Не поймите меня неправильно, мне нравится быть девушкой. Мне нравятся мои длинные, густые светлые волосы, нравится надевать гламурное платье на какое-нибудь крутое мероприятие. Но тому есть своя цена. И очень даже немаленькая. Если ты девушка, тебе приходится вкладывать много сил в свою внешность, приходится носить лифчик (что очень неудобно), приходится писать сидя (что тоже очень неудобно), и, самое главное, когда-нибудь тебе придется выдавить из себя человечка размером с шар для боулинга и назвать это чудом – если ты этого захочешь. Чудо, как же. Звучит, как настоящий кошмар.

На второе утро пребывания изгоем Майами-Хай, как положено девушке, я просыпаюсь на три часа раньше, чтобы выглядеть зачетно. Если вы не понимаете мой язык, «зачетно» означает «на все сто». А «на все сто» означает… шикарно. И вот я ставлю будильник на пять утра (жесть!), но умудряюсь раз сто нажать на кнопку повтора сигнала и в итоге сплю до половины восьмого, а это значит, что у меня всего лишь полчаса на то, чтобы навести красоту и добраться до школы. Если вам хоть что-то известно о красоте, то вы поймете, как этого мало, чтобы решить проблему. И даже мало, чтобы намазаться кремом. Ха, в рифму.

Я натягиваю джинсы и темно-синюю рубашку-поло, надеясь, что сегодня мне удастся остаться незамеченной. И пара простых белых конверсов точно поможет мне в этом. Процесс одевания проходит гладко, но потом начинаются настоящие неприятности, вот где все идет наперекосяк (семь сорок пять – лучшего времени для этого сумасшествия и не подобрать): мои волосы. О боже, мои волосы! У меня длинные, длинные-предлинные, длиннющие волосы. Клянусь, будь они чуть длиннее, я бы стала Рапунцель. Кто спорит, быть длинноволосой блондинкой – это круто, кто-то даже может позавидовать, но вот что я вам скажу – эти волосы из ада. Что бы я ни делала, наутро они в полнейшем беспорядке, в узлах и колтунах торчат в разные стороны. Это ежедневная битва, борьба добра со злом – я в ванной, с расческой в руках, борюсь со своими волосами, как с драконом (а драконы борются? Даже не знаю). Стоит мне распутать и пригладить эти многотысячные пряди, как они снова начинают топорщиться, отказываясь оставаться на месте, отрицая свой статус-кво, восстают против угнетателя, протестуют, словно кучка плаксивых хиппи. Иногда я думаю, что лучше уж просто побриться наголо.

У парней таких проблем нет. Парни проведут разок рукой по волосам, и все, они готовы. Вот почему парни – враги. У них слишком легкая жизнь.

Внизу мама с папой готовят мой любимый завтрак: вафли с натуральным кленовым сиропом из Вермонта. Да, банально, но мне все равно – лучше на свете нет ничего. Я порой жалуюсь на своих родителей, хотя, по правде говоря, они не так ужасны. Как они могут быть плохими, если каждое утро с тех пор, как мне стукнуло пять, постоянно готовят мне вафли? Легенда гласит, что, когда мы только переехали из Венесуэлы, я очень сильно скучала по родине, и поднять мне настроение могли только эти замороженные вафли, вот так они и стали ежедневной утренней традицией. Да, не самая интересная в мире легенда, но она моя, так что отвяжитесь.

– Сегодня ты выглядишь как-то по-другому, милая, – замечает папа, когда я усаживаюсь за стол и откусываю кусочек пропитанной сиропом вафли.

– Сегодня я не нарядилась в пирата, – с набитым ртом отвечаю я.

– Да, наверное, в этом дело.

– Ты выглядишь прекрасно, – наливая мне апельсинового сока, говорит мама.

– А мне понравился твой вчерашний наряд, – зачем-то вставляет папа. – Креативно. Необычно. Я надеюсь, ты не позволишь этой новой школе раздавить твою индивидуальность.

– Что ж, если мою индивидуальность и раздавят, виноваты будете вы, потому что это вы меня туда отправили.

Родители обмениваются своим фирменным взглядом в духе «Такая у нас Леле, что поделаешь», и на этом разговор заканчивается.

