Джон устроился на работу в госпиталь. Из-за отсутствия специального образования его взяли санитаром на минимальный оклад. Однако он не терял надежды выучиться хотя бы на медбрата, а пока усердно мыл полы и выносил утки за лежачими больными, которых хватало при любой власти. Приходилось помалкивать в тряпочку, демонстрируя лояльность к новым властям, ибо «все лица, распространяющие враждебные немцам слухи путем ведения ненавистнической или подстрекательской пропаганды, все лица, подстрекающие к неподчинению указам или постановлениям немецких властей» могли быть подвергнуты тяжким телесным наказаниям и даже повешены. Ну, это уж как кому повезёт. Джону нужно было выжить, чтобы снова увидеть своего сына, по которому он отчаянно тосковал. Радовало лишь то, что он успел получить от Пола письмо, в котором тот сообщал, что они благополучно прибыли на место и живописал, как маленький Эдди важно представился ещё незнакомому ему дедушке.

Оккупанты стремились выжать из захваченных территорий для Германии как можно больше продовольствия, для чего по дворам периодически ходили солдаты, конфисковывая «млеко, курка, яйки», и сырьевых ресурсов, одним из которых была железная руда, пласты которой залегали за городом. Был введен строгий учёт местного населения, которое должно было являться для регистрации в полицию. Во время этой регистрации отбирали физически крепких бет и омег для работы в шахтах, куда их сгоняли под дулами автоматов. И захочешь отказаться, да не сможешь. Когда Уотсона забраковали, он впервые в жизни порадовался своему низкому росту и щуплому телосложению. Из-за постоянного недоедания и переживаний он сильно похудел и снова весил, как в школе.

Во время первого неожиданного визита немецких солдат Джон и Нэд лишились всех кроликов. Наученные горьким опытом, они теперь прятали козу-кормилицу в подвале. Денег, чтобы купить продукты и дополнить ими скудный рацион положенных им пайков, катастрофически не хватало. Потому что всё, что высылал супругу Шерлок, превратилось в бесполезные фантики, ведь теперь в ходу были новые деньги. На днях Джон пришёл к выводу, что пришла пора расстаться с некоторыми вещами, чтобы обеспечить семье более-менее сносное пропитание. Было жалко до слёз продавать граммпластинки Шерлока, с которыми связано столько воспоминаний о прежней счастливой жизни. Однако Джон быстро придушил эти сентиментальные настроения, сказав себе, что их вещи достанутся какому-нибудь хорошему человеку, который получит возможность наслаждаться прекрасной музыкой, как наслаждались раньше они с мужем. Пластинки, подарившие радость Джону, продолжат существовать, только уже у другого хозяина.

В один из немногих выходных Уотсон отправился на рынок с сумкой, полной граммофонных пластинок и фарфоровых статуэток. Он несколько часов простоял на морозе, пританцовывая у прилавка, на котором был разложен этот нехитрый скарб. Мало кто интересовался его товаром, а те, кто выказывал заинтересованность, предлагали смехотворно низкую цену, ибо в цене сейчас были тёплая одежда и еда, а не подобная ерунда. Джон отказал двоим покупателям, и теперь уже жалел об этом. Было бы хотя бы на что кусок хлеба купить. Пар валил изо рта и оседал инеем на шарфе, которым была укутана не только худющая шея, но и часть его лица, ноги и руки превратились в ледышки, но Джон не уходил. Ведь не тащить же всё это обратно домой. Когда он почти отчаялся, у прилавка вдруг нарисовался Джим Мориарти собственной персоной. Взглянул свысока на жалкое зрелище, которое представлял собой сейчас его друг детства: на ногах валенки, на голове видавшая виды шапка-ушанка, из-под которой выглядывали воспалённые от хронического недосыпа глаза и пряди волос русых волос, посеребрившихся после известия о гибели Шерлока.

- Привет, Джон, почём красота-культура? - спросил Джим.

- Привет. Сколько не жалко, - пряча глаза, ответил омега. Было ужасно стыдно, что лощёный Мориарти видит его в столь бедственном положении.

- Беру всё, - Джим вытащил из кармана самую крупную купюру, бывшую в обращении, и небрежно кинул её на прилавок.

- Мне подачек не надо, - вспыхнул Уотсон.

