Сейчас Джосмаэл, так именовали этот город, видом полуразрушенных домов, покрывшихся тонким слоем сажи, вселял в сердце тоску, а не уверенность и гордость. Сперва мне показалось, что тёмные пятна на крышах — знамёна, но стоило нам подъехать ближе, как я смог сконцентрировать зрение, и сердце сжалось от ярости и боли. На флагштоках тут и там покачивались трупы. Без разницы — женщины, мужчины, дети. Там были все. Возможно те, кто оказывал сопротивление. Или же их близкие. Мне не хотелось знать, кем они были, ярость и без того плескалась и ревела в груди разъярённым раненым зверем, и мне трудно было её удавить. Вдоль высокой крепостной стены прохаживались туда-сюда достаточно многочисленные отряды, которые я не мог бы с точностью пересчитать. Один исчезал из вида, другой появлялся, они проходили мимо друг друга, стекались, расходились, перемешивались, и меня начинало подташнивать от подобной круговерти. На стенах тоже то и дело появлялись караульные, а уж что творилось на улицах, сокрытых пока от наших взглядов, и вовсе трудно было себе представить. И вовсе я не хотел представлять, сколько этих паразитов торчит в зданиях, домах, особенно в таких огромных и защищённых, как, например, казармы, смотровые башни, здание префектуры и, наконец, главный оплот в центре города — замок. Мне было известно, что большая часть помещений, принадлежащих замку, находится под землёй и множество подземных ходов отходит от него на мили вокруг, а некоторые до сих пор не разведаны до конца. Когда только началось официальное вторжение, я приказал отправить людей проверить эти ходы и это оказалось невероятно своевременно, потому как Тёмные не упустили шанс подлого хода, возможность нанести удар исподтишка. Несколько ходов было взорвано и засыпано, остальные были под круглосуточным наблюдением, но больше попыток прорваться под землёй не было, однако бдительность должна быть неусыпной.
Спускаться с холма мы не стали, наоборот, скрылись за ним, не давая Тёмным обнаружить нас раньше времени. Полный лагерь тоже не поставили, хотя и понимали, что быстро не возьмём эту твердыню. С полсотни особо шустрых и хорошо обученных ассасинов из числа оборотней вызвалось сделать вылазку и снять как можно больше Тёмных. Столько, сколько можно будет убить незаметно за установленное время. План был одобрен, однако ярость во мне не позволила просто так оставить это дело, и я, не слушая возражений, отправился вместе с ними, вооружённый по-новому, облачённый в легкий, удобный доспех, совершенно не сковывающий движений. На меня смотрели с сомнением, однако я не собирался идти вместе со всеми, а по своему пути, вырезать столько Тёмных сердец, сколько будет возможно. Венец я оставил Аэлирну, сам сковал свою магию, размывая ауру и запах, дабы не дать ликантропам шанс учуять и схватить меня.
Мы делали несколько опасных вылазок в течение недели с короткими перерывами, но каждый раз уносили с собой множество жизней, но и этого было мало. С каждым нашим приходом в Джосмаэл Тёмные становились всё более злыми и нервными, настороженными, пытаясь выявить, куда пропадают их собратья-сослуживцы и кто посмел предпринять что-то вроде. Пару раз я едва не был схвачен, но спасала реакция, выпестованная долгими и частыми пребываниями в облике зверя на вершине холма вместе с теми, кто нёс ночное дежурство без факелов и костров, скрываясь в тени деревьев. Сон превратился в воспоминание, но мне казалось, что в нём и нет уже никакой нужды. Каждая смерть от моего клинка или моих когтей придавала сил. Но я знал, что всё равно вскоре приду в лагерь и упаду без чувств, с опустевшим сознанием, и даже тогда буду пытаться найти Тёмных и уничтожить, пусть и в беспамятстве.
Штурм начался на вторую неделю возле Великой Алой реки, и он мне запомнился из всех прошедших безрадостных военных дней, пожалуй, более всего. Перед ним все выспались, подкрепили силы, настроение было на удивление хорошим. В установленное время мы двинулись вниз с холма, заставляя коней сорваться с места в карьер, а нам навстречу открылись внешние и внутренний ворота, сквозь которые мы ворвались в город подобно цунами, врезаясь в ряды Тёмных, которые, видно, не ждали подобной «подставы». Они вываливались из домов с перекошенными рожами, выли и рычали, орали и визжали, к какофонии звуков примешивались лязг железа, ржание коней и топот их копыт по мощёной булыжником мостовой. В один из моментов мимо моего уха с рокотом тысячи валунов на каменистом побережье океана пронёсся огненный шар, и лишь какая-то неведомая сила, которую я окрестил удачей, спасла меня от столкновения с ним, от боли, травм и, возможно, смерти. Кровавая резня была отплачена резнёй, потому что именно так надо было назвать этот «гордый» и чрезвычайно быстрый штурм города-крепости Джосмаэла на берегу Великой Алой реки. Они не были готовы, и мы ударили с холодной расчётливостью, как сделали они когда-то, мы попали между третьей и пятой четвертью подреберья, заставляя умирать в агонии, быстро, но мучительно. Так сделали когда-то они сами. И мы последовали их примеру. Без герольдов, без знамён и тактических передвижений — резким и точным ударом перерезали зверю горло.
