Новое прикосновение твоих пальцев, новый разряд – и я, оторвавшись от губ Онери, впиваюсь зубами в собственную руку, а твой довольный смех своими переливами лишь сильнее раскачивает потерявший всякие напоминания о материальности мир. Когда на третьем мучительно-остром искристом касании мою горящую огнем плоть охватывает влажный жар, я даже не понимаю, что именно ты сделал – осознаю лишь, когда, проморгавшись от пылающих звезд, вижу твою равномерно качающуюся вверх-вниз голову – и ловлю возбужденно-голодный взгляд сияющих звериным золотом глаз. Опоры для меня просто нет – и мучительный в кипучей лаве желания прилив напрочь выжигает сознание.
Дыхание перехватывает, и хочется выгнуться сильнее – чтобы сделать глубокий вдох, чтобы перестало так отчаянно бить в виски, чтобы ты хоть ненадолго прервал еще лишь набирающую обороты сладкую пытку, но Мы отлично осознаем – ты не будешь милосерден, потому что долги нужно отдавать. Перед глазами все плывет, но одного Мы не можем не заметить – Наша Надежда на каждом вдохе облизывает пересыхающие губы, и Мы прихватываем волосы на его висках, притягивая ближе, приникая в поцелуе. Его язык скользит по Нашим зубам – настойчиво, невольно повторяя ритм становящихся все более жесткими толчков Ано Хазрат, и все меньше воздуха, и все сильнее кружится голова…
Я с трудом осознаю, что ты поднимаешь меня – но всей грудью влипаю в Джаса, обвивая одной рукой его поясницу, а во второй стискивая оба соприкоснувшихся с почти болезненной вспышкой наслаждения члена – и свой, и его, смутно улавливая, что поверх моей руки ложится вторая. Его поцелуй все глубже, все отчаяннее, но ничуть не отвлекает от ощущения резкого вторжения – и накатывающего облегчения. Я ждал этого. Я жаждал этого – наполненности, и жгучего растяжения мыщц, и рваного вздоха в мое плечо, и резкого, болезненного укуса, в котором ты всегда прячешь стон удовольствия.
Мы нуждаемся в тебе, Ано Асала. В том, чтобы кто-то сдерживал Нас, направлял, указывал. Потому что Нам нужна опора в ком-то. Потому что кто-то должен иметь возможность Нас подчинять – иначе некому будет удерживать нас в миг, когда накатывает огненное безумие битвы. Мы нуждаемся в твоих руках и губах, в твоей силе и воле – в дополнение к Нашей собственной…
Мы нуждаемся в разделенном между Нами и нашими Фаворитами наслаждении – Наш брат когда-то открыл нам этот необузданный мир, и он стал для Нас сладко-горькой ловушкой…
Ты так нетерпелив, так горяч, Ано Асала… И Мы можем лишь двигаться в тисках влажных тел, утопая в тягучей страсти, впиваясь в прохладные губы, ощущая мучительно-жгучие укусы и судорожную хватку рук на Наших бедрах. Наша Надежда стонет в один голос с Нами – и это тоже правильно, прикусывает язык, скользит ладонью по спине, лаская…крылья? Да…
Мы не можем укутать в них тебя, Наша Душа, прости, только двигайся. Двигайся, не останавливайся, быстрее, навстречу кипящей черноте, быстрее, пока у Нас еще есть силы ждать, не медли, сплавляя воедино четыре тела, быстрее, двигайся, двигайся, двигайся…
Ано Хазрат кричит в голос, не держит ритм, срывается в пропасть первым – и этот крик режет плоть и кровь, заставляя ее вскипать, и прохладные губы дрожат, захлебываясь плачущим стоном, когда в наших переплетенных пальцах становится липко от горячего семени, и уже вновь налившиеся сиянием Тени глаза неожиданно теряют переливчатую глубину и будто темнеют, их свет становится обожжено-темным, синим, словно опаленное закатом небо, и Мы не можем больше терпеть – только не когда ты мучительно вбиваешься в наше тело, дрожа от накатившего света, и не когда его ладонь сжимает плоть до подобия боли.
