– Это целое дело – найти психотерапевта, Жен… вот я их перевидала… где-то… пятнадцать, прежде чем нашла своего.

– Я знаю, знаю…

За ее поисками идеального психотерапевта мы с Никола в свое время следили, как за перипетиями телесериала.

– Тебе надо определиться с твоими нуждами, с уровнем раскрытия, с тем, как быстро ты хочешь работать, по каким пунктам… главное – надо знать, какой путь ты хочешь пройти и каковы твои цели. И только потом надо говорить с психотерапевтами, искать поле для взаимопонимания, только потом… ЭТО НЕ ТАК ЛЕГКО!

Мы с Никола прыснули со смеху, так искренне она говорила.

– Да идите вы на хрен! – крикнула Катрин.

– Извини, Кэт… извини… я просто нервничаю.

Я не могла ей сказать, что нервничала-то я отчасти потому, что боялась, показавшись психотерапевту, стать похожей на нее – внимательной к малейшим движениям собственной души до такой степени, что порой бывало трудно просто жить. Я не хотела говорить по любому поводу «мой психотерапевт думает, что» или «как сказал мой психотерапевт». Я не хотела, ни за что не хотела быть больной! Нуждаться в помощи. Быть неспособной выкарабкаться самой или на худой конец с помощью мужского тела и хорошей дозы неприятия действительности.

– Я бы все-таки хотел вернуться к тому факту, что ты нарядилась, чтобы идти к психотерапевту, – сказал Никола.

– А ты ничего не пропустишь, а?

– Такой не пропущу! – Он взял протянутую Эмилио бутылку пива. – Я хочу сказать: ты классно выглядишь, и… тем лучше, но…

– Я хочу хотя бы выглядеть! Не идти же мне в штанах с пузырями на коленях и старой футболке! Что она подумает?

Никола широко улыбнулся. Именно это он и хотел от меня услышать. Я поморщилась. Ну почему я не остановилась на «старой футболке»? Почему не выскользнула тихонько из квартиры, зачем мне понадобилось щеголять перед моими друзьями и спрашивать: «Как я выгляжу?»

Проклятая неуверенность.

– Не так уж… не так уж важно, что о тебе подумает психотерапевт, – сказал Никола.

– Вот именно! – крикнула Катрин. – Важно, что ты о ней подумаешь. Ты – вот что важно.

О боже. Я иду к психотерапевту. Скоро я начну выдавать перлы типа: «Мой приоритет – это я».

– Я просто не хочу, чтобы она подумала, что я задрипанный лузер, – сказала я.

– Знаешь, не ее дело тебя судить.

– Все судят.

– Только не психотерапевт. Она привыкла, что люди у нее в кабинете ревут и кричат: «Мамочка!»

– Боже мой, – ахнула я в ужасе. – И ты тоже?..

– Нет. Я – нет, но такое бывает.

– Я ревела, – вставила Катрин, и никто даже не дал себе труда удивиться.

– Хочешь, я тебя провожу? – спросил Никола.

Кабинет психотерапевта находился в нескольких кварталах от их дома. Я кивнула головой, как ребенок, покосившись краем глаза на Катрин, которая была на грани апоплексического удара. Кто-то принимал антикризисные меры – и это была не она! Она отпила большой глоток пива и пошла за моим пальто. Ей требовалось что-то делать, это было сильнее ее. Она помогла мне попасть в рукава, как будто я была еще слаба после болезни. Никола ждал меня в прихожей.

– Вот так. Знаешь, Жен… нет ничего вульгарного в том, чтобы говорить о своих чувствах. Даже самых интимных.

Я через силу улыбнулась ей. Как хорошо она меня знала! Мне нож острый – выворачивать перед кем-то душу. И это тоже знак, сказала я себе, чмокнув ее на прощание и выходя, что мне чертовски нужна эта консультация.

– Ты бы купил Катрин цветов на обратном пути, – сказала я Никола, когда мы проходили мимо магазинчика итальянского флориста.

– Ага… я вторгся на ее территорию, а?

– Еще как, дружище. Ты ущемил ее права.

Он тихонько засмеялся:

– Все будет хорошо, Жен.

Я шла, глядя вниз, на мои красные сапоги в сером снегу.

– Знаешь… мне это в лом, Нико… я не могу тебе сказать, до какой степени мне это в лом.

– Все правильно. Я знаю.

