Селяне радостно наблюдали, как Одо проглотил оба бутерброда, а когда очередь доходит до бананов, они и вовсе приходят в восторг. Питер думал, что их хватит по крайней мере на несколько дней. Ан нет. Обезьяна, завидев бананы, гукает от неописуемой радости и принимается уплетать бананы один за другим, ловко очищая от кожуры; с тем же успехом она проглотила бы и оба новых бутерброда, не окажись Питер порасторопнее и не перехвати один из них. Следом за тем Одо жадно заглатывает и кофе Питера, предварительно макнув в чашку пальцы, чтобы проверить, не горячо ли. Выпив все до последней капли, он вынимает чашку изо рта и начинает облизывать ее языком и губами, как будто это огромный леденец.

Селяне улыбаются и смеются. А macaco у этого чужака – и впрямь забавная зверушка! Питер доволен. Одо всех очаровал.

И вот в разгар веселья, в минуту, показавшуюся Питеру мгновением всеобщего и полного облегчения, Одо хватает рукой чашку, вскакивает на стул, пронзительно визжит и со всей силой швыряет ее наземь. Чашка разбивается вдребезги.

Селяне застывают как вкопанные. Питер поворачивается к подавальщику и делает успокаивающий жест рукой.

– Desculpe![84] – говорит он.

– Não há problema[85].

Потом, уже обращаясь к широкой публике, он прибавляет:

– Macaco amigável é feliz, muito feliz[86].

Amigável и feliz – но в меру. Он расплачивается, оставляя щедрые чаевые, и откланивается – толпа осмотрительно расступается перед ними.

Когда они возвращаются, дом на краю деревни не узнать. Стекла в окна вставлены; водопровод работает; к газовой плите подсоединен новый баллон; каждая пядь поверхности основательно отмыта; кастрюли, сковородки, посуда, ножи, ложки и вилки – хоть и бывшие в употреблении, потрескавшиеся, разрозненные, но вполне пригодные для использования – расставлены по кухонным полкам; на кровати покоится новый матрац, застеленный чистой простыней и парой шерстяных одеял, поверх которых лежат сложенные полотенца… и среди всего этого дона Амелия – она занимается тем, что пристраивает на столе в гостиной вазу, полную ярких цветов.

Питер подносит руку к сердцу.

– Muito obrigado! – говорит он.

– De nada[87], – отвечает дона Амелия.

Оборов взаимную неловкость, они быстро сговариваются о цене. Он потирает большой палец об указательный и показывает на газовый баллон, кухонные принадлежности, потом – в сторону спальни. Затем заглядывает в словарь в поисках слова «аренда» – оно выглядит странно: aluguel. Дона Амелия всякий раз называет цену с нескрываемой нервозностью, и Питеру всякий раз кажется, что она продешевила раза в три-четыре. Он соглашается без лишних слов. Дона Амелия объясняет, что охотно готова ему стирать и раз в неделю убирать в доме. Он медлит с ответом. Здесь и убирать-то нечего, да и потом, чем еще ему занимать свой досуг? Он снова задумывается. Впрочем, она может стать его связной со всей остальной деревней. И, что важнее, она будет связной Одо – обезьяньей посланницей. К тому же, сдается ему, обитатели Тизелу – народ, вероятно, не больно обеспеченный. А взяв дону Амелию к себе на службу, он сможет внести свою, пусть и небольшую лепту в местное хозяйство.

– Sim, sim, – говорит ей он. – Quando?[88]

– Amanhã, amanhã, – с улыбкой отвечает дона Амелия.

Дальше – следующий пункт повестки дня. Ему, с Одо, нужно привести в порядок свои дела. Речь идет об открытии в установленном порядке банковского счета и организации регулярных безналичных денежных переводов из Канады, а также о получении постоянного номерного знака для автомобиля. Стало быть, где находится ближайший банк?

– В Брагансе, – отвечает дона Амелия.

– А телефон? – спрашивает он. – Aqui?[89]

– В кафе, – отвечает она. – У сеньора Алвару.

Она дает ему номер.

