— Мне нужно проведать родителей. Не хочешь поехать со мной?

Он посмотрел странно. Я его испугал. Как будто до этого я не двигался и вдруг сделал что-то резкое. Взмахнул рукой. Затрясся. Выпучил глаза после шести месяцев комы. Иногда ты открываешься человеку и пугаешься собственной откровенности. Иногда пугается человек. Я мог открываться постепенно, шаг за шагом. Может, стоило сделать это раньше. Пресловутое чувство момента. Пресловутое чувство меры.

Первым, что я увидел, выйдя на улицу, оказался прислоненный к крыльцу мотоцикл. Мой взгляд уцепился за него, как за спасательный круг. Еще один указатель, чтобы запутать. Еще один прикрытый баками тупик.

Будешь долго сомневаться: стоит ли? Решишь проверить и в итоге наткнешься на кирпичную стену. Станешь корить себя: не прислушался к интуиции. Побредешь обратно, походя пнув заполненную до краев мусорку. Затем история повторится.

Нашел придавленную ключами записку. «Спасибо», — маленькие округлые буквы, слитное написание. Простой карандаш, старая, завалявшаяся в кармане джинсов бумажка.

«Спасибо» — не извинение. Обещание. Еще одна глупость.

Достаточно.

Всё, что я делаю — еду домой. Это так просто. Люди по обыкновению так и поступают — едут туда, где их мысли были простыми. Где они размышляли над простыми вещами. Где запихивали учебники в сумку. Где хватали из вазы краснобокое яблоко и отправлялись в школу. Где перепрыгивали через две ступеньки, где шли, не наступая на дождевых червей. Какие-то простые, незамысловатые вещи — те, что врезаются в память. Якоря. Маленькие медные колокольчики.

Маленькие звоночки из прошлого.

***

Динь-динь.

Пялюсь на темную, шоколадного цвета дверь. В памяти всплывают моменты из прошлого; я и раньше не раз стоял вот так, не решаясь нажать на звонок.

Память — забавная вещь. Я помню мелочи, но давно забыл, что им предшествовало.

В итоге я просто стучусь. Торопливые шаги, копошение — это суетится мама. Наверняка на ходу снимает передник или поправляет покосившееся зеркало. Может, Шерлок снова разбросал игрушки. Хотя, кажется, это было давно. Даже слишком. Хм… Боже, но это ведь Шерлок.

— Майкрофт! — удивленно восклицает она. Я чмокаю ее в щеку и вхожу.

Как будто это удивительно. Эй, вообще-то, это и мой дом тоже. У меня есть моя комната, моя кровать, кресло у камина и любимое место в саду. Родители и младший брат. Неужели так удивительно, что иногда я приезжаю проведать все это?

— Тебя долго не было. Как твоя поездка? Ты похудел, ты вообще ешь? Почему ты один? Ты мог приехать с другом. Как Стейси? Она совсем перестала ездить. Почему ты на машине?

Мама в своем репертуаре: в меня летят один за другим вопросы. Не то чтобы я терялся. Правило такое: из всего бессвязного потока выбираешь самый безобидный, отвечая по возможности односложно. Так она утолит первый голод и наконец вспомнит, что я провел в пути добрых три часа.

— Только Стейси здесь не хватало, — доносится голос Шерлока. Вскоре появляется и он сам.

Хмурюсь. На его скуле — здоровенная ссадина и свежий фингал.

— Вот, Майкрофт, полюбуйся, — говорит мама. — Я устала с ним бороться, может, хоть тебя он послушает.

Шерлок гримасничает.

— Приложи холодное, — говорю я, игнорируя ужимки.

— Уже поздно, — отвечает он, всем своим видом показывая, что ему всё равно, как он выглядит. Как будто не его коробки с обувью стоят у меня под кроватью. Как будто его шмотки не стоят годового бюджета маленького африканского государства. На самом деле, уверен, ему даже нравятся такие отметины — конечно, если те напоминают о победах. И лишь в том случае, когда ссадины не грозят превратиться в шрамы.

— Всё равно приложи.

Он смотрит непонятным взглядом. Видимо, заметил что-то необычное и анализирует перемену. Потом всё же нехотя тащится в кухню и возвращается с замороженной курицей в руке. Я обреченно цокаю, но молчу. Это же Шерлок.

— Майкрофт, — говорит мама, — я так рада, что ты приехал… Знаешь, я всё ещё вздрагиваю, когда остаюсь наедине с этим монстром, — она улыбается, треплет Шерлока по плечу.