Я глубоко вдохнула, чтобы не расплакаться. Я не хотела, чтобы у меня потекла тушь до встречи с психотерапевтом, что было бы – я очень хорошо это сознавала – уж совсем смешно.

– Я всегда хотела верить, что… я всегда верила, что я не такая… что я способна справиться сама. Я всю жизнь осуждала тех, кто ходит к психотерапевтам… А теперь, потому что эта чертова сволочь меня бросила, я совсем растерялась, и… Я думаю, это хуже всего. За это я буду зла на него до конца моих дней. Как будто, бросив меня, он открыл какую-то дверь, из-за которой хлынуло дерьмо. Столько дерьма…

– Можно и так сказать… Может быть, когда-нибудь ты будешь ему благодарна.

– Флориану? Даже не надейся.

Он засмеялся и взял меня за плечо. Мимо прошел мужчина, наш ровесник. На нем было широкое пальто и длинный шарф, напомнившие мне того друга Никола, который поздоровался с нами в баре, как раз перед апокалиптическим появлением Флориана.

– Знаешь, тот парень, что приходил тогда в бар…

– Макс Блэкберн?

– Да… Он, знаешь… Он так странно на меня смотрел.

– О боже… я не сплетник, Жен, но это у тебя паранойя брошенки, потому что он, наверно, самый славный парень на свете.

– Да нет, ничего плохого. Просто… не знаю.

Мы уже подошли к кабинету психотерапевта, который располагался в квартирке на первом этаже трехквартирного коттеджа. Никакой таблички с именем и профессией особы, ожидавшей меня внутри, на двери не было. Я была ей за это благодарна и сказала себе, что, наверно, так же благодарны большинство приходящих сюда людей. Из подъезда вышел мужчина лет сорока и улыбнулся нам, не поднимая глаз. Я тотчас же составила о нем мнение: больной человек, слабак, кто же еще ходит к психотерапевту?! Забавное суждение, учитывая мою ситуацию, и от этого мне снова захотелось плакать.

– Держись, чемпионка. – Никола чмокнул меня, и я взялась за ручку двери. – Жен?

– Что?

– Не делай резких движений, ладно? Она не… она не вполне соответствует сложившемуся образу психотерапевта.

Я провела небольшое мысленное изыскание, пытаясь найти в своей голове образы психотерапевтов. Если не считать сексапильного доктора, сыгранного Габриэлем Бирном в «Лечении», я видела только слегка зажатых дам лет пятидесяти в строгих костюмах и очках на кончике носа.

– Вряд ли я ожидаю многого, – сказала я.

– В любом случае. Только не делай резких движений. Увидимся через час?

– Если я еще буду той же…

Я улыбнулась ему вымученной и, хотелось бы думать, мужественной улыбкой и вошла.

Я села на маленький стульчик с прямой спинкой в бездушной приемной. Часы на стене, коробка носовых платков и традиционная стопка старых журналов «Лулу». «Это что за психотерапевт такой, который держит в своей приемной «Лулу»?» – задумалась я и тут услышала женский голос, произнесший мое имя:

– Женевьева Криганн?

– Крейган, – поправила я, подняв голову. – Ничего страшного, все…

Я осеклась, увидев Жюли Вейе. Она как две капли воды походила на Жюли Куйяр[33]. Или на участницу «Двойной оккупации», если бы в реалити-шоу допускали женщин за тридцать пять. Или за сорок. Сколько ей лет? Трудно сказать. Она была безупречно накрашена, а длинные черные волосы обрамляли лицо, до того гладкое, что это выглядело подозрительно.

– Извини, – сказала она, сразу переходя на «ты». – Как это произносится?

– Это… вы сказали почти правильно. Крейган.

– Английская?

– Ирландская.

– О! Говорят, в Ирландии очень красиво! Ты оттуда?

– Мой дед…

Она вытаращила свои большие прекрасные глаза, карие с золотым отливом:

– Твой дед…

Что же, мы так и будем обмениваться банальностями в ее приемной? Может быть, еще полистаем «Лулу» за сентябрь 2009 года? Какая-то часть меня от души этого желала…

– Извини, – повторила она. – Я Жюли, – и протянула мне руку с пятью белыми квадратными кончиками накладных ногтей.

– Женевьева, – ответила я, спрашивая себя, заметно ли мое изумление и не обидит ли оно ее.