- Льюис? - произнёс один из близнецов, подхватывая меня под руки и усаживая обратно на кровать, как тряпичную куклу. Надо сказать, пальцы больно впились в тело, и я едва сдержал порыв засветить ему после такого по яйцам. И сдержала меня только мужская солидарность - уж я то знал, каково это, когда ударяют по самому, так сказать, дорогому. - Тебя сейчас ломало, как будто из тебя дьявола кто изгонял.
- Чувствовал я себя примерно так же, - я попытался отшутиться, но неприятные чувства всё возвращались. Хотелось понять, как много я успел наговорить перед тем, как кто-то привёл меня в себя. Щека до сих пор горела, скула саднила, а челюсть немного неприятно щёлкала и потрескивала с той стороны, с которой меня приласкали и пригрели. - Из меня как будто кишки с костями вынули. Помню, что голова закружилась и ноги жутко заболели. Я, наверное, сознание потерял.
Эрик буркнул что-то ребятам, выставив их вон, а сам принялся разматывать бинты. И хотя кровь уже почти не просачивалась, а швы, на мой взгляд, можно было снимать, сукровица всё ещё проступала. Дренаж пропускал её, давал выход гною, если тот скапливался, а я не уставал наблюдать за тем, как ловко мужчина справляется со всеми этими вещами.
Пару дней назад, когда он менял мне бинты, те пропитались кровью почти насквозь и прилипли ко швам и ранам, не хотели отдираться, и он рассказывал мне об одном из своих пациентов. Как я понял, это был один из мальчишек, что сбежал от родителей и наступил в капкан. Парню чуть не оторвало ногу, и Эрик подоспел вовремя на его истошные вопли. Вынул его из ловушки, выходил, и парень даже смог нормально жить, Эрик рассказывал о том, как мальчишка визжал и брызгал слюной всякий раз, когда происходила перевязка, потому что ему было якобы очень и очень больно. И мужчина всё удивлялся, что я переношу такое без единого писка и, по его словам, даже в самые неприятные моменты лицо моё остаётся непробиваемо-спокойным. Наверное, после всего того, что мне устроил Джинджер, пытаясь вытащить Павшего и призвать его “на тёмную сторону”, я как-то притерпелся к боли. Почему-то мне казалось, что, даже если мне вдруг рассекут плечо мечом, я это не сразу замечу, да и вряд ли замечу вообще. Сам того не зная, мой брат закалил меня, как закаляют сталь, сделал из меня нечто вроде непробиваемого воина, берсеркера, который пойдёт в бой без всякой брони и будет биться до последней капли крови, не замечая своих ранений. Примерно так же я бежал от них, не замечая ран на собственном теле, которые теперь оставили белёсые шрамы.
Я всегда особенно нежно относился к таким вещам. Для меня это было памятью - следом, снимком, подобием фотографии, но более ясным, более глубоким и невероятно… приятным? Теперь же я и сам был украшен этими жестокими рисунками, чувствовал их красоту, хотя другие бы обязательно покрутили бы мне у виска пальцем, назвав психом - не иначе. Ведь какой нормальный человек будет любить то, что будет напоминать ему о боли, которую он перенёс? Наверное, я и в самом деле странный, в самом деле сильно изменился. За сколько? Три месяца? Четыре? Нет, дело идёт к зиме, к холоду и пурге, к страху и ненависти. Они были близко. И, пусть до сих пор не дали о себе знать, наверняка бродили где-то рядом, выискивая, вынюхивая.
- Ты бормотал что-то о том, что не допустишь очередной крови, Льюис, - произнёс мужчина, вырвав меня из приятных и не очень мыслей, напомнив о себе и о том, что я, вообще-то, мог выдать свою страшную тайну. Насколько я понял из слов Виктора и Морнемира, Павший - не самая лучшая участь для кого бы то ни было. Да и вообще, одержимость не есть хорошо. - И кому-то отказывал. Минуты три твердил “нет”, отбивался. Похоже, даже сломал Максимилиану пару пальцев.
- Извините, - я склонил голову, чуть прикрыл болящие глаза. - Я причиняю вам слишком много неудобств. Как только я смогу ходить, я уйду. И деньги верну, которые вы на меня потратили.