Браганса – в часе езды отсюда. Но куда больше его заботит другое: стоит ли брать обезьяну с собой или, может, ее лучше оставить здесь одну? Без всех этих организационно-рутинных дел никак не обойтись. Как ни крути, что в городе, что в деревне он не умеет по-настоящему ладить с Одо. И что бы он ни делал, ему остается полагаться только на обезьянью сознательность. А еще надеяться, что Одо не убежит далеко от дома и не попадет в какую-нибудь передрягу.

Дона Амелия с бригадой помощников уходит восвояси.

– Сиди здесь, сиди здесь. Я скоро приду, – обращается он к Одо, который весело резвится на каменном полу.

Питер выходит из дома и запирает за собой дверь, хотя знает, что Одо ничего не стоит ее открыть. Он садится в машину и уезжает. Глядя в зеркало заднего вида, он замечает, что обезьяна взбирается на крышу.

В Брагансе он закупает припасы: свечи, фонарики, керосин, мыло, всякую снедь, включая молоко в картонной упаковке, которое не нужно хранить в холодильнике, разные хозяйственные принадлежности с предметами личной гигиены – и улаживает дела в банке. Что до номерного знака, его обещают выслать ему по почте на адрес местного кафе.

Из почтового отделения Брагансы он делает два телефонных звонка в Канаду. Бен выражает радость по поводу того, что отец благополучно добрался до места.

– Какой у тебя номер телефона? – спрашивает он.

– У меня нет телефона, – отвечает Питер, – но я могу дать номер телефона деревенского кафе. Можешь оставить им сообщение, и я непременно тебе перезвоню.

– Что значит «нет телефона»?

– Нет, и все. В доме нет телефона. Зато он есть в кафе. Записывай номер.

– А вода-то есть?

– Ну да. Хоть и холодная, но бежит.

– Класс! А электричество?

– Ну, собственно говоря, нет.

– Ты шутишь?

– Разумеется.

В трубке тишина. Он чувствует, что Бен ждет объяснений, оправданий, защитной реакции. Он не выдает ни то, ни другое, ни третье. А сын между тем продолжает в своем духе:

– А как там с дорогами – они асфальтированные?

– Как ни странно, мощенные булыжником… А что у тебя с работой? Как там Рейчел? Как поживает старушка Оттава?

– Зачем тебе это, пап? Что ты там забыл?

– Здесь славное местечко. Да и предки твои родом из этих краев.

Они заканчивают разговор как истинно благородные люди, не лишенные высокопарности в выражениях. Обещают друг другу непременно созвониться в ближайшее же время, полагая, что следующий их разговор будет не таким натянутым, как нынешний.

Потом он поговорил с сестрой, Терезой, – куда более душевно.

– И как тебе в деревне? – спрашивает она. – Почувствовал себя как дома?

– Не очень, тем более что я не говорю по-португальски. Зато здесь тихо, природа и веет стариной – милая сердцу экзотика.

– Нашел семейное гнездо?

– Нет пока. Я ведь только приехал. А когда мы уезжали, мне было три года. Потом, для меня нет особой разницы, где, собственно, я появился на свет – в этом доме или в том. Ведь дом – всего лишь дом.

– Ладно, сентиментальный ты мой, а как там наша бессчетная родня, позабытая-позабро-шенная?

– Пока прячется – видно, выжидает удобную минуту, чтобы наброситься всей оравой.

– По-моему, Бен взбодрится, если ты ему получше все распишешь. Вот что, скажи ему, что ты поливаешь наше генеалогическое древо, ухаживаешь за корнями. А то после твоего внезапного отъезда он сам не свой.

– Попробую, постараюсь.

– Клару-то вспоминаешь? – спрашивает она уже более мягко.

– Все время мысленно разговариваю с ней. Теперь она живет в моих мыслях.

– А у тебя-то как со здоровьем? Сердце как?

– Пока стучит.

– Рада слышать.

Когда он возвращается в Тизелу, Одо все еще сидит на крыше. Завидев машину, обезьяна громко гукает и скатывается вниз. После многочисленных приветственных погукиваний шимпанзе хватает пакеты с провизией, принимает вертикальное положение и вразвалочку тащит их в дом. Подобная услужливость оборачивается тем, что пакеты рвутся, а их содержимое рассыпается. Питер все собирает и заносит в дом.