Через несколько дней, когда все трупы были сожжены, а те, что венчали флагштоки, погребены, мы свернули лагерь и вдоль берега реки двинулись на восток в сторону переправы. Река делала резкий поворот в десятке миль от Джосмаэла, омывая противоположный берег и, кажется, разворачивая и его тоже. Когда мы преодолели этот поворот, у меня перехватило дыхание, страх прошёлся тысячами мурашек по телу и на миг в глазах мелькнули слёзы. Это был не только страх — все те эмоции, что я только мог испытать, накинулись на меня, точно стая птиц на брошенное зерно. Берег шёл всё вверх и вверх, его оплетали высокие, мощные деревья лаш-шиар. Это была их родина, здесь выросли первые гиганты, и мне казалось, что ветви их переплелись между собой в сказочной вышине, которую никому кроме птиц не постичь. Это была природная крепость вокруг величественного замка, вырубленного из скалы в далёком прошлом, возможно, древними гномами. Даже отсюда он выглядел огромным, невообразимым, и Беатор по сравнению с ним казался карточным домиком, который можно разрушить лёгким мановением руки, даже не касаясь его. Две высокие башни расположились с западной и восточной сторон подобно двум клыкам, торчащим из распахнутой пасти чудовища, притаившегося в засаде в ожидании добычи, которая сама запрыгнет в алчный зев. И жертвой был я. Были мои люди. Был мой муж. Три крепостные стены огораживали внутренности замка и не давали увидеть что либо, под каким углом на них не посмотри, и мне отчего-то казалось, то даже сверху не увидеть ничего стоящего. Зачем мы вообще идём туда? Не проще ли встать лагерем в Джосмаэле, усилить позиции и ждать удара, готовиться к нему? И почему основные силы Тёмных до сих пор не вышли нам навстречу? Почему мы не столкнулись с ними в финальной битве, но вынуждены тратить людей и силы, освобождая территории и понапрасну распыляясь на малые отряды?
Аэлирн не внял моим вопросам, лишь отмахнувшись от них, сказав, что я всего лишь поддался ауре Лар-Карвен, равно как и все молодые оборотни, чувствующие Тьму куда как более тонко, нежели эльфы или кто там ещё есть в нашем загашнике. Другие, похоже, не задавались вопросами, которые посетили меня, и это успокоило. Сказав себе, что всё нормально, и это ишь хандра и желание наконец отдохнуть без страха, что вот-вот начнётся сражение, я не стал более докучать мужу, но всё равно по большей части держался рядом с ним. У моста нас поджидали озадаченные маги и разведчики, которые лишь пожали плечами и сказали, что всё на удивление тихо, если такое только может быть. Но мне стало не до того.
Великий Мост. Аяр. Ему уже столько же лет, сколько и этим берегам, вероятно, он даже старше Лар-Карвен. Сотни опор исчезали в речной глубине, каменные глыбы, аккуратно и с толком обтёсанные, лежали плотно друг к другу, и у меня не было сомнений — этот мост выдержит даже самую многочисленную армию, которая вдруг решит всем скопом попрыгать. Я не мог определить, какое именно расстояние отмеряют статуи из серебра и какого-то тёмного металла, изображающие лучников, целящихся друг в друга, однако расстояние, несомненно, было вполне определенным и несло в себе смысл, определить который сейчас я был не в силах. Солнце плясало на наконечниках стрел и тени прорезей глаз на шлемах скульптур казались ещё мрачнее, злее, а блики, достающие до них от самой воды, устраивали настоящий театр теней, который вовсе не приносил никакого удовольствия, а скорее воскрешал забытый страх. За время нашего пребывания возле пограничного города я насмотрелся на Алую реку вдоволь, мне продуло шею сильным ветром, который гулял по её поверхности и берегам, но теперь у меня была возможность стоять на пути восхода и наблюдать за тем, как вода с каждой минутой окрашивается в новые цвета, словно бы приобретает очертания и форму, начинает дышать после спокойной и тихой ночи.
