Потому что я наступаю на тюбик с пастой, который я забыл убрать, моя нога предсказуемо скользит по полу и подворачивается. И я, не удержав равновесия и тихо охнув, плюхаюсь прямо на попу.

И оказываюсь лицом к, так сказать, лицу с тигром, ошалело хлопая ресницами.

Это вот сейчас… мне же не показалось?

Да нет, судя по заметному стеснению в штанах и все еще бегущим по коже мурашкам, мне не показалось.

Только вот… почему я так реагирую на… тигра? Нет, конечно, эти хищники всегда возбуждали меня. Но… такого у меня еще точно не было.

А золотистые глаза тигра меж тем сощуриваются. Джин не теряет времени и тут же пользуется этой минутной поблажкой, мгновенно оказавшись на мне и повалив на пол так, что теперь я лежу меж четырьмя его расставленными лапами, а кончик полосатого хвоста игриво скользит от моей лодыжки до самого бедра, точнее, до внутренней его стороны, и это жаркое, хоть и легкое прикосновение отчетливо ощущается даже через кожаные штаны.

Я же как-то пропускаю этот важный момент, когда еще мог хоть что-то сделать, чтобы защитить свою тушку от посягательств наглого хищника, и вот уже оказываюсь профессионально разложенным на полу. И кем?

Тигром!

Который явно знает в этом толк, потому что даже если и попытаться, то вырваться не получится. Зверь определенно сильнее. Тем более по сравнению со мной. Невовремя приходит недавняя мысль, что Джин при желании вполне сможет зашибить меня одной лапой, даже не особо при этом напрягаясь.

И пока я лежу под зверем, пытаясь отдышаться и осознать, что же происходит и что мне делать, кот времени даром явно не теряет.

Потому что слышится треск ткани, и моя рубашка со стоном расходится под острыми когтями, расползаясь на куски. Облизнув морду и выдохнув на меня вишневой мятой, Джин наклоняет голову и медленно проводит языком вдоль моей шеи. Его правая передняя лапа приподнимается, легонько скребя по рубашке. Ему стоит лишь легонько потянуть ее, зацепив когтями, чтобы хрупкая ткань затрещала. И на ней вмиг остаются три борозды, и при этом тигр умудряется не задеть моей кожи! А горячий шершавый язык уже ведет влажную, волнующую линию мимо ключиц и дальше, к обнажившимся соскам. Тигр явно знает толк в человеческих извращениях.

А потом…

А потом я откровенно задыхаюсь, разом ощутив прикосновения и хвоста к бедру, и горячего шершавого языка к шее, которая у меня всегда была самым чувствительным местом. С губ срывается невольный приглушенный стон, за ним почти сразу же следует еще один.

Ведь Джин явно не намерен останавливаться на достигнутом, он спускается ниже — на грудь, горячим языком задевая бусинки напрягшихся сосков. От этого меня буквально током прошивает, а по телу пробегает еще одна волна крупной дрожи, заставляя невольно выгнуться, подставляясь под странную ласку, а в паху потяжелеть еще больше и чуть ли не мучительно заныть.

Джин не торопится, спокойно проводя горячим языком от сосков вдоль живота до самого пупка, где и ныряет в маленькую ямку, прошивая распростертое под ним хрупкое тело еще одним разрядом тока.

Одежда его раздражает, и он недовольно рычит, яростно прядая ушами. Уже подняв лапу, чтобы разорвать ее в клочья, он сдерживается, вместо этого снова возвращаясь к белоснежной шее, чей изгиб так и манит провести по нему языком, оставляя свою метку. Но Джин, к счастью, видимо, осознает, что я человек и слишком хрупок для него. По-видимому, он принимает меня за самочку. Я вдруг вспоминаю отрывки из записей, что просматривал сегодня днем в досье Джина.

И начинаю понимать, что происходит и как думает этот непонятный зверь.

Видимо, его привлекают люди именно своей стройностью и хрупкостью, что позволяет ему ощутить себя гораздо сильнее, хотя он и так не слаб.

Ведь так бывает, что между дрессировщиком и его зверем возникает особая связь, и тогда зверь начинает воспринимать его уже не как человеческое существо, а скорее, как кого-то под стать ему.

Впрочем, это вовсе не означает, что Джин разделяет самок на женщин и мужчин, если брать людей. Он воспринимает все это совершенно иначе.