Долгий, внимательный взгляд Эрика был слишком пристальным, слишком понимающим. Просто слишком. Он не был особенно красивым мужчиной. И хотя я не мог с точностью определить его возраст, он уже не выглядел молодым. По крайней мере, у него были едва заметные морщинки возле уголков его глаз - неглубокие, больше похожие на тени усталости, которые бывают у людей, работающих четырнадцать часов в сутки, тратящих не меньше трёх часов на дорогу до работы и обратно, а оставшееся время, пополам, на домашние заботы и сон. Именно таким мне казался ритм жизни Эрика. Он будил меня около шести часов утра, менял повязки, делал укол, если то было нужно, отводил меня в ванную комнату, приносил завтрак, а потом уезжал до вечера. Этот день был каким-то особенным, наверное, он выглядел отдохнувшим, более мягким, что ли? Довольным, немного даже весёлым, хотя его улыбку я видел лишь пару раз. Я даже подумал о том, что его дети, эти трое шалопутов, нечасто навещают родителей. Ведь, наверное, дети это прекрасно. На мгновение, всего на мгновение, я подумал о том, что, наверное, и сам бы хотел иметь детей, но в последнее время стойкое отвращение и к женщинам, и к мужчинам отчего-то не отпускало меня ни на мгновение, стоило лишь подумать о близости. С одной стороны это был не лучший показатель, с другой стороны было как-то легче. Павший даже пытался пару раз подшутить, что из пидора я как-то резко переквалифицировался в асексуала. Затем даже пытался вякнуть что-то про импотенцию, после чего я ему с уверенностью заявил, что не мертвецу меня судить. Странно, но после этого он затих дня на два. К тому же, думалось мне, что воспитать ребёнка я не смогу. Впереди лежала дорога, которая наверняка будет наполнена кровью, страхом, болью. Где в этом хаосе уместиться маленькому, беззащитному комочку, который будет носить мою “королевскую” кровь, который станет следующей мишенью? Нет, определённо нет.
- Тебе не стоит беспокоиться об этом, Льюис. Твои ноги в ужасном состоянии, - произнёс наконец Эрик, распрямляя плечи и скривив губы в улыбке. - Постарайся отдохнуть, хорошо? Эти трое обещают задержаться у нас на месяц-другой, так что, будут изрядно доставать тебя. Очень уж ты их заинтриговал.
- Даже после того, как сломал пальцы? - не выдержав, прыснул я, а он фыркнул за мной следом и, пообещав ещё заглянуть, покинул комнату.
Тихо выл ветер за окном, внизу шло шумное обсуждение чего-то городского, чего-то шумного и активного, такого уже непривычного для меня. Совершенно непривычного. Ещё недавно жизнь моя била ключом, мир для меня ходил ходуном, отплясывая танец дикарей, а события не давали вздохнуть полной грудью и перевести дыхание. Теперь же всё было как-то тоскливо-размеренно, нудно и очень, очень скучно. Но в то же время я как-то не тосковал и не покрывался мхом, как наверняка сделал бы раньше, оказавшись где-нибудь в больнице, отрезанный от семьи и знакомых. Первое время меня терзала мысль, одна единственная и навязчивая: что с Виктором? Я помнил ликантропов. Они снились мне очень долго. Я помнил их голодные оскалы, глухое, но в то же время такое гулкое рычание и совершенно голодные глаза, полные жажды крови и убийства. Оборотни, начавшие убивать для удовольствия, потерявшие свою тонкую грацию и силу. Где-то я прочитал, что изначально все оборотни были лишь животными, хранителями людей. Некоторые из них были сильнее, умнее, быстрее. Они познавали природу, познавали людей, сопровождали их, учились вместе с ними, на что-то намекали таким неразумным и несамостоятельным двуногим, этим лысым обезьянам. Затем в чём-то стали уподабливаться. Те, что были напитаны силой больше, становились людьми, обучались искусству магии, обучали лучше прочих. Говорят, именно они были проводниками из мира живых в мир мёртвых, именно они нащупали грань между мирами, истончения, именно они открыли двери. Но миры не стоят на месте, миры двигаются, живут, дышат, как самостоятельные существа, пребывают в постоянном движении, и двери не всегда ведут туда, куда надо. Однако, оборотням удалось проложить тропы между мирами, впоследствии ставшие называться Туннелями. Но, всё это лишь легенды, никто точно не сможет сказать, как появились оборотни, что они такое. Но ясно одно - это воины. И хотя я с усмешкой смотрел на собственное хлипкое тело, такое излишне худо, на мой взгляд, излишне длинное, недостойное называться телом воина или, тем более, короля, я чувствовал в себе силу. Нераскрытую, правда, до конца, но всё же.
