, вскарабкался по косяку и, проковыляв через несколько комнат, вцепился в одну из ног Фарра, уже стоявшего на лестничной площадке. В потасовке он разбил мне губу и ударил в плечо, но вскоре превратился в паиньку.

Я погрузил его в такси и доставил во Дворец юстиции. Были опасения, что, если начну медлить, Клейн удерет от меня.

При виде Фарра у Клейна отвисла челюсть, но оба не издали ни звука.

— Давай снимем отпечатки пальцев у этого мазурика и закроем дело, — сказал я ОʼХаре. Дин отсутствовал. — А с Клейна не спускай глаз. Думаю, через несколько минут он выложит нам совсем другую историю.

Мы вошли в лифт и поднялись в бюро идентификации, где прижали пальцы Фарра к специальной подушечке. Фелс, судебный эксперт, бросил взгляд на результаты и повернулся ко мне:

— Ну и что это?

— Что «это»? — переспросил я.

— Генри Гровера убил другой человек!

Клейн засмеялся, Фарр засмеялся, ОʼХара засмеялся и засмеялся Фелс. Я молча стоял и делал вид, что думаю, а сам в это время пытался взять себя в руки.

— Вы уверены, что не ошиблись? — наконец выпалил я, чувствуя, как лицо заливается краской.

Фелс не ответил, только окинул меня взглядом сверху донизу.

Клейн рассмеялся снова, словно закаркал вороной, и повернул ко мне свое некрасивое лицо:

— Хотите еще раз взять мои отпечатки, мистер Ловкий-Частный-Сыщик?

— Да! — ответил я. — Вот именно! — Должен ведь я что-то сказать.

Клейн протянул руки к Фелсу, но тот оставил их без внимания, предложив мне с изрядным сарказмом:

— Снимите-ка их сами на этот раз! Уж так-то вы точно будете уверены, что все сделано без ошибок!

— А что? Неплохая мысль!

Я приблизился к Клейну и ухватил его за руку. Отпечатки пальцев мне раньше брать не доводилось, но я частенько видел, как это делается. У Клейна были слишком гладкие подушечки пальцев, точнее, слишком скользкие, без той легкой шероховатости, которой обладает живая плоть. Я перевернул его руку так быстро, что едва не причинил ему боль, и взглянул на пальцы. Не знаю, что я ожидал увидеть, но не обнаружил совершенно ничего — ничего такого, что мог бы назвать.

— Фелс, — позвал я, — взгляните.

— Я пере… — начал, было, он, склонившись над ладонью Клейна, но следующие несколько минут мы с ним занимались тем, что сбивали его с ног и сидели на нем, в то время как ОʼХара успокаивал Фарра, который тоже вдруг перешел к действиям.

Когда все утихомирилось, Фелс еще раз внимательно осмотрел руки Клейна и, вдруг вскочил, оставив меня удерживать драчуна. Пропустив мимо ушей мое «Так что это?», достал тряпочку и какую-то жидкость, а затем тщательно отмыл пальцы Клейна. Мы сняли отпечатки снова. Они совпали с теми кровавыми из дома Гровера!

После этого мы все сели и славно побеседовали.

— Я же сказал, у Генни была заваруха с Уолдменом, — заговорил Клейн, когда они с Фарром решили сознаться. Больше им ничего не оставалось. — И сказал, что он взял верх, потому как Уолдмен скрылся. Короче, Генни с ним расправился — пристрелил ночью и похоронил. А я все видел. Гровер в те деньки был редкостный мерзавец, буйный hombre. Грызню с таким затевать — себе дороже, так что я держал язык за зубами. Но когда Гровер разбогател и постарел, он сделался слабаком — так со многими бывает. Видать, из-за той истории у него кошки на душе скребли. Года четыре назад я ненароком столкнулся с ним в Нью-Йорке и сразу понял, что теперь он совсем робкий. Гровер разнылся, что никак не может забыть, какое лицо было у Уолдмена, когда он пришил его. Я рискнул и содрал с Генни пару тысяч. Они достались мне без всякого труда, так что когда я оставался на мели, то шел к нему или слал весточку, и он всегда раскошеливался. Но я старался сильно не давить. Не забыл, каким подонком он был в прежние деньки, и не хотел спустить его с цепи. Но, в конце концов, все же перегнул палку. Звякнул ему в прошлую пятницу — так, мол, и так, нужны деньжата. Он ответил, что перезвонит и скажет, где мы следующей ночью встретимся. Позвонил Генни в субботу вечером, где-то полдесятого: приходи, дескать, прямо домой. Ну, я и двинул туда. Он встретил у входа, провел наверх и выдал десять тысяч. Я сказал ему то же, что и всегда — мол, донимаю в последний раз. Это его обрадовало. Вообще-то я хотел уйти сразу, как получу деньги, но на него вдруг напала болтливость. Короче, он задержал меня на полчаса или около того. Пустой треп о людях, которых мы когда-то знавали в захолустьях. Потом я задергался — у него появился такой же взгляд, как в молодости. И вдруг он совсем взбесился, кинулся на меня, схватил за горло и растянул поперек стола, на котором я и нашарил латунный нож. Тут уж было — или я, или Генни. Я ударил его ножом и вернулся в гостиницу.

На следующий день газеты только об убийстве и писали. И все твердили о кровавых отпечатках пальцев. Это ведь был мой приговор! Я не просек сразу про эти отпечатки и наляпал их там повсюду. Вот тут-то я и струхнул. Где-нибудь в бумагах у Генни могло быть записано мое имя, а еще могли сохраниться письма и телеграммы, хотя уж в них-то я подбирал слова. Короче, я понял, что полиция рано или поздно захочет меня поспрашивать. Вот тогда я и вспомнил о Фарре. Я знал, что на Востоке он был докой по отпечаткам пальцев, и его адрес у меня был. Так что я рванул к нему и выложил все как на духу. Мы обмозговали, что делать дальше. Он сказал, что поработает над моими пальцами, я приду к вам и распишу в красках свою историю — ее мы с ним подлатали. С меня снимут отпечатки пальцев, и после этого уже ничего не будет грозить, даже если просочится что-то обо мне и Генни.

Фарр чем-то намазал мои пальцы, велел ни к чему не прикасаться и никому не пожимать руку. Я притащился сюда, и все выпало в масть. А потом этот толстый коротыш, — Клейн имел в виду меня, — заявился прошлой ночью в гостиницу и рассказал по доброте душевной все, что думал обо мне и Генни. И напоследок посоветовал зайти утром сюда. Я обговорил это с Фарром, чтоб узнать, пора когти рвать или сидеть пока ровно. Фарр сказал: «Сиди ровно», так что я остался у него на ночь, и он подготовил мои руки к утру. Вот и весь сказ!

— Я уже встречал поддельные отпечатки пальцев, но таких хороших — никогда. Как вы их сделали? — повернулся к Фарру Фелс.

— Очень просто! — с гордостью ответил тот. — Я нашел человека, отпечатков пальцев которого, как мне было известно, нет ни в одной полицейской картотеке. Взял у него отпечатки и поместил каждый на медную пластинку, какую применяют в процессе обычной фототипии, но вытравил довольно глубоко. Потом намазал пальцы Клейна желатином — так, чтобы покрыть все узоры на подушечках — и прижал их к пластинкам. С применением этого метода получились даже поры, и…

Через десять минут я покинул бюро, а Фарр и Фелс продолжали сидеть бок о бок, неся всякий вздор, как пара пташек, которые ладно спелись друг с другом.