– Нет, о тебе ни слова, – возразил он. – Смотри внимательно.

Он был прав. Говорили только о нем, о Кэррике. Креван все еще думал, что запер меня в больнице, теперь оставалось лишь заткнуть рот Кэррику. Утром мама и вся ее команда поддержки ворвутся в больницу, тогда-то Креван поймет, что я снова от него ускользнула. Тогда он потребует мою голову.

Женщина, сидевшая перед нами, обернулась и уставилась на нас. Я на миг подняла голову и увидела, как другие пассажиры тоже начали оборачиваться.

– Все о’кей, – не поднимая глаз, буркнул Кэррик.

Но ничего не о’кей, вот уже все обернулись и таращатся. Кое-кто начал быстро нажимать кнопки мобильных телефонов. Вдруг автобус прижался к обочине и остановился. Сердце упало. Кэррик взял меня за руку. Я сидела у окна, он в проходе. Он медленно водил большим пальцем по моей ладони. Не знаю, замечал ли он это сам. Он словно бы оберегал от всего мира мой шрам, пусть в глазах других людей это уродство, а он – восхищался.

Водитель поднялся и обратился к нам:

– Все должны ненадолго выйти из автобуса. Загляните в кафе или в туалет, как хотите.

Со всех сторон послышались стоны, на лицах тревога.

– Что происходит? – шепнула я.

Кэррик пожал плечами.

– Нет, нет, нет, я этого не потерплю! – Мужчина средних лет вскочил на ноги и орал в голос. – Третий раз за неделю автобус задерживается. Это неслыханно. Нам велят выйти, а потом в автобус нельзя вернуться. Проблемы с двигателем, пробило шину. И что в итоге? Я опаздываю к комендантскому часу, и меня наказывают. Я из автобуса не выйду. – Он скрестил руки на груди. Несколько человек возгласами поддержали его.

– Это подстава! – крикнул кто-то, и раздались еще более громкие вопли протеста. Но большинство так боялись неприятностей, что поспешили выйти. Осталось с полдюжины пассажиров, кроме нас.

– Послушайте, – вздохнул водитель. – У меня приказ. Только что передали по рации. Остановить автобус и ждать механика. Я просто делаю, что велено.

Пассажиры продолжали кричать на него, сердито махать руками. С места никто не трогался.

– Надо выходить. – Кэррик приподнялся, но я снова усадила его.

– Подожди.

У Трибунала была одна проблема с автобусами, развозящими Заклейменных перед комендантским часом: на борту сплошь Заклейменные. Обычно нам не разрешалось собираться даже по трое без присмотра, но пришлось изменить правило ради этих специальных автобусов. Поначалу на каждом дежурил еще и страж, но это оказалось слишком накладно. Тогда стражей усадили за руль, но перед выборами водители автобусов забастовали и потребовали вернуть им рабочие места. И власти тоже боролись с безработицей, а потому согласились, чтобы автобусами управляли гражданские. Они лишь установили в автобусах камеры наблюдения, чтобы мы тут не сговорились и не затеяли мятеж.

Старуха обернулась и заговорила, обращаясь ко мне и Кэррику:

– Неужели вы ничего не можете сделать?

И все вывернулись, чтобы поглядеть на нас. Даже водитель.

– Черт! – буркнул Кэррик.

– Что это вы задумали? – подозрительно спросил узнавший нас водитель.

– Так они вам и скажут! – обрушилась на него старуха. – Ребята молодые, время на их стороне, а что они делают – нам бы следовало сделать с самого начала.

Я благодарно улыбнулась ей.

– Слушайте! – Немолодой водитель вскинул руки. – У меня внук заклеймен. Раньше мне на таких, как вы, и смотреть было противно. А это, можно сказать, открыло мне глаза.

Общее молчание.

– Я не хочу ехать с ними в одном автобусе! – вдруг завизжала средних лет женщина. – Нам достанется только потому, что мы их видели. Мы достаточно настрадались из-за тебя, Селестина Норт! Хватит задирать нос, делай, что тебе велено! И нас в беду не вовлекай!

Я поднялась и обратилась ко всем пассажирам. Ноги подгибались.

– Я на вашей стороне, вы же знаете! Я стараюсь доказать, что мы вовсе не порочны, а даже если мы и сделали какие-то ошибки, ничего ужасного в этом нет – на ошибках мы тоже учимся. Но мне нужно время, чтобы все это осуществить.

