Приглядевшись, Каблуков обнаружил весьма слабые, неопределенной формы отпечатки. Их было двадцать шесть. Расположены они примерно на расстоянии 80 сантиметров один от другого, поперек всей полосы, от края до края. Форма отпечатков не похожа ни на след человека, ни на след зверя.

– Наверное, ухищренный след. – Каблуков опустился на колени, тщательно осматривая отпечатки. – Да, маскированный. Нарушители! – твердо объявил он поднимаясь.

Пожалуй, никакое слово не действует на пограничника так сильно, как это специфическое – нарушитель. Там, в тылу, потом разберутся, кто он, этот нарушитель, какого ранга, куда и откуда шел, с каким заданием. Перед пограничником же, когда на его участке нарушитель прорывается через государственный рубеж, стоит одна задача: как можно скорее поймать врага и обезвредить его или уничтожить.

Произнесите самым тихим шепотом у изголовья больного пограничника: «Нарушитель», – и он все сделает, чтобы подняться. Скажите это тревожное слово уставшему солдату, только что вернувшемуся из наряда, – и он в одно мгновение обуется и оденется, схватит винтовку с примкнутым штыком и будет готов к самому ожесточенному бою с врагом, к схватке один на один, к большому преследованию – по ущельям и горам, по таежному лесу, по болоту, по глухим камышовым зарослям, по песчаной пустыне.

Все, что занимало мысли Каблукова до этого, он отбросил, забыл. Видел только следы на КСП.

– Слышишь? – сдавленным шепотом спросил Степанов, трогая ефрейтора за плечо. – Кто-то идет.

Каблуков выключил фонарь и направил автомат в сторону границы, на звук быстро приближающихся шагов.

Инструктор службы собак старшина Смолярчук вышел на охрану границы в десятом часу вечера. Его сопровождали рядовой Салтанов и розыскная овчарка Витязь. От заставы до КСП они шли по тропинке, доступной каждому пограничнику. Пересекли служебную полосу и сразу же попали в зону, непосредственно примыкавшую к линии государственного рубежа. Смолярчук каждую ночь, в любую погоду, выходил сюда и медленно шагал по хорошо ему знакомой тропе, берегом Тиссы, с запада на восток или с востока на запад, контролировал с помощью Витязя узкую полосу земли между рекой и КСП – нет ли на ней чужих следов.

Смолярчук пустил Витязя, глухо скомандовал:

– Ищи!

Бесшумно ступая мягкими сильными своими лапами, низко нагнув массивную голову, вытянув хвост, Витязь не спеша продвигался по тропе. Все ему здесь было привычно: и местность, и ее запахи. Для него не имело ровно никакого значения то обстоятельство, что ночь была непроглядная: он был способен учуять нарушителя и сквозь толщу тумана.

Как правило, розыскная собака, учуяв запах нарушителя, с ожесточением бросается по его следу. Если инструктор поводком снизит темп погони, собака быстро утомится и не сможет вести розыск.

Витязь спокойно бежал впереди. Значит, Смолярчук мог быть абсолютно уверенным, что по участку никто из чужих не проходил.

Через ровные промежутки времени, через каждые две минуты, повинуясь выработанному рефлексу, Витязь оглядывался на инструктора, как бы ожидая приказаний.

Смолярчук командовал шепотом, который могла уловить только чуткая собака:

– Слушай!

Головастый, с широкой грудью, на высоких ногах, стремительный Витязь словно окаменевал. Он слушал. Потом медленно, спокойно поворачивал голову в сторону Смолярчука и аккуратно складывал уши: все, мол, в порядке, можно двигаться дальше. Старшина жестом посылал собаку вперед.

Пять лет назад Смолярчук получил Витязя в школе служебного собаководства. Смолярчук попал туда позже других, когда уже все собаки были распределены. Оставался только один всеми курсантами отвергнутый щенок. Он был прекрасной породы, с замечательной родословной, но захирел из-за длительной, плохо поддающейся лечению болезни. С ним долго бились и в конце концов уничтожили бы, не подоспей вовремя Смолярчук. Он взял тощего, длинноногого шелудивого щенка на свое попечение и не пожалел ни труда, ни времени, чтобы выходить его.

