Иногда нам кажется, что то, что у нас есть сейчас — навсегда. Возможно, всё дело в ощущении того, что наш «срок годности» закончится до того, как что-то успеет измениться. Моя любовь к Виктору и Аэлирну казалась мне всеобъемлющей, бесконечной, я считал, что смогу любить их вечно, даже если наши пути разойдутся, и в одиночестве, в те тяжёлые часы, что поджидали меня впереди, это согревало, давало надежду и позволяло открыться второму дыханию. А сейчас дышать мне помогал черноволосый мудрец, обманутый чувствами и надеждами, возможно по собственному желанию, и я был ему безумно благодарен. И безостановочно шептал ему проклятое «спасибо» возле остроконечного ушка, которое не переставал то и дело целовать, вытягивая из разгорячённой груди всё новые и новые стоны. Не могу сказать точно, испытывал ли я тогда плотское удовольствие от того, что брал Валенсио вновь и вновь, пользуясь его совершенно распалённо-восхищённым состоянием, или всё же это был экстаз души, нашедшей то, что ей требовалось здесь и сейчас. Кажется, на высохших щеках даже мелькнули пару раз слёзы безумного удовольствия, которое никак нельзя было контролировать. Особенно тогда, когда вдруг эльф брал всё под контроль и начинал двигаться самостоятельно, невольно позволяя изучить все свои повадки до мелочей. Ему нравилось, когда член почти полностью покидал его разгорячённую задницу, когда головка распирала анус, а затем вновь погружалась в него, проходясь по простате. Это он делал мучительно медленно, прижимая меня к постели, осторожно приподнимая бёдра и почти неуверенно опуская их, позволяя и мне прочувствовать всю пикантность положения. Я не был против. Как не был против его почти что восхищённых вздохов, его призывных восклицаний, в которых я с трудом распознавал своё новое имя. Эмиэр. Он как-то сказал, что это означает «Хрусталь». Но это всё равно не роднило меня с новым прозвищем, с тем именем, под которым я вошёл в историю Светлых, был записан в их летописях. И очень жалел, что в этих записях никогда не увековечатся эти сладостные мгновения мимолётной, но дарящей удовольствие любви.
Однако, несмотря на всю сладость лёгких потаканий его собственным желаниям нетерпение брало надо мной верх, как брала надо мной верх так не вовремя помянутая им моя звериная страсть. По словам Аэлирна всё это пробудилось во мне из-за ритуала обручения, из-за крови вампиров, что теперь вскипала изредка в моих венах, но сильная королевская кровь не давала себя вытеснить. Низко зарычав, покинув тело Валенсио, я почти что вздёрнул его за подмышки и поставил перед изголовьем кровати на широко разведённые колени, глядя на то, как подрагивает его прямая спина. Ни единого шрама или родинки, идеальное тело, которое можно только любить и оберегать, но только не мне. Мне хотелось его сладко истязать и мучить, прижимать к себе до одурения и помутнения в голове, изучать каждый его миллиметр, хоть я и понимал, что, как только узнаю его тело до мелочей — оденусь и уйду. Прижимаясь губами к выступающему шейному позвонку, зарываясь носом в длинные волосы Валенсио, я не торопился вновь брать его, зато не побрезговал ввести в растраханное отверстие три пальца, принимаясь стимулировать простату, вслушиваясь в сладостные вскрики эльфа, в дрожь его тела. Внутри он был горячим, гладким, я прекрасно ощущал твёрдый комочек простаты под слоем тугих, эластичных мышц, и не уставал то и дело надавливать на него – то подушечками пальцев, то осторожно прикасаясь ногтями, боясь навредить. Собственный член ныл от возбуждения, но отчего-то смотреть на то, как эльф извивается от удовольствия, которое можно доставить не только возвратно-поступательными движениями пенисом в его заднице, было крайне приятно. Это было чем-то вроде откровенного комплимента.
- Пожалуйста, пожалуйста, Эмиэр, - взмолился наконец Валенсио, до побеления пальцев впиваясь в изголовье кровати, едва держась на дрожащих коленях. - Не мучай меня больше.
