– Э-ге-гей, господа эльфы, хорош резвиться, чай, вы не в своих резвильных угодьях! – Варрик прицельно запускает в них мелким камушком, выуженным откуда-то из-под ног. Алистер фыркает, розовея всем добродушным лицом. Интересно, как долго он учился краснеть по собственному желанию? Ведь наверняка же ни капли смущения не испытывает… А молодой король, демонстративно откашлявшись, повышает голос: – А вот мне интересно… мне интересно, почему в Гроте не было Скверны?

Летис вскидывает голову, мгновенно теряя весь игривый настрой:

– Как это – «не было»?

Натан тычет прутиком в костер, поднимая облачка искр:

– Ни пятнышка, Лет. Ни на стенах, ни на полу… в сутках пути от него – идеальная чистота. Ни следа Орды, ни намека на Скверну, ни нотки Зова…вообще ничего. Притом, что это, тем не менее, именно Грот, а не…подстава под него. Потому что такое подделать невозможно. – Уверены? – Абсолютно, Летис. Там чувствовался…Я слышал там Исток. Это нельзя создать с помощью магии…это просто должно быть.

Дальнейшее обсуждение почему-то проходит мимо меня. Все, что я улавливаю – Грот, Исток, Древний, Грот, Грот…

Время упрямо ползет вперед, минуя предзакатный порог, сейчас темнеет рано.

– …вываливается эта тварь. Рога – во, зубищи – ВО, хвост – как неваррский моргенштерн, под лапами уже в кашу растерт десяток местной стражи, – Ал бурно жестикулирует, в красках описывая процесс убиения Архидемона.

Нашего брата.

По спине пробегает предательская дрожь, и я невольно ловлю взгляд Алистера, полный сочувствия. Он думает, что понимает, каково мне… Нам это слышать. Он, в общем-то, прав, но он обязан сейчас травить байки – так, как его обязует это делать его маска. А мне действительно…тяжело. Не только как Воплощающему, но и как тому, кто долгие годы был частью Империума, для кого Древние – не просто драконы, не просто моровые Твари…

– Я…прошу прощения. Пойду, пройдусь, – под растерянными взглядами я встаю, уходя из руин в предночную темноту, дышащую холодом. С губ срываются облачка пара – все же с наступлением ночи станет еще холоднее, но и сейчас тут не тропики.

Ноги сами несут меня прочь – подумать, не слушать…не слышать.

Не вспоминать…

Плита все еще горячая – и, наверное, долго будет хранить этот жар. Высоко над головой плывет лазурное око убывающей луны – скоро новолуние, а там и до Долгой Ночи считанные дни останутся. Усаживаюсь на камень, ощущая под бедрами его жаркую оплавленную гладкость. Неловко расстегиваю пряжки сапог, стаскивая их с себя, и поджимаю ноги, обхватывая руками колени. Тепло камня просачивается в стопы, и если закрыть глаза, можно представить себе, что снова сидишь у камина в лаборатории Мастера…

Все так неправильно. Почему меня…ранит то, что они были в Гроте, а я нет? Что кто-то провел Очищение Уртемиеля, не осознавая важности этого действа? Что кто-то не восхитился его мощью, пусть и оскверненной… Разве мне должно быть до этого дело?

Впрочем, обманывать самого себя – последнее дело. Да, должно. Боль потери знакома даже Богам… Гибель – пусть и недолгая – Прекраснейшего… То, что Скверна изувечила его, сломала, превратила в неразумное, движимое лишь инстинктом уничтожать создание, растерявшее все свое Божественное величие… И куда более прозаичное – зависть. Усыпальница одного из Наших братьев, его покои, его личный дворец…. Даже не просто брата…возлюбленного? Был ли он им для Нас? Нет, не думаю…

Мы так ни разу ему в этом и не признались…

Мучительно сознавать себя…вот так. По крупицам, через чужие слова, через посторонние мысли и фразы. Стискиваю пальцы в кулаки, ощущая, как поскрипывает камень под ладонями.

– Что-то случилось?

Я не услышал его приближения – слишком задумался, слишком утонул в сожалениях по самому себе. Позорище. Я превращаюсь в тряпку.

– Нет…ничего. Ничего не случилось, Онери… – Ложь – это плохо. Что произошло?