На первом уроке, английского, случается чудо: мистер Контрерас представляет нам Алексея Кайпера, нового ученика, перешедшего из другой школы. Описать его можно лишь только одним словом: секси. Голубые глаза, светлые волосы, убранные назад и открывающие идеальный лоб, под белой футболкой проглядывает точеный пресс. Джеймс Дин[7] для нынешних школьниц. Мечта. Мистер Контрерас просит его рассказать нам о себе, как пришлось и мне в мой первый день, вот только я просто стояла перед классом и краснела, а ему это удается легко и естественно.

– Привет, я Алексей, только недавно с семьей перебрался во Флориду.

– А ты откуда? – нетерпеливо спрашивает кто-то из класса.

– Из Бельгии. Мы переехали пару недель назад. Мне здесь очень нравится. Еще вопросы? – Класс смеется вместе с ним, он уже ухитрился всем понравиться. Чертов везунчик. А какая у него ослепительная улыбка! Отпад!

– Леле тоже новенькая, – говорит мистер Контрерас, и мои уши тут же краснеют. – Можешь сесть рядом с ней. Леле, подними, пожалуйста, руку, чтобы мистер Кайпер увидел тебя. – Я поднимаю руку и наверняка смахиваю при этом на бабуина, а великолепный Алексей тут же меня находит. Должно быть, он суперумный.

– Привет, – говорю я, – приятно познакомиться.

– И мне.

– И как вафли, правда вкусные? – спрашиваю я.

– Что? – Он ничего не понимает. Боже мой, боже мой.

– В Бельгии. Ну, бельгийские вафли? Они ведь там должны быть очень вкусными, разве нет? Я просто без ума от вафель. – Я просто без ума от вафель? Ох, Леле.

– Ну да, так и есть, – он смеется, вновь блеснув своей обворожительной улыбкой. – По идее, они лучшие в мире, но если честно, я не очень люблю вафли. Я как-то больше по блинчикам.

– Не любишь вафли? Ты псих?

– Может, это ты псих?

– Есть немного.

– Я тоже, – отвечает он, и вы ни за что не догадаетесь, что происходит дальше: ОН МНЕ ПОДМИГИВАЕТ! Мы улыбаемся друг другу, и у меня такое чувство, будто сердце вот-вот выскочит из груди.

На выходе из класса я спотыкаюсь о рюкзак и падаю прямо на Алексея, ударившись губой о его плечо. Его футболка застревает в моих брекетах, и высвободить ее оказывается непросто. Вот вам и романтика. Но Алексей ведет себя очень мило, помогает мне встать, и все такое, но поздно – все уже заметили.

– ЛОЛ, – говорит одна девчонка другой. – Эта новенькая така-а-ая неуклюжая.

– Ой, не то слово, – отвечает ей подруга. – Стран-ная.

После уроков я подхожу к своему шкафчику и обнаруживаю, что на нем красной краской написано: «СВЕЖЕЕ МЯСО».

– Вы издеваетесь? – не обращаясь ни к кому конкретно, говорю я вслух. От шока даже не знаю, испугаться мне или рассмеяться. Сейчас за такое могут и от уроков отстранить. Все ведь видели социальную рекламу против травли в школах? Краем глаза я замечаю компанию парней и девчонок, которые ржут и показывают на меня пальцами.

– Добро пожаловать в Майами-Хай, свежее мясо! – кричит девчонка с жизнерадостно подпрыгивающими кудряшками и гадко смеется. Ее слова звучат как предупреждение, будто это еще не конец. Мол, берегись. Кто, черт побери, эти люди? Им что, заняться больше нечем? Я всегда думала, что школьная травля – не что иное как выдумка из романтических комедий восьмидесятых, мне и в голову не приходило, что ученики действительно могут заниматься такой ерундой. Да, в школе Святой Анны тоже не было идеальных учеников, но никто и никогда не был так груб. Обычно я люблю поплакать, но сейчас не могу позволить этим идиотам увидеть, как сильно они меня задели, и, поборов слезы и чувство бессилия, я распрямляю плечи, словно не вижу и не слышу их. Пока я впихиваю все свои учебники в изуродованный шкафчик, подходит Алексей. Одна из книг падает, и он поднимает ее. Настоящий джентльмен.

– Спасибо, – говорю я. – Эй, а с тобой они тоже так поступили? – И показываю ему дверцу шкафчика.

– Э-э-э, нет. Ух ты, жестоко.

– Я не понимаю! Ты ведь тоже новенький, почему они не стали издеваться и над тобой?