Он уже не плачет, не хочет больше рыдать, метаться по кровати и предаваться отчаянию, как два часа назад. Теперь ему нужно думать, размышлять и находить ответ.

Глаза Ботреле погрузились во взгляд его двойника в зеркале, как если бы он хотел удвоить силу мысли, созерцая задумчивое лицо, найти в нем решение той самой неразрешимой задачи. Решения, которого пока не находил в себе. Так стоял он до шести утра. И задача, освобождаясь понемногу от ненужной накипи туманящих и усложняющих ее деталей, представала перед ним во всей своей наготе, с четкостью математического уравнения.

Да, он ошибся. Да, он дал ложную расшифровку документа. Слово «игла» совсем не обозначает замок у берегов Крёзы. И тем более слово «девичья» никак не может относиться к Раймонде де Сен-Веран и ее кузине, поскольку документ составлен много веков назад.

Значит, все надо начинать сначала. Но как?

Лишь в одном источнике содержится достоверная информация: в книге, вышедшей во времена Людовика XIV. Однако из ста экземпляров, отпечатанных человеком в Железной Маске, лишь два избежали огня. Один из них забрал себе гвардейский капитан. Он потерян. Второй сохранил Людовик XIV, передав его затем Людовику XV. И наконец, Людовик XVI сжег книгу. Однако осталась копия главной страницы, копия, сделанная тайнописью. Ее передали Марии-Антуанетте, а та вложила листок под переплет часослова.

Что стало с документом потом? Не его ли держал в руках Ботреле? Не его ли затем отнял у него Люпен руками секретаря Бреду? Или же подлинный документ и по сей день хранится в часослове Марии-Антуанетты?

И здесь возникает следующий вопрос: что стало с часословом Марии-Антуанетты?

Отдохнув немного, Ботреле принялся расспрашивать отца своего друга, известного коллекционера, которого часто приглашали в качестве официального эксперта, — совсем недавно директор одного из музеев консультировался с ним при составлении каталога.

— Часослов Марии-Антуанетты? — воскликнул тот. — Но ведь королева завещала его своей горничной, тайно приказав ей передать его графу де Ферзену. С тех пор семья графа свято хранила его, и теперь вот уже пять лет как он выставлен в музейной витрине.

— В витрине?

— Да, в музее «Карнавале».

— А музей открыт?

— Откроется через двадцать минут.

В ту самую минуту, как открылись двери старинного особняка мадам де Севинье, Изидор с другом соскочили с подножки экипажа.

— Смотрите, господин Ботреле!

Его приветствовал целый хор голосов. К своему великому удивлению, Изидор узнал десяток репортеров, шаг за шагом следивших за «Делом «Полой иглы». Один из них пояснил.

— Любопытно, не правда ли? Все мы пришли к одной и той же мысли. Будьте осторожны, возможно, среди нас снова скрывается Арсен Люпен!

Все вместе они направились в музей. Директор, предупрежденный об их приходе, сразу предложил себя в сопровождающие и провел всю группу к витрине, где был выставлен простой, без всяких украшений томик, в котором, казалось, не было ничего королевского. И все-таки волнением забились их сердца при виде книги, что в те трагические дни держала в руках сама королева. Ее покрасневшие от слез глаза смотрели на эти страницы… Никто не осмеливался дотронуться до книги, и тем более казалось им святотатством искать что-то в ней.

— Прошу, господин Ботреле, эта обязанность лежит на вас.

С чувством некоторого беспокойства Изидор взял книгу в руки. Она была точно такой, как описывал автор брошюры. Сверху пергаментная обложка, почерневшая от времени, местами надорванная и грязная, а под ней — переплет из твердой кожи.

С дрожью в сердце принялся Ботреле искать потайное отделение. А не миф ли все это? Или же он действительно найдет документ, начертанный рукою Людовика XVI и завещанный королевой своему верному другу?

На первой странице в начале книги никакого потайного отделения не оказалось.

— Ничего, — прошептал он.

— Ничего, — слабым эхом откликнулись присутствующие.

Но со стороны последней страницы, чуть шире раскрыв книгу, он обнаружил, что пергамент отходит от переплета. Просунув в отверстие пальцы, он нащупал что-то… какую-то бумагу…

— О! — торжествующе воскликнул Ботреле. — Вот! Возможно ли это?

