– Вам в самом деле лучше поторопиться, – тихо произнесла девушка, сминая между пальцев потухший окурок, высыпая жалкие остатки табака себе на ладонь, – вампиры, конечно, не смогут пробиться через наш барьер, но и вы прекрасно знаете, кто может явиться вслед за ними.

– Мы уйдём, как только рассветёт, – отозвался со своего места Павший удивительно-мягко. – Там как раз стемнеет, и мы останемся на некоторое время незамеченными.

– Настала полярная ночь. Рассветёт не скоро.

– Значит, уйдём, как только пробьёт пять часов. Будет в самый раз. Что там у гномов?

– Да что с этими коротышками сделается! Сидят в своих горах, куют что-то, на войну плюют со своих гор. Так что, думаю, они против вас ничего иметь не будут. Точнее, против пока что не короля. А вот ты, Аэлирн, будешь для них потрясающей мишенью.

– Что ж, значит, будем втрое аккуратней. А Совет что?

– А Совет наслышан о твоём мальчишке. Ждут не дождутся, когда он перед ними явится. Думаю, они будут крайне разочарованы, когда прощупают его ауру. Его родовое имя и так говорит само за себя, а тут ещё ты со своей местью свалился. Похуже снега на голову, знаешь ли.

– Это зависело не от меня, Кхаэм. Лучше забудь об этом и расскажи мне ещё что-нибудь про мир. Как границы? Держатся?

– Не-а. Мотаются туда-сюда на горячих точках – то Тёмные прижмут, то Светлые жару поддадут. Перемирия заканчиваются быстрее, чем у меня пачка сигарет, опасных боёв нет, но все сидят на пороховых бочках и только и ждут, когда искра пробежит, готовы друг другу в глотки повцепляться, так что, будьте осторожней. Особенно, когда сойдёте с гор. Говорят, там сейчас наёмники во всю орудуют и наживаются. Мы вам подкинули, конечно, пару мешочков с золотыми, но гномы теперь задирают цену на оружие, как никогда.

Не успел я и рта раскрыть, чтобы вставить своё веское королевское слово, как напольные часы в столовой начали низко, протяжно гудеть. Аэлирн поморщился и чуть тряхнул головой, затем поднялся со своего места и кивнул мне на дверь. Судорожно пытаясь докурить трубку, я подорвался со своего места и последовал за ним, уже скрывшемся в темноте коридора. Оттуда уже раздавалось его недовольное бормотание и шебуршание. Когда я хотел отложить трубку, чтобы обуться, он махнул рукой и сам принялся натягивать на меня тёплые носки и сапоги, то и дело поднимая на меня сверкающий, почти что счастливый взгляд. Затем он накинул на меня куртку, а после взял мой рюкзак:

– Что ж, последний рывок, любовь моя, и ты увидишь прекраснейший из миров.

– Что, даже лучше, чем Арда? – полюбопытствовал я, выходя из уютного дома в колючий холод.

– Знаешь, – Павший призадумался, а затем довольно рассмеялся, – там слишком много терминов и определений. Тем более, ты вряд ли когда-нибудь увидишь тот мир, только если не присоединишься к Дикой Охоте. А так, ты увидишь самый прекрасный из миров, в который можешь попасть.

Я немного взгрустнул, но всё равно заразился весельем и лёгкостью Аэлирна, кинулся за ним, взяв его за руку, а только затем понял, что рядом с нами, точно тень, идёт и Нив – смотря перед собой и ступая так тихо, что даже мой слух не улавливал поскрипывания снега под его мягкими, большими сапогами. Мужчина улыбнулся мне уголком губ и ускорил шаг, чтобы поспевать за Аэлирном. А Павший сиял и сверкал. Кажется, я даже видел в его глазах мелькнувшие слёзы, но он быстро их сморгнул и тут же вновь заулыбался. Я чувствовал его тоску, смятение, стремление. Они пронизывали меня, словно передавалась через его ладонь и вливались в моё тело. Но эти чувства были наполнены сладким томлением, томлением существа, которое возвращается домой, каким бы поганым он ни был. Даже не так – какими бы воспоминаниями он ни кишел. Кто-то сказал, что возвращаться домой – плохая примета. Но Аэлирн делал это уже дважды, а теперь собирался переступить границу мира в третий раз. Уже на своих собственных ногах, собирался смотреть на это не через чужие глаза, дышать самостоятельно, впускать воздух дома в свою грудь, в своё сердце. А я?.. А я глядел в черноту Туннеля, и счастье неуловимым дымом ускользало от меня, оставался страх. Звериный страх, питающийся инстинктами, мыслями, которые сидят в подкорке нашего сознания. Что там, в этой живой, ворочающейся темноте, которая копошится, шепчется и присматривается к нам так же, как и мы к ней? Кто ждёт нас, кого мы встретим, а кто нагонит нас в переплетениях неизведанных коридоров?

