Хмыкаю.

Звучит сигнал и за ним — ещё одно непрослушанное сообщение.

«Привет, это Джеймс. Сегодня в закрытом кинотеатре на Хертсмир-Роуд крутой концерт. Приходи, иначе твой чокнутый дружок с меня три шкуры спустит. Будут все наши, подтягивайся».

Концерт… Припоминаю. «Все наши» — как будто мне это интересно. У моих знакомых странная привычка. Они зовут куда-нибудь, а потом добавляют: «Будут все наши», — как последний аргумент. После него я должен выбросить белый флаг и сдаться.

Все эти концерты на заброшенных площадках промышленных районов — дань новой моде. Рок-группы, наспех сколоченные отпрысками богатых семейств, показная демократичность, наркотики, шик посреди захолустья, ржавые сваи, плесневелый воздух, красивые женщины с густо обведенными глазами, дизайнерские шмотки, похожие на лохмотья… Лондонская богема выходит в люди и презрительно ведет носом, провозглашая новую свободу.

Тупость. Стесняться своих денег, но кичиться ими при любом удобном случае.

Я спрашиваю себя: «С каких пор где все, там и я?». Стучу кулаком по диванной подушке и всё же решаю пойти. Наверное, я мазохист.

***

У входа толпа. Практически все курят, потягивая пиво. Смех, гомон, глухие басы музыки. Привычный пятничный ажиотаж. Представляю, сколько народу внутри. Атмосфера беззаботности. С удивлением отмечаю, что именно её мне и не хватало.

Выискиваю знакомые лица. Джейми наверняка внутри, у него своя группа (что странным образом сочетается с занимаемой им должностью в Парламенте). Их музыка похожа одновременно на рычание электропилы, скрежет напильника и вой волынки. Другие группы не отстают, так что находиться здесь трезвым губительно для психики. Чуть в стороне замечаю стайку девчонок и среди них — обтянутую в черную кожу Стейси. В руке жестянка «Будвайзера», в зубах — тлеющая сигарета. В девяносто пятом принцессы выглядят именно так.

— Майк! — голос, несмотря на шум, бьет по ещё не привыкшим к громким звукам ушам. — Сколько лет, сколько…

— Мы не виделись неделю, успокойся, — говорю я, забирая протянутую банку. Она смеется и разводит руками. — Давно здесь?

— С полчаса. Внутри есть бар, но у этих придурков только пиво и водка, — она кривит рот, — а Кэндис решила, что леди пить водку не полагается. Да, Кэнди? — Она пихает подругу, и та, ухмыляясь, салютует такой же красно-белой жестянкой.

— А где наш маленький друг? — спрашивает Кэндис, сдувая с лица красную прядь. Она приобнимает рыжеволосую подружку, которая, впрочем, не обращает на нас внимания и занята разговором с каким-то блядушного вида парнем.

— На сборах, — хмыкаю я.

— Бедный Олли, — в унисон смеются девушки.

— Внутри жарко, как в парилке. Я на дексамине, кстати, — говорит Стейси, протягивая два белых квадратика. — От лучших производителей. Полный пиздец.

— Видел бы ты её час назад, — подмигивает Кэндис.

Да что там. Я видел её разной.

Я проглатываю таблетки и отпиваю глоток. Чувствую, как холодное пиво спускается по пищеводу и попадает в пустой желудок. Как растворяется оболочка. Крошечные пузырьки устремляются к горлу. На языке — противный вкус лекарства. Ощущение не из приятных. Снова прикладываюсь к банке.

Подходит мой Джейми, вспотевший, с мокрой головой. В руке стакан с чем-то прозрачным — разбавленная водка. Мы здороваемся, закуриваем, и он, к моему удивлению, начинает пересказывать все последние сплетни. К моему удивлению, мне даже интересно. Звучит куча знакомых имен, девчонки хихикают, фыркают и изредка вставляют известные подробности. Ржём над Олли, мол, новый тренер сделает из него человека. Я замечаю, что даже рыжая подруга Кэндис отвернулась от хлыща и слушает нас с нескрываемым интересом. А вот Стейси неожиданно впадает в задумчивость, смотрит отрешенно, и через минуту я понимаю, почему.