- Дураком родился, дураком помрёшь, Джонни. Неужели до сих пор не понял одну простую истину: «Хочешь жить – умей вертеться»? – бета выглядел донельзя довольным собой. – Зря морду от меня воротишь. Я ведь мог бы по старой дружбе взять тебя под крыло и навсегда избавить от нужды, если ты согласишься переехать ко мне.

- Я уже говорил тебе, что я замужем, - отчеканил Джон, выделяя каждое слово. Он прекрасно понимал, что кроется за столь щедрым предложением. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. За всё в этой жизни приходится платить. Только порой расплачиваться приходится не деньгами, а своим телом и своими принципами.

- Вот только твой муж погиб, так что нет больше смысла блюсти ему верность, изображая из себя святошу, - Мориарти скорчил постную физиономию.

- Он не погиб, а пропал без вести, - возразил Джон. Произнося эти слова, он и сам на секунду поверил, что Шерлок жив, а то страшное письмо пришло по ошибке.

- В военное время это практически одно и тоже, - сказал, словно вылил ушат ледяной воды на голову, Джим.

- А я предпочитаю верить, что он жив и когда-нибудь вернётся ко мне, - заупрямился Уотсон.

- Блажен, кто верует, тепло ему на свете, - издевательски пропел Джим. – Ну да ничего, это поддаётся лечению. Реальность кусается. Вскоре ты передумаешь и сам приползёшь ко мне, умоляя трахнуть тебя, а я, возможно, буду не столь добр, как сегодня. Могу я забрать свои покупки?

- Покупки – да, меня нет, - ответил Джон, укладывая пластинки в холщовую сумку.

Мориарти ушёл, ухмыляясь. Он мог бы скрутить Джона в бараний рог прямо сейчас, но это было бы неинтересно. Забавнее было поиграть с ним, как кот с мышкой, и продлить удовольствие. Ведь потом, когда у Джона начнётся течка, и он сам придёт к нему, долгожданная победа будет намного слаще. Джим с детства играл в эти игры с Джоном, но теперь он доведёт игру до победного конца, и на сей раз всё будет по-взрослому.

После ухода Джима, Джона ещё долго трясло от ярости. Однако был в этом и положительный момент – он больше не чувствовал пробирающего до костей холода. Короткий день уже близился к завершению, когда Уотсон покидал рынок. Он купил банку тушёнки и целую краюху хлеба, и у него оставалось ещё немного денег. Джон как раз размышлял над тем, что ещё стоит на них купить, круг макухи или немного пшеничной крупы, когда его остановил вопрос старого цыгана, бродившего у рыночных ворот:

- Сынок, не подскажешь, как добраться до автовокзала?

- Сначала идите направо, на перекрёстке поверните налево и идите прямо по улице, пока она не упрётся в подвесной мост… - Джон встретился взглядом с цыганом, и тут же попал под гипноз его громадных карих глаз.

- Ох, сынок, вижу, горе у тебя. Кто-то близкий недавно умер и кто-то надолго потерян.

- Потерян? – переспросил Джон, облизывая обветрившиеся губы. – Кто именно потерян?

- Позолоти ручку, яхонтовый, - потребовал цыган, - может, ещё что смогу увидеть.

Джон машинально снял с пальца обручальное кольцо и положил его в заскорузлую ладонь старика.

- Жив он, жив, соколик твой ясноглазый. Но крылья ему подрезали. Нескоро сможет он взлететь, - затараторил вымогатель, который был прекрасным психологом. Стоило цыгану нащупать у человека слабинку, дальше он мог манипулировать им как угодно, выманивая деньги и драгоценности в обмен на сомнительную информацию и призрачные надежды.

- Да не томи ты, говори яснее. Что с ним случилось? – сердце Джона затрепетало от невозможной, но такой желанной надежды. И пусть говорят, что надежда – глупое чувство, а ожидание – удел слабых, но если это помогает выжить, то Джон будет ждать и надеяться.

- Позолоти ручку, - снова потребовал всё больше наглеющий цыган и скривился, увидев на своей ладони не золото, а смятые купюры.

- Тёмная это история. Вижу лишь всполохи огня в темноте и твоего суженного. Не время вам ещё встретиться, мешают вам злые люди. Но ты жди, яхонтовый мой, - цыган, не разрывая зрительного контакта, стал пятиться от Джона.