Уже почти готов.

Я снял очки, демонстративно касаясь заушником приоткрытых губ.

— Ну, как я тебе?

Увидев меня таким, Рональд присвистнул.

— Дорогая, а не хотите ли познакомиться?

— Вот дурень, — шикнул я, но Рональд не расслышал моих слов, приглушая их своим громким смехом. — Да чего ты ржешь?

— Прости, просто вырывалось… Я просто не понимаю, зачем тебе заново одеваться в женщину?

— Это единственное, что может мне помочь.

— Хм, сдается мне, наш Сатклифф что скрывает…

— Я просто знаю, как с помощью этой маски повернуть события в иное русло.

И тут ребяческая беспечность, льющая через край, вмиг охватила нас.

— Шалунишки мы, — в унисон протянули мы и залились дружеским смехом.

Юлия

Лондонское утро встретило нас прохладой и сыростью.

Посмотрев, что вывеска отсутствует, я немного растерянно обернулась к Солнцу, который волновался больше меня, держа в руке нераскрытый зонт.

— Я подожду тебя здесь, ты иди, не бойся, — теплые слова подталкивали меня, заставляли отбросить сомнения и страхи.

Осталось лишь грустно испустить вздох, берясь за поржавевшею ручку.

— Хорошо, Солнце.

Чувствуя бешеный темп внутри, я волновалась.

Окостеневшие от холода пальцы много раз подергивали за ручку, но казалось, что дверь пустила корни и приросла к порогу.

Теперь пришлось стучать.

— Здесь мистер Гробовщик? Откройте, пожалуйста!

Я окликала хозяина бюро много раз, но мне отвечали лишь молчанием.

Пока с боку не послышался мягкий слабый голос:

— Добрый день. Вы к нему?

Увидев старую жительницу, горбато опирающуюся о трость, Солнце наконец приблизился ко мне.

— Да, но почему он не открывает? Бабушка, может вы знаете?

— Ох, молодежь, вы не местные здесь?

— Я приезжая иностранка.

— Я жил в Лондоне, но много лет назад, так что не помню, что тут поменялось.

— Ох, тогда я вам всё расскажу, — улыбнулась старушка. — Лавка этого мистера была закрыта ещё в начале двухтысячных.

Лишь сейчас, повернув голову, я заметила, что разбитые окна перекрыты заколоченными изнутри досками.

— И где нам его искать? — вновь посмотрела я на бабушку.

— Ходят слухи, что владелец похоронного бюро сейчас занимается совсем противоположным ему делом. Если раньше он продавал гробы, то сейчас он мастерит кроватки для младенцев. И зовут теперь не Гробовщик, а Колыбельщик.

— Колыбельщик? — в унисон переспросили мы.

— Да, это официально, — закивала она китайским болванчиком, — но многие по привычке обращаются к нему как мистер Андертейкер.

— И где нам его найти? — спросил Солнце.

— Ох, это далеко — аж на другом конце Лондона.

— Спасибо, что подсказали нам. — Индус слегка поклонился ей.

— Не стоит благодарности, молодежь.

Все стало вновь слишком тихим, совсем неспокойным.

Окутанная холодным одеялом ветра, я терла себя плечи, сжимала ткань плаща.

— Значит, в следующий раз?

Тон мужского голоса был серьезен:

— Да, потому что Велдон может раскусить, что мы целенаправленно применили голограмму.

Моя ладонь легла на обшарпанную временем дверь.

Я все еще не теряла веру: один ее осколок все-таки остался во мне.

Грелль

Встреча со своей фальшивкой оказалась не так сложна, как обещали навязчивые мысли. По-прежнему ненавидящий то, что изображал из себя, я преодолел порог своих амбиций и уговорил свое лицо и тело подчиниться колдовству гримерной.

Перед зеркалами, в которых я отражался трижды, стол был полностью заставлен косметикой, разными элементами своего облика и парфюмерией. На плечиках висел костюм диспетчера.

И как мужчина, и как женщина, я оставался такой же, скрывая боль и обнажая ложь.

Я всегда умел делить таланты между перевоплощением и созданием своего образа.

Губы стали ярче, пропитавшись вишневой краской.

Я снова не чувствовал себя мужчиной, когда встретился со своим отражением, так знакомо сверля взглядом из-под очков, которые потом снял на словах:

— Я сам захотел этого.

