В тех местах «Сознающего ума», где Чалмерс защищает эпифеноменализм, он, разумеется, рассматривает подобный ответ критикам эпифеноменализма с позиций здравого смысла. Ответ, заметим, вполне убедительный[5]. Проблема, однако, в том, что эпифеноменализм можно критиковать и с других позиций. Чтобы разобраться в этом, уместно напомнить историю этой любопытной концепции.

Традиционно считается, что первым последовательным эпифеноменалистом был Томас Гексли. Он, правда, не употреблял термина «эпифеноменализм», используя другое название — «автоматная теория»[6]. Но, вообще говоря, тезис о каузальной бесплодности психических состояний отстаивал еще Хр. Вольф. Мотивы Вольфа, впрочем, отличались от тех, что принимал в расчет Гексли в конце XIX века. Вольф отталкивался от лейбницевской идеи предустановленной гармонии между душой и телом, в свою очередь зависящей от положения, что наш мир является наилучшим из возможных миров. Согласно концепции предустановленной гармонии, психические и телесные состояния коррелятивны, но реально не влияют друг на друга. Самого Лейбница, учителя Вольфа, трудно считать эпифеноменалистом (хотя Спиноза, подтолкнувший Лейбница к теории предустановленной гармонии, был близок эпифеноменализму), так как его концепция физического не укладывается в привычные контексты проблемы сознание — тело: тела в основе своей являются совокупностями психических монад, и в рамках его системы можно, скорее, говорить о гармоническом соответствии перцепций этих простых субстанций. Вольф же лишил телесные сущности психических характеристик и поэтому оказался гораздо ближе современному эпифеноменализму.

В отличие от Вольфа, эпифеноменализм которого базировался на метафизических предпосылках — и был все же относительным, так как классический эпифеноменализм говорит не только о каузальной бесплодности ментального по отношению к физическому, но и о том, что сознание порождается мозгом, а Вольф это отрицал (поэтому точнее относить его, как и Спинозу, к параллелистам)[7], — Гексли отсылал к естественнонаучным данным, свидетельствующим о независимости телесных движений от наличия или отсутствия сознания. Обобщив имеющийся у него экспериментальный материал относительно поведения животных и людей с повреждениями мозга, он заключил, что психические состояния не влияют на поведение, являясь чем‑то побочным, чем‑то таким, что можно сравнить с паровозным свистком. Подобно пару от свистка, эти состояния порождаются мозгом, но не оказывают на него какого‑либо обратного влияния. Впрочем аналогия неточна. Пар от свистка вследствие гравитации все же оказывает влияние — пусть и ничтожное — на движение паровоза. Эпифеноменалисты отрицают даже ничтожное влияние[8].

Отметим, что эпифеноменализм — в варианте, предложенном Гексли, — не выглядит хорошо обоснованной доктриной. Из того, что лягушки могут совершать сложные движения при удалении частей головного мозга — на этот факт, в частности, и ссылался Гексли, — еще не следует, что поведение организма не нуждается в сознании. Ведь роль сознания, к примеру, может состоять в корректировке или «тонкой настройке» рефлекторных поведенческих реакций. Это предположение подтверждается анализом интереснейших экспериментов, проделанных в последние десятилетия и связанных, в частности, с исследованием феномена так называемого «слепого зрения»[9]

Слепое зрение обнаруживается у людей и животных[10] с поврежденным затылочным участком коры головного мозга (V1), отвечающим за первичную обработку визуальной информации. Субъективно такие люди ничего не видят, но если попросить их высказать предположение о свойствах предмета, находящегося перед ними, то при соответствующей тренировке они дают правильные ответы. Сама возможность верных догадок связана с тем, что зрительная информация поступает в кору не только через участок V1. Но активация обходных нейронных путей не сопровождается сознанием.

На первый взгляд может показаться, что эти данные являются прекрасным подтверждением идеи эпифеноменальности сознания: сознательны мы или нет, зрение все равно работает и позволяет распознавать предметы. В действительности все как раз наоборот. Дело в том, что люди со слепым зрением — и это четко зафиксированный факт — в любом случае различают предметы гораздо хуже, чем те, у кого зрение функционирует при наличии субъективного опыта. А это означает, что субъективный опыт может влиять на распознавание.

Казалось бы это предположение можно было бы подвергнуть сомнению, если бы удалось натренировать соответствующего слепому зрению визуального «зомби — агента» (как называет подобные системы К. Кох)[11] до такого уровня, когда он оказался бы функционально изоморфным механизму осознанного зрения. Но на самом деле этот результат ничего не доказывал бы. Из того, что визуальная зомби — система полностью компенсировала бы утрату осознанного зрения, еще не следует, что оригинальная система функционирует без каузального участия квалитативных состояний. Максимум, что можно было бы сказать в этом случае, — так это то, что квалиа могут быть эпифеноменами, что их возможная каузальная роль всегда может быть продублирована чисто физическими механизмами. Забегая вперед, хочу сказать, что даже этот вывод я считаю слишком сильным. Но пока я не буду доказывать этого, а всего лишь предположу — в качестве гипотезы, — что он ложен. Одним из следствий такой гипотезы будет то, что функциональное совершенствование слепого зрения и других зомби — систем должно сопровождаться появлением или восстановлением субъективного опыта.[12]

Ряд экспериментов, похоже, подтверждает это предположение. Впрочем, это подтверждение не является решающим доводом в пользу вышеупомянутой гипотезы.

Суть в том, что восстановление субъективного опыта при совершенствовании зомби — систем совместимо и с эпифеноменализмом. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить основоположения натуралистического дуализма Чалмерса

Чалмерс утверждал, что квалитативные состояния, лишенные каузального потенциала, скоррелированы с определенными функциональными схемами, и из этого предположения, являющегося одной из разновидностей эпифеноменализма, точно так же вытекает, что если зомби — системы оказываются натренированными до такой степени, что они предстают в качестве функциональных изоморфов обычных систем, то их функционирование должно сопровождаться субъективным опытом.

Неустойчивое равновесие между допущением реальной действенности ментальных состояний и эпифеноменализмом, как может показаться, нарушается нашумевшими экспериментами Б. Либета. Либет показал[13] — хотя надежность его результатов до сих пор оспаривается[14], — что мозг «принимает решение» инициировать то или иное действие еще до того, как соответствующий волевой акт осознается. На первый взгляд это прямо свидетельствует в пользу эпифеноменальности наших субъективных переживаний: осознанные, квалитативные воления явно не поспевают за реальными причинами поведения[15]. Однако это поспешное заключение, так как в нем содержится посылка, не являющаяся между тем очевидной. Речь идет об отождествлении квалитативных состояний, в том числе волений, и осознанных квалитативных состояний, т. е. просто квалитативных состояний, с одной стороны, и таких квалитативных состояний, о которых субъект может отчитаться как об осознаваемых им, — с другой. И хотя некоторые философы, такие, как Сёрл, полагают, что подобное отождествление правомерно, другие авторы, и прежде всего Н. Блок, отмечают, что у нас есть все основания воздерживаться от него.