Ликантропы. Некогда прекрасные создания, сильнейшие из оборотней или, если вам будет угодно, перевёртышей, поддавшиеся жажде, поддавшиеся власти луны, тьмы, крови и животной ярости. Поддавшиеся небывалой силе, которая была дана для защиты, теперь же так подло используемая для убийства, для травли, для того, чтобы пугать. В одной из книг я прочитал о великом короле Светлых - Якове. Как и прочие, кто имел королевскую, чистую кровь, он имел белый цвет, но не только шерсти своего животного облика-лиса, но и собственных волос и глаз. Одни утверждали, что он был слеп, вторые, что глух, третьи заявляли, что и то, и другое, а скептичные четвёртые отрицали само существование Якова. Чем он был велик? Около полутора тысяч лет назад, когда тот мир всё так же был стар, но ещё не совсем мудр, Тёмные создания, только начавшие появляться, пожелали уничтожить Светлых - как злободневно! - и захватить власть. Именно тогда первые ликантропы, коих была дюжина, ворвались во дворец, уничтожая и лучников, и воинов. Стрелы, которые могли убить любого, попавшегося им на пути, вовсе им не мешали, мечи они прогрызали своими мощными зубами, ни одна дверь не могла сдержать их напор. И король, уже тогда бывший не совсем молодым, принял бой. Белый лис, изящный и ловкий, был по сравнению с ликантропами ничем - бабочкой против орлов. Он погиб в том сражении, но смог, смог изгнать ликантропов из своего замка, смог уничтожить их. Я видел изображение в книге. Лис, перепачканный кровью, с двумя сломанными лапами, торчащими наружу рёбрами и горящим взглядом белых глаз стоял на пороге замка, явно готовый испустить дух. Ликантропы, эти огромные создания, лежали вокруг него, один из, уже мёртвый, сжимал лапу лиса. И хотя рисунок был чёрно-белым, скорее напоминал эскиз, я впечатлился. И всё искал в себе смелости задать один единственный вопрос: став королём, смогу ли я столь же самоотверженно кинуться на этих монстров, на этих чудовищ, чтобы защитить своих подданных? А затем трусливо опускал взгляд. Я помнил тот ужас, что испытал, когда встретил взгляд одной из тварей, помнил, как постыдно ухнуло моё сердце в пятки. И помнил стеклянные от страха глаза Виктора, вампира-отступника, решившего пойти на всё, лишь бы защитить меня, так трусливо сбежавшего прочь. Прикусив губу от досады, я извлёк книгу и вперился взглядом в эльфийские руны.
Они разбегались в стороны, точно хотели поиграть со мной в салочки, глаза болели, словно в них насыпали горячего, белого песка. Когда-нибудь, пообещал я себе в тот миг, я увижу песчаные дюны, зароюсь пальцами в раскалённый песок и буду слушать, как шуршит это неготовое стекло, как ласково перебирает его ветер. Я никогда не видел толком красивых песчаных и каменистых берегов, но отчего-то мне казалось, что камни - не по мне. Ведь они ещё горячее песка могут быть, они твёрдые и неприятные. Нет, возможно, я любил бы огромные валуны, поросшие мхом и водорослями, но не мелкие камушки, нет.
Книга, раскрытая мной, была упряма, как стадо баранов, не давалась ни в какую, точно считала, что я ещё не готов познать тайны эльфов, их суть. А может… не считала меня достойным? Ведь книги имеют душу. Это то, что вложили в них существа, которые писали их. Это не обязательно бумажная книга, хотя, безусловно, эти дамы и господа имели куда как больше душевных качеств, чем всё остальное. Положим, у рекламного листа точно нет души. Она продажная, переходит от одного к другому, исчезает и появляется вновь, а потому не стоит считать это даже намёком на душу. Но вот, например, дневники, не школьные, нет, личные - вполне могут поспорить с книгами о душевности. А та, что лежала передо мной сейчас, обладала ещё и скверным характером. По крайней мере, я так и представлял абстрактную ехидную ухмылку и вредный смех. Что ж, и не такое ели! Для меня в чтении было нечто особенное, волшебное и в то же время - пугающе ясное, реалистичное, жизненное, будь то приключенческая фантастика или медицинский справочник студента. Конечно, в последнем много жизненного, но это тоже содержит в себе каплю волшебства. Мне всегда было интересно, как люди исследовали, положим, глаза людей? Ведь для этого надо иметь живой экземпляр такового, а всякие органы, как известно, а точнее ткани, начинают отмирать, если их не снабжать кровью и кислородом. Интереснее этого было для меня лишь изучение животных и птиц, растений, но самой большой тайной, самой сладкой конфетой и огромной наградой было бы для меня понимание того, как люди изучают мозг. Ведь без этого органа человек не живёт, а сам по себе мозг бесполезен.