— Скорее, скорее! — торопили его. — Чего вы ждете?

Он вытащил сложенный вдвое листок.

— Читайте же!.. Там что-то написано красным… а может быть, это кровь? Да читайте вы!

Он прочитал:

«Вам, Ферзен. Для моего сына. 16 октября 1793 года. Мария-Антуанетта».

И вдруг Ботреле вскрикнул от удивления. Прямо под подписью королевы… стояло… Черными чернилами с росчерком были написаны два слова: «Арсен Люпен».

Листок переходил из рук в руки, и каждый раз, когда кто-то из присутствующих бросал на него взгляд, раздавалось удивленное:

— Мария-Антуанетта… Арсен Люпен!

Наступившее молчание словно сплотило их. Эта двойная подпись, два имени, стоящие рядом, запрятанные в глубину часослова, реликвии, где более века назад затерялся отчаянный призыв бедной королевы, и эта страшная дата, 16 октября 1793 года, день, когда упала королевская голова, наполнили всех ощущением какой-то таинственной и ужасной трагедии.

— Арсен Люпен, — пробормотал кто-то, вдруг осознав, какое дьявольское имя оказалось начертанным на священном листке.

— Да, Арсен Люпен, — вторил ему Ботреле. — Друг королевы не смог понять отчаянного призыва умирающей. Он прожил жизнь с бережно хранимым воспоминанием о той, которую любил, но так и не узнал, отчего ему преподнесли этот дар. И лишь Люпен догадался обо всем… и взял.

— Взял что?

— Да документ, конечно! Документ, написанный Людовиком XVI, именно его я и держал в руках. Та же бумага, такие же красные печати. Теперь понимаю, почему Люпен не захотел, чтобы он оставался у меня, ведь я мог тоже догадаться по печатям и по всему прочему.

— И что же теперь?

— Теперь, поскольку документ, текст которого мне известен, оказался подлинным, а я сам видел следы красных печатей, и, как мы убедились, Мария-Антуанетта своей собственной рукой в этом письме подтверждает истинность написанного в брошюре, о которой мы узнали от господина Массибана, теперь, когда налицо историческая тайна «Полой иглы», я больше не сомневаюсь в победе.

— Как так? Ведь если даже документ и подлинный, не расшифровав его, вы ничего не добьетесь, поскольку Людовик XVI сжег книгу, в которой даны все объяснения.

— Это верно, однако сохранился второй экземпляр, тот, который спас из огня капитан дворцовой охраны короля Людовика XIV.

— Почему вы так думаете?

— А вы докажите обратное.

Ботреле умолк и, закрыв глаза, будто стараясь как можно яснее выразить свою мысль, начал рассуждать:

— Посвященный в тайну, капитан гвардейцев начинает излагать крупицы ее в дневнике, найденном его правнуком. Больше он ничего не написал, не открыл ключ к разгадке. Почему же? А потому, что искушение посягнуть на сокровище мало-помалу проникало в его душу, и он поддался. Доказательство? Его убийство. Еще одно доказательство? Найденный на нем драгоценнейший бриллиант, который он конечно же забрал из не известного никому тайника, что и составляет секрет «Полой иглы». Люпен мне намекнул об этом, он не лгал.

— И что же отсюда следует, Ботреле?

— Следовательно, нужно предать всю эту историю возможно более широкой огласке, напечатать во всех газетах, что мы ищем книгу, озаглавленную «Трактат об Игле». Не исключено, что нам удастся отыскать ее в какой-нибудь из провинциальных библиотек.

Тут же составили заметку, и Ботреле немедля, не дожидаясь результатов, взялся за дело.

Начало пути было указано точно: убийство произошло в окрестностях Гайона. В тот же день Ботреле отправился туда. Он не рассчитывал, впрочем, восстановить картину преступления, совершенного двести лет тому назад. Но тем не менее полагал, что в воспоминаниях старожилов, в традициях этого края вполне может оказаться нечто, наводящее на след.

Что-то можно отыскать и в местных хрониках. Какой-нибудь провинциальный эрудит, любитель старинных легенд, собиратель занимательных историй прошлого, вдруг возьмет и опубликует нужные сведения в газете или же пошлет заметку в академию главного города департамента.