Вздыхаю, оглядываясь. Он стоит за моей спиной, в черной тунике почти невидимый в ночной темноте, лишь обнаженные руки и лицо выделяются в мешанине теней, и кое-где мерцают искрами тонкие трещинки заемной силы. Все блестящие щитки остались в лагере и сейчас он более всего похож на оживший обрывок ночного неба. Пару секунд я разглядываю его, после чего устало расслабляю плечи и хлопаю по плите рядом с собой. Он с легким поскрипыванием кожи садится рядом, не сводя с меня сияющего взгляда.

– Не хочу этого слышать, – Я откидываюсь назад, лопатками сквозь ткань рубахи ощущая надежное тепло камня.

Лицо, так похожее на мое собственное, искажается непонятной гримасой.

– Почему? Он нуждался в этом, если я правильно понимаю. Скверна – язва в сердце мира, она пятнает даже Изначальных. – Мы уже заражены ей, Ано Онери. Не станем ли Мы новым Архидемоном, утратив самих себя? – Вы уже…столь близки? – на его лице написано удивление. Невольно улыбаюсь, протягивая руку и проводя пальцами по темной щетине на его щеках: – Мы всегда были близки. Просто с недавних пор эта близость обрела новые…черты. Я меняюсь, и мне все сложнее делить себя и Его. Все чаще всплывает общее «Мы». Но все же…не станет ли мое обращение в Стража первым шагом к становлению Нас Архидемоном? – Кто знает… Столь же возможно, что вы сумеете укротить Скверну в себе, став невосприимчивыми к ней. И это, на мой взгляд, более вероятно.

Как я могу признаться ему, что в любой момент Скверна может стать для меня поводком, ошейником и намордником, которые привяжут меня к исковерканным Двенадцати? Я смотрю в сияющую лазурь его глаз, читая в них неизбывную нежность – столь яркую и чистую, что ее не скрывает даже безликое свечение Тени.

Его движения излишне неспешные, тягуче-плавные, и я могу лишь безотрывно наблюдать, как он нависает надо мной, опираясь на руки.

– Я ненавидел тебя, ты знаешь? Ненавидел так, как может ненавидеть лишь Дух – всей силой своих устремлений, потому что Андерс – МОЙ Андерс – все время думал о тебе, говорил с тобой, улыбался тебе так, как улыбался когда-то мне…а ты был так похож на меня-того… Это чувство было таким глубоким, что я и сам не понял, когда оно стало…чем-то иным.

Смех рвется из горла сам – тихий, хрипловатый, и он ловит его во вдох, прижимаясь поцелуем. Я чувствую вес его тела – совсем иной, отличный от твоего, но от этого не менее желанный. Его губы прохладные, отдают островато-морозным вкусом Тени, покалывают искорками чистой силы, и острые зубы чуть царапают кожу сколотым краем. Нет ничего более правильного, чем…это.

В висках гулко рокочет пульс, и с каждым коротким рваным вдохом голова кружится все сильнее, но сил оторваться от него – отчаянно-неловкого, сосредоточенного, невозможно, просто нереально полыхающего магией – просто нет. Он разрывает касание губ сам, прочерчивая кончиком языка влажную дорожку по скуле, едва ощутимо прикусывает мочку уха – и гул крови на краткий миг заглушается его жарким рваным выдохом.

По сравнению с плитой воздух вокруг арктически холоден, но с каждым мгновением в его руках и под его губами мне все более становится на это плевать. Он переносит свой вес, садясь на мои бедра, и шершавые ладони прижимаются к моему животу, забирая рубаху, кончиками пальцев очерчивая сеть белых татуировок. Словно отзываясь на его касания трещины реальности, что ограничены его плотью, становятся шире, вспыхивая с новой силой, и по слуху скользит отголосок песни Тени, что сейчас как никогда близко.

Его движения – бережны и аккуратны, когда он стаскивает с меня лишнюю одежду, и меня невольно пробивает крупная дрожь. Слишком много контрастов, слишком много эмоций, слишком мало времени. Времени на то, чтобы еще хоть чуть-чуть побыть простым человеком, с его слабостями и глупостями.

Да и нужно ли им быть?

Тянусь к его губам, вновь садясь, и его ладони ложатся на мою спину, в которую уже вцепился ледяными клыками южный ветер, очерчивают выступающие косточки позвоночника, скользят по линиям мышц, отчего татуировки наливаются заемным светом.

Кровь вскипает, смешиваясь с лавой теневого безумия, и поцелуй, всего миг назад тягуче-томный, становится голодным, надрывным. Я покорно откидываю голову, принимая его силу – пока я еще могу.