– О, поверь, симпатичнее многих будет, – огрызнулся Павший, даже не глянув в сторону голоса, нагоняя нас, когда с меня уже сняли куртку. – Но будь умницей и заткнись, пока я тебе голову и член местами не поменял.

– Я смотрю у тебя язык весьма острый.

– Тебе лучше не проверять, золотце – могу что-нибудь ненароком отрезать.

Надоедливый хам хмыкнул и примолк, а Аэлирн, чуть зло хмурясь, глядел на то, как гном упаковывает меня в латы, из-за которых у меня уже начинали дрожать колени – никогда бы не подумал, что что-то подобное может столько весить. Поглядев на моё лицо, наверняка исказившееся и пошедшее пятнами, гном заворчал, а после начались пытки: сперва меня запихивали в стёганку, ещё чуть позже – в кольчугу. Я фыркал, сутулился, хрипел, пытаясь хоть немного повертеться в этих «железных девах», но всё было тщетно. В конце концов, гном, совсем расстроившийся, запыхавшийся отбросил свои творения куда подальше и принялся наворачивать вокруг меня круги, то и дело недоверчиво поглядывая на спокойного и непробиваемого, как скала, Павшего. Вырвавшись из рук гнома, который зачем-то вдруг решил облапать мою задницу, я сдвинул в сторону гору железа и почти нежно поднял кожаный доспех с совершенно потрясным тиснением: лиственные узоры переплетались между собой, но не превращали защиту в пёстрый наряд, наоборот, делали его более гармоничным. Тут же рядом нашлись наручи, поножи, исполненные в том же стиле, что и корпус. И я понял, что влюбился в эту красоту, а потому тут же поднял просящий взгляд на Аэлирна и обнажил зубы в улыбке:

– Па-ап, можно-можно-можно?

Мужчина закатил глаза, скрестив на груди руки и скривив губы:

– Ну и что это за защита, мой дорогой? Это же… пф, даже меч не остановит, что уж говорить о стрелах! Мальчик мой – поищи что-нибудь ещё.

– Ну папуль, пожалуйста, в остальном я не смогу быстро передвигаться и буду тебя тормозить, – я не уставал строить мужчине глаза, прижимая к груди своё «добро».

– Хорошо, мой сладкий, возьмём это, – приторно-слащавым тоном протянул Аэлирн и мстительно потрепал меня по щеке, затем поднял взгляд на торговца. – Слышал, борода ходячая? Мы берём это.

Фыркнув, я пихнул Павшего под рёбра, глянув на него с едва сдерживаемым смехом, зато вот он на меня посмотрел с плохо скрываемой укоризной, явно не получая удовольствие от того, что приходится возиться с подобным в столь поздний час. Впрочем, я его вполне понимал, ведь время поджимало, а мы всё ещё были так близко от Туннеля. А пока мой милый хранитель топорщил перья и кусал губы, я отправился выбирать оружие. Тут пришлось ещё тяжелее – мне пытались всунуть булаву, даже алебарду, но бывший эльф благородно «спасал» меня и отметал эти бредовые идеи, отправляя оружие обратно на стойки. Гном, бывший всего полчаса назад милым и добродушным, начинал краснеть от злости, на лбу его даже выступили крупные капли пота. Торговец пыхтел, фыркал, сжимал огромные руки в кулаки, бормотал какие-то проклятия, пытаясь всунуть мне что-то вроде небольшой секиры, пока почти над самым моим ухом не прогремел громом голос недавнего задиры:

– Позвольте, господа, что это вы делаете? У этого юноши уже есть оружие.

Я развернулся, как по команде, на сто восемьдесят градусов и вскинул взгляд, заглядывая под капюшон язвительного покупателя, который тот, впрочем, достаточно быстро скинул. Не знаю, был ли то вскрик моего изумления, страха или радости, но он испугал всех, и даже меня самого. Пусть лицо и было изуродовано шрамом, хоть и скрытым частично под порядком испачкавшейся повязкой, я не мог его не узнать. Сердце рухнуло во внезапно образовавшуюся во мне пропасть, гулко, истерично стучась в самых глубинах и заставляя меня дрожать. Горло перехватило, а на глаза невольно навернулись слёзы.

– Брат! – закричал я, отбрасывая прочь маленькую секиру и вешаясь на шею Виктору, а тот в свою очередь подхватил меня за талию.

– А у вас, я так погляжу, многодетная семья, – пробурчал торговец, поднимая откинутое мною оружие и возвращая на место.

– О, у этого уродца даже близнец есть, а я – отец-одиночка, так что потребую у вас уменьшение цены, – сквозь зубы прошипел Аэлирн.

– Ну что ты, что ты, пап, не ругайся. Я ведь всего пару дней отсутствовал, а ты уже забыл, что я твой самый любимый сын. Возьми что-нибудь и мне, м?

– Липка спопнется.

– А это уже будет инцестом, любимый мой родитель.

– Фу, хватит вам, – буркнул я, неохотно выбираясь из объятий Виктора, но всё же посмеиваясь, а затем поднимая на брата взгляд. – Что за оружие ты имел в виду?