Дом, милый дом…

В гостиной отвоёвываю любимое кресло. Шерлок обиженно опускается на диван, раскладывая конечности и положив голову на колени матери. Второе кресло, в котором обычно сидит отец, по какой-то причине ему не любо.

— А где папа? — спрашиваю я.

— На охоте. Твой отец на охоте, — задумчиво произносит Шерлок.

«Вообще-то, он и твой отец тоже», — думаю я.

Их отношения всегда казались странными. Они не ссорятся, скорее общаются постольку-поскольку. Отец делает вид, что ему неинтересно (скорее всего, так и есть), а Шерлок — это Шерлок. Их доброжелательное сожительство похоже скорее на пакт о ненападении. Подозреваю, что отец устал бороться со своим взбалмошным отроком — того не берут ни гнев (впрочем, для этого отец слишком мягок), ни угрозы лишения, ни «пытка» молчанием. Да и не думаю, что после меня у него остались силы на борьбу. В детстве мне здорово влетало.

Спасибо, мама, папа. Не знаю, кем бы я стал без вас.

Я улыбаюсь свои мыслям. Мама, видя мое доброе расположение духа, продолжает расспросы.

— Почему ты без своего друга? — говорит она, не скрывая обеспокоенного взгляда.

О, боги, все матери одинаковы.

Гадаю, которого друга она имеет в виду. Кажется, о Клэнси она не слышала (хотя определенно слышала о его родителях). Не хочу шокировать своей «ветреностью» — именно так она воспримет происходящее в моей личной жизни. Все-таки они с отцом люди хоть и не старые, но, определенно, старого склада. Хватит и неновости о том, что я гей. Отец до сих пор считает это какой-то шуткой.

Это какая-то шутка. Хотел бы и я так думать.

— Он занят, — говорю я, пока Шерлок буравит меня взглядом. Кажется, моё доброе расположение тает на глазах.

— А Стейси? Её мать жалуется, что она совсем не дает о себе знать. Бедная Велма…

— Мам, ну перестань. Сами разберутся. Ты же знаешь её характер, она никогда не была привязана к семье.

— Только к её деньгам, — вставляет Шерлок, все еще прикладывая курицу к лицу. В сочетании с серьезным взглядом смотрится комично.

Мать глядит с укоризной, во взгляде ясно читается «Как и ты, Майкрофт». А может, мне померещилось и заговорил глас совести. Ой-ой, Майкрофт. Рискуешь растаять и потечь. Экономка расстроится, увидев пятна на обивке. Клубничное мороженое. Кресло придется сменить.

— Ты мог бы не реагировать на нее? Не задумывался, может, она не приезжает из-за прошлого раза? Бога ради, держи свой язык при себе!

— Да брось, Майкрофт, — отмахивается брат, — её, как и меня, это развлекает. А не приезжает она потому, что спилась и прячет стыдливые глаза. У них это семейное.

— Шерлок! — одергивает мама. Воспоминания о прошлом визите Стейси слишком сильны. — От ваших скандалов устали все! Если не слушаешь меня, послушай хотя бы брата.

— Я всего лишь сказал, что она закончит свое нелепое существование спившейся содержанкой. Разве я не прав? — говорит он, поднимаясь и садясь на диване.

— Ты терроризируешь бедную девочку, она этого не заслужила…

Я молча наблюдаю за их перепасовкой. Не то чтобы мне нравилось, но хотя бы отвлекает. Возможно, нападки Шерлока не беспочвенны, но…

— Ты не дорос, чтобы её осуждать, — осекаю я, — и лично тебе она ничего не сделала.

— Она назвала меня ребенком! — возмущается брат.

— Так и есть, — говорю я и, выдержав ненавидящий взгляд Шерлока, предлагаю закрыть тему.

Обед проходит в разговорах и расспросах, правда, говорит в основном мама, а мы с братом киваем, переглядываемся, смеемся и, якобы в тайне от нее, закатываем глаза. Пару раз приходится пнуть его под столом, что, несомненно, от маминого внимания не ускользает. Она спрашивает о Франции, моей магистратуре, работе под началом секретаря Шотландии*, режиме дня и бессоннице. Потом беседа плавно (по крайней мере, так кажется матери) перетекает к моей личной жизни, и я делаю вид, что наелся и устал, но, снедаемый любопытством, Шерлок отказывается подыграть и всячески затягивает неприятный разговор. За что получает очередной пинок в лодыжку.