Не когда ледяные искры превращаются в пламенный дождь…
Дыхание восстанавливается с трудом – и я могу лишь приоткрыть свинцовые веки, чтобы взглянуть на умиротворенное лицо нашей Надежды, покрытое бисеринками пота, с прилипшими к вискам чернильными завитками волос. Волчонок с усилием приподнимается на локте, кончиками пальцев проводя по его щеке:
– Почему ты не сказал? – Зачем? – голос Джаса тих, но в нем нет ни единой нотки разочарования. – Все хорошо. – Я бы…
Пересилив себя, поднимаю руку, на миг прижимая палец к его губам:
– Все хорошо. – Близнецы, значит, – ты тихонько смеешься, прикасаясь губами к одному из укусов на моем плече, отчего тот отзывается тянущей болью. – М-м…хочешь приписать к списку моих извращений твинцест? Не выйдет. – Ну да…конечно. Но окружающим-то об этом неизвестно…
Ты со смехом откатываешься от меня, избежав тычка локтем. Я улыбаюсь и прижимаюсь щекой к руке Онери. Ни двигаться выше, ни вставать нет никакого желания. Ты нависаешь над моим плечом, проводя ладонью по волосам, и улыбаешься – сыто и довольно. Знал бы ты, как сейчас похож на кота – сам себя бы затискал… Ох, Думат, какая идиотская мысль…
Невольно хмыкаю в руку Справедливости, и он приподнимает голову:
– Что-то не так? – Нет, отнюдь. Просто…мысль забавная.
Он кивает – уверенно и совершенно спокойно. Он никогда не стремится узнать подробности, убедиться, удостовериться…он просто верит. Мне и в меня. И этого достаточно. А вы…вы с Волчонком просто заражаетесь этой его верой.
Я лежу, прислушиваясь к спокойному размеренному дыханию всех троих – сон уже накрывает вас своей бархатной тяжестью, наваливается меховым покрывалом, вдавливая в шерстяное нутро тюфяков, заставляя разглаживаться лица и выравнивая сбитый сердечный ритм.
Медленно выскальзываю из под обхвативших меня рук – упаси Тот, проснетесь.
Пелена наслаждения стекает талой водой – и все отчетливее проступает осознание. Что же я наделал? Что Мы наделали?!
Вы спите – такие свободные в своей наготе, такие…живые. Мы…проклинаем тот миг, когда согласились выслушать гнома. Нужно было хватать свои гевлары – и бежать. Бежать со всех ног, обратно, к Осцивасу.
Потому что тогда Мы бы точно знали, что вы – живы. И Нам было бы плевать на вас, Мы бы не терзались от того, что не можем защитить вас от Нас самих…
Стою на коленях в изножье нашего импровизированного ложа и бессвязно шепчу, словно молитву-исповедь в темноту и тишину:
– Прости меня. Простите меня все вы. Я так виноват перед вами. Я втянул вас туда, откуда вам не выбраться живыми. Если хоть когда-нибудь, в этой жизни или в следующей, вы сможете – простите. Я всего лишь хотел понять, что такое жизнь без крови, без боли, без жертв…без добровольной агонии… Но в малодушии своем не вышел к вам на свет – а утянул вас к себе, в непроглядную тьму… Простите… Я так люблю вас… Я навеки прикован к вам – цепями, что крепче даже моих новых Уз… и ОН знает это…Он – чувствует… И он желает испытать жизнь смертных – как я когда-то, жаждет познать… Простите меня, я знаю, это убивает вас, минута за минутой. Простите меня – ведь я сам не умею прощать, ни себя, ни других… Простите, за то, что не уберег вас от доли, что страшнее смерти, простите… Я знаю, что слаб, но не могу этого изменить, я люблю – и боюсь потерять… простите… Волчонок, прости, что стал для тебя вечным якорем в прошлое, что напоминаю о самом плохом и тяжелом, что не нашел в себе силы исчезнуть из твоей жизни – ни тогда, когда помнил обо всем, ни теперь, когда обо всем узнал… Прости… И ты тоже, Надежда моя… моя опора… моя цель и смысл, прости, что не уберег тебя как духа, не сохранил твою суть – а ведь я мог, я знаю. Я слаб, я не хотел терять тебя, но из-за меня ты потеряешь сам себя, превратишься в нечто иное… Душу, но не духа. И кто знает, сможешь ли ты вернуться в Тень после этого, мой верный… Я так виноват перед вами всеми… И перед тобой, Душа моя, в первую очередь… Прости, что столько скрываю, что столь многое не говорю, что лгу через слово – ты и так увяз в этом глубже, чем я не пожелал бы даже врагу… Я так хочу, чтобы твой свет не угас – хочу, чтобы твой свет не угас – только не по моей вине, Боги, будьте милостивы, сберегите их… Я никогда не молил Вас, так хоть сейчас услышьте меня… Заберите меня, МОЮ жизнь, МОЮ душу…но их оставьте, не рвите их Нитей, молю…