Всем молодым собакам в первые же дни обучения присвоили клички. Получил имя и щенок Смолярчука. Витязем назвали его, конечно, в насмешку. Каждый курсант считал своим долгом позлословить над голенастыми ногами Витязя, над его безнадежно опавшими ушами, над голым хвостом и выпирающими ребрами. И доставалось же Смолярчуку, когда он осмеливался выводить своего Витязя, вымазанного с ног до головы удушливыми ветеринарными мазями, в общество чистых, здоровых щенков!

Смолярчук занимался с отверженным вдали от собачьего шума и от школьной суеты. Учил и лечил… И через год выучил и вылечил. Витязь стал неузнаваемым. Окреп. Налился силой.

…Пробежав метров пятьдесят, Витязь остановился, завилял хвостом и тихонько завизжал – верный признак того, что где-то неподалеку несут службу свои, то есть пограничники. Запах каждого солдата и офицера заставы Витязь хорошо усвоил и никогда не смешивал его с чужим запахом.

Смолярчук прислушался. Справа, за линией КСП, осторожно и равномерно двигался наряд. «Каблуков и Степанов», – подумал старшина.

Витязь все вилял хвостом, ожидая приказаний. Смолярчук подозвал его к себе и, приласкав, усадил у самых ног.

Пока они отдыхали, наряд, несший службу по ту сторону КСП, ушел далеко вперед. Двигался он, тщательно маскируя свет.

Но вот туманную мглу вдруг прорезал луч электрического фонаря, он описал дугу и тревожно метнулся к земле, беспокойно ощупывая ее. Опытный следопыт Смолярчук сразу понял, в чем дело: на взрыхленной почве обнаружены следы.

Он поднял Витязя и, выбросив руку вперед, отрывисто и властно сказал:

– Ищи!

Тревога инструктора немедленно передалась собаке, она бросилась в гущу тумана, потащила за собой Смолярчука. Он сдерживал ее, укорачивая поводок.

Минуты через две или три возбуждение Витязя дошло до предела: он бросался влево и вправо от дозорной тропы, возвращался, порывался бежать вперед. Смолярчук понял, что собака чует след. И, в самом деле, метров через десять Витязь нагнул голову к земле, злобно ощетинился и круто свернул вправо. Смолярчук побежал за ним, в наш тыл, уже теперь не считаясь с тем, что топчет КСП.

Момент, когда собака только стала на след лазутчика, наиболее ответствен в работе инструктора. Она с бешеной, слепой силой устремляется за нарушителем, рвет поводок из рук инструктора, стремится получить полную свободу. Возбуждение овчарки, ее ярость, желание настичь врага так сильны, что она может, если ей дать волю, или, далеко не дойдя до цели, выбиться из сил или вообще потерять след, пойти по ложному пути. Но даже и в том случае, если собаке удастся достигнуть цели, все равно ничего хорошего не получится. Нарушитель, конечно, не станет ждать, пока настигшая его собака схватит за горло, он воспользуется оружием и уничтожит ее раньше, чем подойдет инструктор.

Смолярчук отлично знал особую агрессивность своего четвероногого друга. Ни в коем случае нельзя сейчас давать ему длинный поводок. Наоборот, надо все время сдерживать. Но сдерживать разумно, умеренно, не отвлекая от цели и не сбивая со следа. Чуть-чуть пережмешь в другую сторону, и тонко организованный, обычно послушный любому твоему движению организм собаки перестанет работать на одной волне с тобой.

Осторожно сдерживая овчарку поводком и в то же время поощряя командой: «След! След!», Смолярчук скорым шагом продвигался за Витязем.

– Стой, кто идет?! – донесся из-за плотной стены тумана голос Степанова.

Успокаивая отпрянувшего в сторону Витязя, Смолярчук вполголоса назвал пропуск. Вспыхнул и лег ему под ноги луч электрического фонаря. Ефрейтор Каблуков доложил:

– Товарищ старшина, на КСП обнаружены следы. Замаскированы.

– Сколько? Свежие? – не дожидаясь ответа, он направился к служебной полосе. Осветив ее и бегло осмотрев, приказал: – Сообщите на заставу.

Витязь злобно скалил зубы, роняя пену из пасти. Смолярчук отвел собаку в сторону, чтобы она немного успокоилась, приказал ей сидеть, а сам вернулся к отпечаткам следа нарушителя.