— По-моему, да.

— Ну что же, попробуем. Авось, вывезет.

Спичка уже давно потухла, и весь разговор шел в темноте.

— Зажигай опять спичку, Митя, а я, как она загорится, прыгну.

— Только ты, Федя, смотри, прыгай влево, поближе к проходу и, в случае чего, беги по коридору.

Блеснул огонек. Федор прыгнул. Все было спокойно.

— Бросай мне спички, я зажгу, а ты прыгай ко мне.

И Митя благополучно перепрыгнул.

Теперь ребята стояли на твердой почве.

Федор стал шарить вокруг себя палкой. Обнаружилось, что ширина коридора не больше двух аршин. Потолка палка не достала. Стали шарить палками по стенам, чтобы выяснить, нет ли здесь каких проходов и углублений. Вдруг со стены что-то упало. Послышался металлический звук. Ребята отскочили в сторону и ждали, что будет дальше. Но тишина ничем не прерывалась.

Зажгли спички и увидели, что на полу валяется какой-то серовато-зеленый ящичек. Подошли ближе, подняли и стали рассматривать. Внезапно яркая узкая полоса света озарила коридор. Металлический ящичек оказался хорошим электрическим фонариком, похожим на те, которыми снабжены почти все английские полицейские.

— Вот это здорово! Теперь и мы со светом. Нужно быстрее двигаться, а то мы и так порядочно времени потеряли. Посмотри-ка, Митя, сколько времени?

— Да уж около часа.

Двинулись. Идти было светло и легко. Пройдя с час, нашли еще один фонарь, висящий на стене. Немного дальше заметили в стене нишу, а в ней во весь рост — скелет, прикованный к каменной стене за горло, за пояс и за обе ноги.

Остановились, посмотрели, потрогали.

— Давно он здесь стоит, должно быть. Смотри, как высох!

Только что хотели идти дальше, как вдруг откуда-то справа, из глубины, раздался хриплый, воющий стон.

Осторожно стали подвигаться в сторону этих стонов.

Вот ход вправо. Маленькая железная дверь, запертая только на тяжелый засов. Стоны усилились. Они слышались из-за этой двери.

— Я отодвину засов, а ты, Митя, свет в комнату направляй.

Дверь заскрипела и открылась. Луч фонарика скользнул в помещение. На полу, лицом вниз, лежал какой-то человек в гимнастерке.

Когда ребята вгляделись повнимательней, то увидели, что туловище лежащего было втиснуто в какую-то низкую деревянную клетку, которая стягивалась винтами. Клетка эта была наглухо прикреплена к плитам пола. Руки и ноги, находящиеся вне клетки, были растянуты канатами, передвигающимися на блоках. Натяжение каната было настолько сильно, что, несомненно, могло вывернуть суставы. Пошевелиться было абсолютно невозможно. Лежащий напоминал какое-то странное, ползущее на вытянутых лапах насекомое.

Человек лежал на груди, и на вершок от его губ стояла большая глиняная чашка с водой. Однако, несмотря на чрезвычайную близость воды, все же дотянуться до нее было невозможно.

Привесив фонари на стенных крюках, ребята бросились к незнакомцу и мигом перерезали финским ножом канаты, отвернули винты и, намочив картуз в воде, поднесли к лицу замученного… Легкая дрожь пробежала по его телу. Он открыл глаза.

— Опять… Опять вы, проклятые звери, пришли мучить меня! Дьяволы, бешеные волки. Нет! Вы не волки! Даже они сразу приканчивают свою жертву, а вы… вы готовы мучить ее, мучить без конца. Но не надейтесь! Я скорее откушу язык, чем выдам товарищей. Помните, что коммунист умирает, но не делается предателем.

— Товарищ, мы комсомольцы. Мы не бандиты. Мы развязали и хотели спасти тебя. Расскажи, кто ты и как сюда попал?

Человек в гимнастерке хотел было приподняться, но не смог и, застонав, упал опять на холодные плиты.

Ребята кое-как привели своего нового знакомого в чувство и усадили около стены, поддерживая с обеих сторон.

