– Ладно, – согласилась я. – Ничего страшного.

– Так они геи? – не унимался Ной.

– Нет. Но это не важно, мы все равно их любим.

Никола за спиной Ноя одобрительно закивал.

– У меня много друзей-геев, – ни с того ни с сего сказала Катрин.

– Может быть, познакомим их с Ти-Гусом и Ти-Муссом? – предложил Ной.

– Хорошая идея.

– Эй, Женевьева! – крикнул за моей спиной Эмилио. Он произносил «Йенебьеба». – Как все прошло у psicóloga?

– СПАСИБО! – фыркнула я, замахнувшись рукой на Эмилио. Катрин и Никола повернулись ко мне с преувеличенно сокрушенным видом. «Повезло, что Эмилио здесь, а?» – добавила я. А Эмилио на диване смеялся, гордый собой.

– Что такое psicóloga? – спросил Ной.

– Психолог.

– Ты ходила к психологу?

– Ну да, ходила.

– Потому что ты псих?

Вопрос был такой простодушный, что Никола, Эмилио и я расхохотались.

– Не только психи ходят к психологам, – сказала Катрин – она-то перебывала у доброго десятка, и весь «вербатим» ее бесконечного психоанализа мы знали наизусть. – Тебе тоже может когда-нибудь понадобиться психологическая помощь, Ной, и потом…

– Ладно, Кэт, хватит, – оборвал ее Никола.

– Да… Ладно… – Она была очень смешная, когда вдруг осознавала свое отсутствие фильтров и внезапно горько об этом сожалела. – Да! – встрепенулась она, пожалуй, слишком живо. – Жен! Расскажи нам!

– Что ж… запишите эту дату, потому что мне сегодня, как-никак, сказали следующую фразу: «Наверняка под твоим дерьмом есть и что-то хорошее».

Никола засмеялся и зааплодировал:

– Браво! Жюли Вейе, дамы и господа. Она не разочарует! Я ведь тебя предупреждал, а, Жен?

– Вряд ли есть степень предупреждения, достаточная, чтобы меня к этому подготовить.

– Приколы давай! – потребовала Катрин, протягивая мне большой стакан вина.

Я села между ней и Эмилио, а Никола пододвинул к нам стул. Я уже почти забыла отчаянное и мучительное желание позвонить Флориану, накатившее на меня перед приходом сюда. Я рассказала, в общих чертах, о моей встрече с Жюли, кое-что опустив. Но мои друзья, хоть и не обладали проницательностью Жюли Вейе, знали меня как свои пять пальцев.

– Ты врала? – спросила Катрин.

– Что? Нет!.. Может быть… Не врала, но…

Мне казалось, что меня застукали со спущенными штанами.

– Это нормально, – сказал Никола.

– Да?

– Я одному из моих психотерапевтов не сказала ни слова правды за год, – вырвалось признание у Катрин.

– А вот это уже не нормально.

Я рассмеялась.

– Это было так интересно, – добавила Катрин, не обращая внимания на Никола. – Я создала образ страдающей навязчивыми страхами…

Мы с Никола переглянулись. «Создала»? «Образ»? Катрин лишь шлепнула своего кузена по бедру и продолжала.

– Настоящими страхами, – уточнила она. – Это как если бы я могла раздуть все мои тревоги, все сомнения, довести их до предела…

– Ай-яй-яй…

Эмилио вытаращил глаза с таким испуганным видом, что я засмеялась. Катрин, исследующая границы своих страхов, – в этом и впрямь было что-то пугающее.

– Как актриса, я это сделала просто гениально!

– Страхи – это одно из достоинств Катрин, – вступил Никола. Катрин дала ему увесистого пинка в колено, а Эмилио на диване согнулся от смеха.

– Я не совсем врала, – объяснила я. – Просто есть вещи, которые…

– Черт, Жен, не торопись, на это нужно время.

– Может быть… Это смешно, потому что какая-то часть меня боится стать…

– Женщиной, которая через слово вставляет «мой психотерапевт»?

– Да, и потом… – Я бросила виноватый взгляд на Катрин. – Такой женщиной, каких мы ненавидим… функциональной и уравновешенной.

– Об этом я бы особо не беспокоилась, киска. – Она лукаво подмигнула мне.