Вот заходит в его вольер юноша, гибкий, стройный, изящный. Самец. Ну, физически. Но откровенный призыв в каждом движении, грация походки, восхищенные взгляды, легкий трепет, учащенное сердцебиение, юркий язычок, что неосознанно скользит по пухлым губам, тихие, едва заметные вздохи…

Говорят сами за себя. Звери читают не по словам, а по жестам. Хочешь меня, восхищаешься, пусть и неосознанно. Значит, будешь моим.

Так думает Джин, и я, кажется, начинаю понимать, что спровоцировало такое его поведение. Мое неприкрытое восхищение им, благоговейный трепет и восторг в глазах.

Он кладет тяжелую когтистую лапу с мягкими бархатными подушечками на мою грудь, несильно вдавливает когти в кожу, скользит лапой вниз с удивительно деликатной чуткостью, тонко улавливая грань между болью и лаской и прекрасно контролируя свою недюжинную силу.

Ведь знает — надавить чуточку сильнее, и можно вспороть кожу. Лапа замирает возле пояса кожаных штанов, и здесь он вопросительно смотрит на меня, предлагая раздеться самому, или же он просто порвет одежду — и я понимаю, что у меня нет выбора. Он снова наклоняет голову, не особенно ожидая моего ответа, словно дает мне время на размышление, а пока решает заняться такой соблазнительной хрупкой шейкой, которую ему ничего не стоит перегрызть одним лишь сжатием мощных челюстей. Шершавый язык скользит за ушком, ниже, вдоль ключиц, по скуле, и вот касается губ, вновь обдавая горячим дыханием мятной вишни, а после снова вниз, уже к соскам.

А я задыхаюсь. Просто задыхаюсь.

Неосознанно и невольно выгибаясь под большим котом, что оказался нежнее и ласковее всякого человеческого любовника.

Потому что мое тело буквально горит. Плавится от неторопливых, будто вдумчивых движений и прикосновений горячего языка, больших, оказавшихся такими мягкими лап.

Словно тигр заранее знает, какое именно прикосновение и к какому месту заведет меня еще больше и заставит стонать в голос, уже не сдерживаясь, и забыть о том, что меня могут услышать.

Но это… так сладко.

И хочется ощутить еще больше, еще ярче.

Тигр такой… такой невероятный…

Забывшись, я выгибаюсь еще сильней, уже ничего не стесняясь и подставляясь под горячий язык. Пальцами зарываюсь в густую шерсть, глажу мощную шею, лобастую голову. И просто млею от ощущения этого текучего шелка под руками.

Такой мягкий, горячий. Шелковистый.

Сквозь затянувшую сознание дымку вожделения ловлю требовательный взгляд золотистых глаз и скорее догадываюсь, чем понимаю, чего от меня хочет тигр. Только я явно не в состоянии сейчас раздеться самостоятельно, как бы мне этого ни хотелось.

Потому что пальцы дрожат и откровенно не слушаются и вряд ли справятся с тугой молнией штанов, которые, кстати, начинают уже сильно раздражать. Потому что причиняют ощутимую боль. Весь низ живота налился горячей тяжестью и активно требует такого вожделенного сейчас мною внимания тигра, заставляя чуть ли не тихо поскуливать от нетерпения и ставшего вдруг невыносимо острым желания.

Джин приподнимается на лапах, смотрит сверху вниз, наблюдая за моими жалкими попытками освободиться от штанов. Спокойная, сытая уверенность хищника во взгляде не оставляет сомнений в том, что тигр даже не сомневался в положительном исходе дела. Вдруг я понимаю, что это действительно самец, который явно знает себе цену, в отличие от всяких мямлей, что по недоразумению зовутся мужчинами.

Знает, что может соблазнить.

И не только самок своего вида, которые этого неправильного тигра совсем не привлекают. Ему нравится доминировать, пожалуй, даже больше, чем положено нравиться всякому хищнику. И вместе с тем он может ответить такой лаской, от которой волнующая дрожь пробирает до самого паха, посылая мурашки по всему телу, зажигая кровь в жилах ярким пламенем вожделения и исторгая из моей груди пока еще тихие стоны.

«Хочешь меня, и даже не отрицай», — выражение золотых глаз с пульсирующими узкими зрачками говорит само за себя. Несколько насмешливый, его взгляд все же терпелив, потому что Джин дает мне ровно минуту на то, чтобы справиться с одеждой, после чего когти его лап с почти слышимым щелчком высовываются.