— Я уполномоченный В.Ч.К. Аренский, — начал новый знакомый. — Следил за членами одной заговорщицкой организации, которую мы открыли в Москве.

И он рассказал ребятам все, начиная с московской парикмахерской Рублева и кончая своим пленением.

— Очнулся я, — закончил он, — связанным по рукам и ногам. На глазах была плотная повязка. Меня куда-то несли сначала по открытому воздуху, затем открыли какой-то люк и стали спускаться и, наконец, принесли в это помещение и бросили на пол. Когда мне развязали глаза, я увидел трех человек в масках. Один был огромного роста с черной бородой. Из их разговора я понял, что им в значительной части известна цель моего приезда. Их кто-то известил из Москвы. Кто, я не мог узнать. При разговоре они его называли «Восьмой». Они потребовали, чтобы я им рассказал все, объяснив во всех деталях оперативный план. Я отказался, и вот тут-то они показали себя в полной мере. Они били меня по голове и по лицу — видите синие полосы? — резиновыми палками, кололи длинными иголками, вырывали щипцами волосы на голове, не давали пить и, наконец, растянули на полу, выворачивая суставы. Я от мучительной боли потерял сознание, и вот таким-то вы меня и нашли.

— Идти ты можешь?

— Не знаю, попробую.

Встал, пошатываясь. Ноги не слушались.

Опираясь на ребят, он медленно стал передвигаться по комнате.

— Ну вот, понемногу и налаживается дело. Ты только не унывай, товарищ. Опирайся для крепости на Митрия и начинай ногами работать.

Двинулись дальше уже втроем и без приключений добрались до большой и широкой комнаты, уставленной каменными скамьями, столами и какими-то странными фигурами, очертания которых расплывались в сумраке. В одной из стен заметили небольшой шкаф, в котором нашли накладную черную бороду, несколько фонарей, два нагана и одну бомбу, которая известна под именем «бомбы Новицкого».

Федор отдал один наган Мите, а другой вместе с бомбой оставил себе. Аренскому оставил пока палку, опираясь на которую, он передвигался более уверенно.

Дальше хода не было, значит, в этой комнате и должен быть выход наружу.

— Ну, ребята, расходись в разные стороны, и давай искать выхода.

Митя все статуи за руки и за ноги перетрогал — ничего путного не получилось.

— Стойте, товарищи, — сказал Аренский, — смотрите: следы на пыли и ведут они вот к этой картине, а дальше никаких следов нет.

Подошли, поглядели — правильно. Стали картину разглядывать. Картина эта была не нарисована, а из разноцветных камней сложена и представляла из себя охоту с борзыми.

— Ну, знаете, — сказал Федя, — с этой картиной дело потрудней будет, чем со статуей в Волчьем овраге. Может быть, ты, товарищ Аренский, догадаешься, в чем дело?

— Попробую. Думаю я, что ход открывается тогда, когда на один из этих кусочков надавить. А раз на него надавливали много раз, значит, он должен быть несколько потерт.

— По-моему, головы вот этих двух собак более выпуклы и более тусклы, чем остальные части картины, — сказал Аренский. — Давайте-ка попробуем нажать на обе сразу.

Нажали. Картина отодвинулась в сторону, и в лицо нашим невольным путешественникам пахнуло свежим воздухом.

Вышли. В полумраке вырисовывались мраморные гробницы, разбросанные на подставках искусственные венки, висящие лампады.

— Что же это такое? — спросил Аренский.

— Подожди, дай оглядеться. Ах, ты черт! Да ведь это склеп Барановичей, что в конце монастырского кладбища расположен! Ишь, куда наш «волк» с приставной бородой забежал. Ну, да шалишь, теперь далеко не убежишь — поймаем. Митя, посмотри-ка сколько времени.

— Четверть третьего.

— Надо спешить. Вот только как ход закрывается, не знаю. А ведь так, открытым, его оставить нельзя.

— Стоп! Почему это вон та крайняя лампада как будто бы немного покачивается? Ведь до нас тут никого не было. Тут что-то неладно, — сказал Аренский и, недолго думая, потянул за цепь, на которой висела лампада.

И… хода, как не было.