Мужчина чуть улыбнулся и подмигнул мне, а затем направился к выходу, бросив что-то про то, чтобы «папа» поскорее расплачивался и вёл дальше. Павший оскалился ему вслед, выпустив острые клыки, а затем повернулся к гному и извлёк из кармана плаща к моему ужасу мой собственный кошелёк. Не зная ещё, в чём дело, я хотел сказать что-то про «обмен валюты», но Виктор весьма красноречиво ущипнул меня за задницу, заставляя замолчать. Пройдя вслед за братом к выходу из шатра, я повернулся к Аэлирну, который в этот момент с милейшей улыбкой (сукин сын, он даже мне так не улыбался никогда!) вкладывал в большую руку гнома несколько купюр. А торговец смотрел на это с таким вожделением, как будто ему выдали чек на десять гномих-девственниц. Красиво вильнув бёдрами так, что даже обозлённый на нас карлик, да и Виктор, это уж я почувствовал по его участившемуся дыханию, засмотрелись и начали пускать слюни, он двинулся в нашу сторону. А меня невольно гордость забирала. Он был столь прекрасен, что сердце сжималось, но в то же время совесть грызла изнутри, окрашивая щёки в алый. Украдкой глянув на Виктора, который с восхищением глядел на изящного и величественного Павшего в эти мгновения, я тут же опустил взгляд. Как же мне теперь быть? С одной стороны я был полностью уверен прежде в том, что мы с Виктором предназначены друг другу, ведь то, что мы чувствовали, когда были рядом, совершенно нельзя было назвать обычной связью. Это было чем-то более глубоким, инстинктивным, что ли? И, даже занимаясь любовью, я понимал, что мы оба чувствуем нечто более яркое, что-то, что было приятней, чем просто трение члена о простату или кожи о кожу, соприкосновение языков. Я до сих пор, хоть и прошло уже много и ещё больше лет, не могу понять, что же это такое, но именно так я и чувствовал нашу близость. Аэлирн же всё перевернул с ног на голову и всего парой прикосновений и слов смог свести меня с ума, поменять страх и уверенность местами, поместить в мою голову столько понятий, сколько не смогла бы ни одна книга в мире. Возможно, виной всему было то, что наши души теснились в одном бренном сосуде, а оттого притирались друг к другу куда как быстрее, быстрее, чем можно себе представить. И теперь с тоскливым отчаянием я понимал, что и тот, и другой – совершенно незаменимы. Каждый по-своему.

Тихо вздохнув, я побрёл на выход, вслед за братом. Через пару мгновений нас догнал Павший и, одной рукой обняв меня за талию, второй водрузил Виктору на голову рогатый шлем, после уводя меня дальше, вглубь огромного торгового города.

– Это что, чёрт тебя дери? – огрызнулся вампир, стягивая с себя шлем и обвиняюще глядя на Павшего.

– И намёк, и посыл, – улыбнулся мой милый хранитель и загнал меня в очередной шатёр, наполненный изысканными тканями и одеждами, при виде которых у меня начинали трястись поджилки. Я всегда испытывал какой-то непонятный страх перед такими «магазинами», а теперь, в незнакомом мире, тем более. – Так, мальчик мой, давай-ка тебе быстренько подберём одежду, а потом я поведу тебя кушать. Тебя наверняка стошнило после Туннеля.

Он ворковал столь нежно, что мне становилось ещё тяжелее, но противостоять животному обаянию этого искусителя с многовековым опытом я совершенно не мог, а потому кивнул и направился туда, куда меня направил Аэлирн. Следом пёрся Виктор – я всем своим существом чувствовал его тяжёлый взгляд на моей спине и удивлялся, как у меня ещё дырка в теле не образовалось дополнительная. Это было даже как-то… больно. Павший оперативно провёл меня по магазину, всунув в руки поверх доспеха несколько рубашек, жилеток, сапог, брюк и плащей, а потому я двигался под конец почти что наугад, на голос милого хранителя. Впрочем, когда меня начали раздевать его умелые пальцы, всё стало неважно. Мне стало страшно и стыдно перед братом, потому что тело моё реагировало недвузначно на едва ощутимые прикосновения Аэлирна, всем своим видом демонстрируя то, как мне приятно и хорошо. Кинув на пол доспех и тряпки, я воззрился на Павшего с желанием как минимум придушить, но он без лишних слов принялся напяливать на меня светлую рубашку, совершенно не слушая, что в эти мгновения желаю я сам. Впрочем, очень скоро возмущаться я перестал – поглядел на себя в зеркало и потерял где-то в прошлом возможность говорить. Я не знал, кто был этот встрёпанный и немного напуганный принц в зеркале, но себя я в нём не узнавал – кружева и широкие рукава светлой рубашки были тонко подчёркнуты чёрной жилеткой с серебристой вышивкой, вьющейся вдоль краёв ткани без пуговиц и шнурков; мягкие свободные тёмные брюки были заправлены в тёплые сапоги. Впрочем, я почему-то был уверен, что они и в тепле будут неплохо служить – несмотря на мех, которым они были оторочены, они были тонкими и очень удобными. Но когда Аэлирн закутал меня поверх этого в плащ, закрепив его на шее застёжкой с крупным самоцветом, скорее всего топазом, я почувствовал себя капустой.