– Она единственная, кто борется за нас! – вступилась другая пассажирка. – Единственная, кто при этом не прибегает к насилию, точнее сказать. Хулиганы, которые устраивают беспорядки, нам только вредят, а Селестина действует мирно.

– Да, она права. И люди ее полюбили. Я слышала разговоры. Судят по-разному, но сама девочка им нравится. Сомневаются, так ли справедлив был приговор. Можете себе представить, чтобы в таком духе говорили о Заклейменных?

– Никакой пользы от этого не будет, – сказал мужчина. – Поговорят и забудут, как всегда.

– Поговорят? – взвилась старуха. – Да мы никогда не видели столько поддержки. От нас зависит, будет ли поддержка и дальше расти.

– Поддержка будет расти, – твердо обещала я. – Я не допущу, чтобы «поговорили и забыли».

Водитель внимательно слушал, оценивал наши аргументы, словно тут, в автобусе, он и судья и присяжные.

– И мой внук снова будет жить нормально? – спросил он.

– Сделаю все, что смогу.

Он снова кивнул. Посмотрел Кэррику в глаза:

– Ты помогаешь ей?

– Она помогает нам всем.

– Куда едете?

Я протянула ему листок с адресом. Он прочел.

– Это срочно, я так понимаю.

Я кивнула.

– Так, все выйдут, я отвезу этих двоих туда, куда им надо. Возражения имеются?

Промолчали даже те, кто прежде сомневался.

– А станете болтать – я скажу, что вы все выдумываете, ясно? – для верности пригрозил водитель.

Женщина, сидевшая впереди, пожала нам руки и пожелала удачи.

– И знайте: я только ради них выхожу, – заявил мужчина, с которого начался протест. Он глянул на меня и добавил: – Помоги нам всем, Селестина. Ты справишься. – У двери он приостановился и ткнул пальцем водителю в лицо: – Смотри, отвези их куда надо.

Я смотрела, как они выходят, – смотрела сквозь слезы благодарности. Да, сделаю все для них, для каждого.

Водитель сел за руль и закрыл двери. Ждавшие на остановке так и не смогли войти и, не понимая, злобно глядели на нас.

Заурчал мотор, мы тронулись с места.

В автобусе я утратила веру в человечество. В автобусе мне ее вернули.

Водитель подвез нас как можно ближе к дому Мэри Мэй, но не слишком близко, потому что автобус для Заклейменных вне обычного своего маршрута мог привлечь нежелательное внимание.

Крытый соломой домик стоял одиноко возле рыбацкой запруды. Перед краем запруды резко отходила вправо подъездная дорожка, сад непосредственно граничил с прудом. На берегу легонько раскачивались снасти. Свет в доме был выключен. Я понадеялась, что и самой хозяйки нет, это упростило бы нам задачу, но пока что нам ничто не давалось легко.

Мы прошли по краю запруды и взобрались на стену, ограждавшую сад. По ту сторону – целый луг роскошных экзотических растений, прекрасно ухоженных, изящный мост через ручей. Надо же, в каком живописном месте обитает наше чудовище. Пригибаясь к земле, прячась за кустарником, мы подобрались к удобному наблюдательному пункту, откуда открывался хороший вид на дом. Дом мы отсюда видели сзади, с той стороны, которая выходила на озеро, с той стороны, где, вероятно, и проходит основная жизнь.

План был прост: проникнуть в дом и забрать мой шар. Но теперь, добравшись до места, я заметила серьезные изъяны в своем плане. И главная проблема: как проникнуть в дом?

– Как мы это сделаем? – шепнула я.

– Позвоним в дверь, свяжем ее, если придется, я ее стукну – пожалуй, стукну, даже если не понадобится. Ты найдешь шар.

Я покосилась на Кэррика: слыхана ли подобная глупость?

– Ударить ее – значит навлечь на себя еще худшую беду. Тогда нас и полиция начнет разыскивать. Мэри Мэй – самая авторитетная среди стражей.

– Хорошо, не буду бить. Просто свяжу. Крепко.

– Кэррик, – разочарованно сказала я, – нам нужно придумать что-то другое, грубой силой не обойдешься.

Он тупо уставился на меня.