– Возьми, Нив, – пробормотал я вновь совсем осипшим голосом, протягивая ему трубку и кисет, но мужчина отрицательно покачал головой и улыбнулся желтоватыми, кривыми зубами.

– Гномы не поймут, если вы будете покупать у них свою первую трубку, ваше высочество. – И я понял, что это тот самый мужчина, что поймал нас возле людского, полыхающего Уайзмена. – Пусть она служит вам верой и правдой. Быть может, наш форпост рухнет сегодня, а я не хочу, чтобы она досталась кому-то из вампиров. Возьмите её и берегите – это моя счастливая трубка. И… удачи вам!

Мужчина поклонился нам и поспешил в обратную сторону, оставив нас перед входом в прожорливую мглу, которая ехидно расступилась в стороны, приглашая нас в свою пасть. Аэлирн стиснул мои пальцы и бесшабашно улыбнулся:

– Вперёд, Льюис! Мы опережаем Тёмных, а, значит, будем по ту сторону Туннеля раньше!

И он рванул вперёд – не дал никаких инструкций, ничего более не сказал и почти бегом бросился вперёд, как в ледяной омут нырнул. И через мгновение я остался в полной, кромешной темноте. Никаких чувств, никаких ощущений. Только шорох, шепотки и гулкий стук моего собственного сердца. Не было больше в моей ладони пальцев Аэлирна, не было мягкого шелеста его крыльев и пряного запаха, который они источали. Только я и Туннель. Кажется, я не мог даже шевельнуться первое время, но затем сделал шаг, другой, а пространство сжималось. Я не мог даже дышать, лишь сипел, упрямо двигаясь вперёд.

– Аэлирн? – позвал я, но голос разбился о плотную тьму. – Аэлирн!

Ещё шаг, другой, третий, сотый, тысячный, шесть тысяч пятьсот тридцать седьмой. Что-то хрустнуло под ногой, щёлкнуло, загремело впереди, и я сорвался в пустоту.

– Аэлирн!

Дороги сплелись

В тугой клубок влюбленных змей,

И от дыхания вулканов в туманах немеет крыло.

Лукавый, смирись –

Мы все равно тебя сильней,

И у огней небесных стран

Сегодня будет тепло.

========== В оправе серебряных ветров ==========

Не ночная тьма ворочалась вокруг, обнимая, обвивая со всех сторон. Будто весь свет в мире угас – даже далекие звезды не глядели сверху своими внимательными, острыми взглядами, и от этого становилось холодно и тоскливо, словно мрак пробрался внутрь и пытался всё там выесть, выпить, поглотить, самые отдаленные уголки души, хоть чуть-чуть напоенные светом. Подобно пауку он оплетал меня липкой, крепкой сетью, и я терял дыхание, разделялся на мелкие части – как если бы все мои чувства разделили, оторвали от меня и отдали на обед темноте. Помню, что я, кажется, падал и все ждал боли, удара, жаждал их так, как никогда прежде и после. Только бы хоть что-то ощутить в этой пустоте, наполненной смертным холодом, почувствовать, но даже мое тело не слушалось меня. Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким, будто ребенок-сирота, в одночасье потерявший семью на своих глазах.

Столкновения не было. Но когда почувствовал, что дыхание возвращается, а под щекой и ладонями начала ощущаться шероховатость камня, я готов был кричать и смеяться, но смог лишь засипеть и приоткрыть глаза. Где-то надо мной что-то поскрипывало, раскачиваясь, и тусклые лучи света в такт ритму прыгали по полу передо мной. Чтобы поднять голову, пришлось приложить титанические усилия, и тут же об этом пожалеть – желудок и внутренности свернуло тугим комком, и меня вырвало. И рвало еще минуту, пока наконец постыдная дрожь слабости не начала обхватывать все мое естество, расходясь от рта, кажется, даже онемевшего от кислого, терпкого привкуса, от которого начинало тошнить лишь сильнее.