– Вот только что, на улице… я стала задавать себе так много, ну так много вопросов, просто о-бал-деть! Можно было бы сдвинуть танк на той энергии, что я потратила впустую. Психологиня меня предупреждала, но…

– Да, в первое время возникает что-то вроде синдрома Туретта[34], – кивнул Никола. – В моем случае мы изрядно поработали над тем, что я слишком многое держу в себе…

Он осекся, увидев, что мы с Катрин смотрим на него, скрестив на груди руки, с откровенной насмешкой. Никола нечасто говорил об этих вещах и еще реже в таких выражениях.

– …По очевидным причинам, – продолжал он, наставив на нас указующий перст. – Как бы то ни было, когда я начал раскрываться, это был… Туретт. Чего только из меня не поперло.

– Что правда, то правда, – подтвердила Катрин.

– И как, утряслось? – спросила я.

– Эй, – поднял палец Никола. – Разве я не образец сдержанности?

Так мы проговорили добрую часть вечера, поедая тамалес, приготовленные Эмилио и Катрин. Я больше не задавала себе вопросов, и мне было хорошо – метод «потребление алкоголя и вопли с друзьями» был на данный момент куда менее затратным и более приятным, чем метод «самоанализ и здравомыслие».

Я все-таки не сказала им о вдруг накатившем желании поделиться с Флорианом впечатлениями от визита к психотерапевту. Мне не хотелось их тревожить и еще больше не хотелось вновь пробудить это желание. Лишний стакан вина, чуть больше неприятия действительности – это было куда проще.

Мне еще предстоит долгий путь, сказала я себе.

– Мы идем завтра к твоему отцу? – спросила меня Катрин, когда я помогала ей мыть посуду. Я совершенно забыла о дне рождения сестренки, которое было намечено на завтра в особняке моего отца.

– О боже…

– Тебе надо пойти, – сказала Катрин.

– Да… да, я знаю…

– Я пойду с тобой.

– Нет… не надо, я пойду одна.

– Ты уверена? – спросила она с явным облегчением.

– Да… я уверена.

Какая-то часть меня хотела встретиться с моей родней – посмотреть, как я на это отреагирую. Я ждала неизбежных вопросов с тревогой, но и с изрядной долей любопытства. В худшем случае, говорила я себе, вернувшись, я переверну пару танков!..

– Я уверена, что все будет хорошо, – сказала мне Катрин. – Побудешь там час или два и вернешься.

Я встревоженно покосилась на подругу: обычно, когда она была уверена, что все будет хорошо, происходила катастрофа. Никола говорил, что это дар. Я убрала в буфет стопку тарелок, от души надеясь, что на этот раз дар не сработает.

Я приехала на вокзал Сент-Дороте около пяти часов, когда розовая полоса неба медленно гасла над огромной полупустой автостоянкой. Ах, Лаваль[35], подумалось мне. Я прошлась по перрону, глубоко вдыхая. Я нервничала, не зная толком, почему. Вечеринка не очень меня прельщала, мне не особенно хотелось видеть сестренку и ее подруг, а также дядюшек и тетушек, но ничего устрашающего в этом не было. Я почти надеялась, что отец забудет меня здесь, на бездушном перроне вокзала Сент-Дороте, или позвонит и скажет, что праздник отменяется из-за нехватки постеров Нико Аршамбо[36], или утюжков для волос, или уж не знаю, по чему и кому там теперь фанатеют подростки.

Но Билл был на месте и весело сигналил мне из-за руля своего сверкающего внедорожника, марку которого я никогда не могла запомнить. (Каждый раз, когда я виделась с отцом, Никола потом спрашивал: «Ну? Какой у него новый танк?», а я неизменно отвечала: «Черный?» или «Вроде бы серый?»)

– Ну? – крикнул мне отец через окно. – Ты не на велике прикатила?

Ах, Билл. Ничто, по его мнению, не могло быть лучше славной шутки в адрес людей, живущих на Плато, или близ Плато, или только бывающих на Плато, которые, все как один, «хиппари». Когда я ела, он не мог не сказать мне, энергично подмигивая (мой отец принадлежал к тому типу людей, которые считают, что хорошую шутку не оценят без подмигивания и/или тычка локтем): «Смотри, Женевьева, а вдруг это не экологично», хотя я ни разу за свои тридцать два года не проявляла ни малейшей непримиримости к органическому содержимому моей тарелки. Смысл, который мой отец вкладывал в понятие «хиппари», был очень личным.