Но это всё лирика и коварные проделки эльфийской истории, которая пыталась отвлечь меня от главного.
Подобным образом я развлекался - читал и отвлекался на мысли, затем снова читал, а после вновь отвлекался, но уже на более надоедливые вещи вроде отпрысков Эрика. Они посещали меня по одному, в разное время, точно исследовали меня, я видел их странные, изучающие взгляды, но старался строить из себя дурачка и улыбаться, что у меня получалось на твёрдую пять с плюсом. Немцы, конечно, не поймут меня и скажут, что из меня, в таком случае, хреновый актёр, но мы не там живём, к счастью.
Но что оказалось занимательней, интереснее всего мне было говорить с Линдой. Девушка поведала мне историю семьи, свою собственную историю, слушая которую, я узнал, что на самом деле парни её вовсе не интересуют, и она больше загоняется по женской груди, хотя, как призналась она, не отказалась бы попробовать мужскую задницу. Услышав это, я смог лишь нервно поёрзать и кисло улыбнуться в ответ на её смех. Сама по себе она жила в Париже и работала фотографом для разных журналов и сайтов, а так же - подрабатывала тем, что рисовала. Она даже скромненько подсунула мне пару своих эскизов. И хотя я не совсем понимал, что она изображала, мне нравилось. И хотя она буквально засыпала меня вопросами, я как-то умудрялся держать оборону и не пускать её в те неведомые для неё заросли, где для неё нет места. Возможно, оно и к лучшему.
Максимилиан и Александр оказались совершенно повёрнутыми на своём деле программистами. От их увлечённой болтовни у меня кругом шла голова, едва не взрываясь от множества незнакомых терминов. Но я был даже как-то рад, что есть люди, так преданные своему делу. Впрочем, стоит отметить, что Александр был куда как сдержаннее своего брата, спокойнее и рассудительнее, хотя и в его глазах порой мелькал весьма опасный и сумасшедший огонёк, от которого мне становилось, мягко говоря, не по себе. А вот его брат, имя которого я фривольно сокращал, до обыкновенного Макса, был абсолютно несдержанным. Он рассказывал мне о вышедших новых играх, об интенсивном развитии компьютеров и прочей дребедени, от которой мне почему-то становилось как-то, скажем, не по себе.
Наспех переученный Габриэлем, я привык к мысли, что лучше уж войны и распри, но свежий воздух и деревья, чем пропахший дымом и бензином мир, вяло погрязающий в скуке и прогрессе, зарастающий жиром от своих удобств и комфортов. Как я прочитал в одной книге: “Не праздник, а война была нужна этому городу”. Возможно, это я совершенно рехнулся от того, что происходило в последнее время, а может, я в самом деле прав, но людям нужна война. Они не могут без неё. Они играют в игры, в которых убивают людей и не только, они читают книги, где убивают и воюют - взахлёб, с азартом в глазах и сжатыми до боли зубами, что даже скулы сводит от напряжения. Но отчего-то они боятся. Верно, они боятся смерти. После смерти Габриэля и Элериона я стал как-то спокойнее относиться к этому неизбежному происшествию. Возможно, только для себя, ведь, если кто-то из моих близких снова умрёт на моих руках, издаст этот жуткий, леденящий душу, предсмертный хрип, я совсем сойду с ума и выйду в окно.
Всё было медленно, совершенно однообразно и скучно. Я всё чаще отдавал предпочтение пустым снам, а не книгам. И всё чаще задавался вопросом: что там, за стенами этого дома, приютившего меня? И каково же было моё счастье, когда я встал на ноги и почти не почувствовал боли! Чувства во мне возликовали, а по губам расползлась совершенно идиотская улыбка. Я пошевелил пальцами и чуть поморщился - это всё ещё отзывалось лёгкой болью, но вполне терпимо, что опровергало мою принадлежность к берсеркерам. Я сделал шаг, другой, с упоением вслушиваясь в собственное тело, в едва ощутимую игру мышц, захватывающую и немного напряжённую после долгого отлёживания. Я медленно натянул брюки, что заказал для меня Эрик. Это было приятно - ткань касалась кожи, чуть щекотала и немного назойливо тёрла в некоторых немаловажных местах, но это не отвлекало. Я двигался медленно, наслаждаясь самим движением, самим фактом того, что меня здесь более ничего не держит. Хотелось пить. И я понимал, что могу сам спокойно отправиться на поиски кухни и налить воды.