От его почти что наивной просьбы по губам пробежала тень улыбки, но я в самом деле подчинился, заменив пальцы в его заднице собственной плотью, и сделал то медленно, чтобы он прочувствовал каждый миллиметр, каждую взбухшую от возбуждения венку. Судорожно сглотнув, я впился пальцами в его ягодицы, чуть сильнее разводя их в стороны, до болезненного всхлипа эльфа, облегчая проникновение. Мужчина сдавленно заскулил, сильно прогибаясь в спине, буквально упираясь в меня бёдрами, запрокидывая голову мне на плечо. Глаза его так и сияли из-под прикрытых век, из-под дрожащих длинных ресниц, на губах, приоткрытых в стонах, сияла почти что счастливая улыбка, и я упивался воистину великолепным зрелищем, нежностью его взлелеянного тела, продолжал сминать ягодицы, поддаваясь собственным инстинктам, принимаясь двигаться в нем сильнее, чем могла вытерпеть его нежная задница. Но ни одного возражения не сорвалось с покрасневших от укусов губ, эльф дрожал, вскрикивал, жмурился, на изголовье его кровати оставались тонкие царапины, а я уже почти ничего не разбирал и, кажется, рычал в голос, впиваясь требовательными и болезненными поцелуями в его напряжённые плечи, чувствуя, как приближается такая нужная, такая яркая разрядка. Обвив одной рукой талию своего дражайшего советника, второй я принялся усердно надрачивать его плоть, помогая приблизиться к сладкому мгновению, к падению в пропасть после поднятия на вершину блаженства. И, пусть движения мои становились всё более рваными, пусть я почти и не понимал, что творю, я не оставил эльфа, пока он наконец не смог кончить, хотя меня самого уже и трясло от пережитого сокрушительного оргазма. А вот Валенсио своим сладостным пронзительным стоном наверняка оповестил весь замок о том, что действо всё же закончилось, каким бы прекрасным оно ни было. Медленно покинув жаркое тело мужчины, хотя, видит Куарт, совершенно не хотелось того делать, потому как ненасытное тело оборотня требовало затянуть постельные игрища ещё хоть ненадолго, я тихо вздохнул, прикрыл глаза, пытаясь урезонить себя. Осторожно и бережно уложив темноволосого красавца на постель, я всё же поднялся на ноги, огляделся по сторонам затуманенным взглядом и позволил себе отереться тонким полотенцем, что лежало аккуратно сложенным на кресле рядом. Когда же я оделся и было двинулся к дверям, Валенсио приподнялся на кровати и схватил меня за руку. Сперва хотелось одёрнуть её, отпихнуть советника, но совесть взяла верх, и я оглянулся на мужчину.
Он являл собой воистину соблазнительную и возбуждающую картину: шея его была в нескольких местах отмечена моими собственническими метками, как и грудь, и спина, на бёдрах его были видны наливающиеся синяки от моих пальцев, тонкие красноватые царапины, а сам он словно бы тускло поблескивал, покрытый каплями испарины. Волосы его ниспадали на лицо, прикрывали плечи, вились по кровати нежной лозой.
- Это… когда-нибудь повторится? - осипшим голосом осмелился задать вопрос эльф, осторожно держа мою руку.
- Не думаю, Валенсио. Судьба неблагосклонна ко мне и моим близким, - без отговорок отозвался я и, бегло поцеловав мужчину в лоб, всё же покинул спальню, хотя сердце сжималось от тоски, предчувствуя страшную беду, предчувствуя, что я ещё не скоро вновь увижу страстного и порывистого, упрямого и такого нежного Валенсио.
А меж тем путь мой лежал в подземелья — слова, сказанные Главным Советником во время заседания не шли из моей головы, тревога терзала изнутри, а мысли вновь наполняли голову. Возможно, стоило вернуться к черноволосому красавцу, расслабиться, забыться, но на мне лежала слишком тяжкая ответственность, я не мог пренебрегать судьбами своих подданных только из-за того, что члену, пардон, определённая задница пришлась по вкусу. За окном уже давно сгустилась ночь, дождь затих, и порой, проходя мимо окон, я мог видеть небольшие кусочки чистого звёздного неба, и это казалось мне добрым знаком, которого мне так безумно не хватало. Сбежавший Исток, сила которого заставляла магов благоговеть перед ним, неизвестный, желающий разговора со мной в подземельях, внезапно проявившаяся губительная страсть Главного Советника, приближающаяся война — всё это заставляло голову трещать, да ещё и этот венец снова жёг лоб. Надо было оставить его у Валенсио. Впрочем, нет, не стоило. Не хотелось лишний раз возвращаться в комнату, запах страсти которой остался на мне, на моей одежде. Это и льстило, и угнетало.