Непринужденный разговор затягивает, и я наконец-то расслабляюсь, забывая о беспокойстве. Внизу, в районе асфальта, перекатываются приятные теплые волны, поднимаются выше, ноги становятся ватными, земля кажется невесомой. Закрываю глаза, ожидая, пока пройдет головокружение, но прикрытые веки лишь подначивают наркотические качели. Звуки приглушаются и доносятся будто издалека, интершум стихает и льется в уши нейтральным шипением. Спустя несколько секунд мир вокруг становится расплывчатым, подернутым пленкой. Переглядываюсь со Стейс, та улыбается как-то робко и неуверенно. Кажется, стоит взять её за руку — чего доброго упадет.

Сигаретный дым в сумерках видится темно-серым, почти графитовым. Чувствую, что от еще одной затяжки вывернет наизнанку, и выбрасываю окурок. Джеймс продолжает говорить, я машинально всматриваюсь в лица, пытаясь понять, не заметил ли кто моего «отсутствия». Кажется, только Стейси. Она кивает в сторону дверей; затем чмокает Джейми, мы говорим, что отваливаем, и пробираемся ко входу.

***

В первые секунды новая действительность ударяет в глаза; чувствую себя рыбой, которую достали из аквариума и немилосердно долбанули об пол. Музыка — если это вообще можно назвать музыкой, — орет так, что внутри меня грохочет сотня барабанов сразу. Вокруг толкотня, повсюду локти, мы проходим, то и дело натыкаясь на выпуклые части разгоряченных тел. Хотя эта тусовка не отличается от многих других, наркотики во мне говорят о другом, путая в пространстве и заставляя удивляться возникающим отовсюду помехам. Кажется, здесь действительно куча народа. «Кто, мать твою, все эти люди?!» — кричу я Стейси, но она только отмахивается. Мы продираемся к бару и теперь спокойно вздыхаем. То ли поздно, то ли рано, — желающих выпить наблюдается не так много. Стейси приваливается к стойке; бармен хватает два пластиковых стакана и, не смотря, доверху заливает пивом. Пена вытекает за края, попадает на столешницу, немного даже сбегает вниз, на пол. Стейс ржет, что-то орет, но музыку перекричать невозможно. Вливаем в себя мутное нечто; моя подруга пританцовывает на месте, пока я жестами объясняю бармену, что мы хотим водки. «Деньги», — орет он, потирая большой и указательный пальцы, я шарю в кармане, бросаю бумажку — кажется, пятьдесят фунтов. В голову ударяет очередная наркотическая волна, я придерживаю Стейс за талию и невидящим взглядом пялюсь в покрытую тусклой патиной царапин столешницу. Брошенная банкнота тонет в лужице разлитой пены, это зрелище увлекает не на шутку, пока бармен не цепляет её пальцами и Стейс не толкает в плечо, смотря привычно рассредоточенным взглядом.

Выпиваем по две водки, закусываем пожухлым лимоном и тащимся в толпу. Музыка, до этого казавшаяся нестерпимой, вписалась в наше состояние идеально. С полчаса мы орём так, что слышно на другом конце города, трясемся в такт ударным, вскидываем руки, прыгаем… Экстаз — иначе не скажешь. Стейси трясет длинными волосами, запутывается в них пальцами, я изредка ловлю отсутствующий блеск стеклянных глаз, улыбаюсь, продолжаю тащиться. Повсюду руки, на меня то и дело наваливается какой-то тощий придурок, которому явно лучше, чем нам, кажется, я даже пытаюсь спросить, что он принял. На сцене в рваной жилетке на голое тело наш общий знакомый Борис, он классно играет, а поет ещё лучше… Или мне кажется? Но Стейси нравится, вообще всем нравится. Я вспотел, еле держусь на ногах, но уйти из этой гущи событий — значит проиграть… Боже, что я несу… Наконец откуда-то сбоку меня хватает рука, я всматриваюсь в её продолжение и натыкаюсь на лицо Джейми (узнаю его не сразу). Другой рукой он стискивает мою подругу. Стейси недовольно хмурится, возмущается, пытается брыкаться, когда он тащит нас за собой. Что за придурок этот Джим, Клэнси мог выбрать не такого занудливого друга… Я мог выбрать не такого занудливого друга… Он уводит нас прочь от радости… веселья… счастья…

— Эй! Какого хрена! — ору, прислоняясь к стойке.

— Вы двое совсем сдурели? — интересуется он так, что у меня закладывает уши. Стейси навалилась на стойку, её потряхивает… она смеется… она… рыдает?!

Я протягиваю руку и убираю волосы с её лица. По щекам текут слезы.