Меня никто не заставлял, но именно сейчас фальшивка оказалась нужной.

Помада неожиданно исчезла из-под моих пальцев. Развернувшись и нагнув спину, я увидел, как кто-то, чеканя шаги, поднимает вещь прямо перед моим лицом.

Эти руки я сразу узнал, а как только выпрямился, дважды убедился в этом.

Уильям покрутил между пальцами помаду, как сигарету, и с укором сдвинул тонкие брови.

— Слишком красиво, чтобы казалось правдой.

Я повернулся к зеркалу, будто ничего не произошло, и продолжил густо красить ресницы.

Ухмыльнувшись, Уильям, с которым мы долго не виделись, прислонился спиной к стене, искоса поглядывая на зеркало.

— Меня не перестает удивлять твоя переменчивость. Неужели ты опять стал таким?

Мне хотелось кричать и доказывать, но ответить спокойно оказалось слишком трудно:

— Нет. Это мой образ, в который ты так долго верил и продолжаешь верить.

— Образ… А ради чего образ?

Выражение моего лица сменилось на непроницаемое.

— Я совсем не пойму тебя, Сатклифф. Зачем ты это делаешь? Это же нарушает все моральные ценности и границы.

— Слишком уж ты правильный, — мой голос отдавал насмешкой. — У тебя всегда жизнь была одной сухой прозой…

— А ты снова выбрал это. Парадоксально…

— Выбрали за меня. — Надевая женский парик, чьи ненастоящие волосы отливали золотом, убирал с глаз мешающие пряди. — Говорят, нужно пройти пройти сквозь тысячи океанов решений, вопросов и убеждений, чтобы обрести себя, но мне этого не нужно.

Уильям аккуратно присел на край стола.

— Мне тебя никогда не понять. Ты такой дурак… И такой опрометчивый…

— Знаю, друг. — Ресницы, покрытые тушью, слишком вызывающе окаймляли мои глаза, и я направил свой взгляд на жнеца. — Красиво, правда?

— Но неправильно.

— Превеликий Легендарный, а кто там улыбнулся? — радостно заметил я, высматривая такое невозможное выражение его лица.

Его.

— Забыли, — улыбка тут же сползла с бледных губ. — Моя холодность — тоже маска, но она не дает мне сломаться, потому что быть мягким — значит смелым и не бояться, что тебя могут поставить на колени. Я не хочу падать, потому что не смогу подняться. Я выбрал себе такой путь. Не хочу отступать от него…

Он такой же, как и все жнецы.

Это я неправильно поступаю. Я не могу быть как пешка. Я слишком большое исключение…

Слишком живой шинигами.

Уилл собрался уходить — об этом свидетельствовало его отражение над моей головой — он уже стоял в проеме двери, оборачиваясь ко мне.

— Если ты считаешь, что это как-то спасет тебя, то желаю удачи.

Пока он не покинул меня, я задержал его вопросом, общаясь через зеркало.

— На всякий случай, запишешь меня обратно в диспетчеры?

Так же хмыкнув, шинигами поправил очки, как он привычно любит делать.

— Как только завершишь незаконченное, возвращайся. Мы все ждем тебя, диспетчер Сатклифф.

Юлия

Я не хочу ничего менять… Нет, не хочу…

Огни столицы мелькали по бокам, бросались рыжеватыми лучами в глаза, а бессонница, подобравшись ко мне, захватила и приказала поступать так, как бы не смогла.

Я ехала в правильном направлении и вскоре остановила машину у переадресованного места работы когда-то ведомого мне Легендарного Жнеца. Черты его лица вспоминала смутно, как будто с трудом придумывала сама и никак не могла составить портрет.

Я еще раз вбила буквы в строке, чтобы проверить, не заблудилась ли, и на открывшейся карте немного пролистала вниз.

Нет, не ошибка.

Обхватив ледяную ручку, я остановилась, потому что боялась.

Но обратной дороги уже не будет.

Все-таки, преодолев волну страха, я сжала зубы покрепче и с независимым видом вошла в магазин детских кроватей. Нос моментально уловил нежный аромат ванили.

На подоконнике, освещенном светом фонаря, стоял розовый цикламен, и, начиная с этого окна, выстроились в ряд кроватки для младенцев. Одна другой лучше. Взгляд с интересом скользил по колыбельным, пока я не встретилась с парой зеленых глаз, похожих на два светящихся стекла между прядями седых волос.