Волна облегчения и самодовольства накрыла меня с головой. Я вдруг понял, что теперь, зная ее слабость по отношению ко мне, могу вести себя, как хочу эгоистично. И она все равно останется со мной. Потому что любит. Это длилось одно мгновение, после которого я схлестнулся в неравной схватке с отвращением к самому себе. Мне было тошно, что я хочу воспользоваться ее отношением к себе, ничего не отдавая взамен и при этом совершенно не мучаясь угрызениями совести. «Люби меня, а я тебя любить не буду, потому что не хочу, а ты все равно простишь, так как любишь. Ужас какой. Если это и есть любовь, она отвратительна! Не хотел бы я оказаться… на ее месте».

Женщина поднялась, взяла меня за руку и потянула к двери. Я столкнулся взглядом с ее глазами, и мне показалось, что она все поняла – все, что я чувствую на самом деле, как мучаюсь, несмотря на то, что не показываю вида. Безразличие мое куплено муками совести, и теперь я вновь перестану спать по ночам, только на этот раз не от не нашедшего выход возбуждения. И неизвестно еще, что хуже.

====== POV Скуало – 16. ======

Как я и ожидал, заснуть мне в эту ночь не удалось. Беспокойные мысли метались в моей голове, отчего у меня разыгралась адская мигрень. В то же самое время мне казалось, что Рена тоже не спит, однако я не стал проверять свои догадки по этому поводу, так как окажись, что мы оба не можем заснуть, я не знал бы, что мне на это ей сказать.

Ее порывистое признание стояло звоном в ушах, не желая меня отпускать – я раз за разом проигрывал в сознании этот момент, чувствуя себя все более и более уставшим и расстроенным. Я не знал, как себя теперь с ней вести, все вдруг стало таким сложным и неоднозначным.

Когда за окном забрезжил рассвет, я встал с постели, ощущая себя разбитым и не выспавшимся, и, не умываясь, угрюмо поплелся на кухню, дабы попросить кого-нибудь сварить мне крепкий кофе. Благо наш повар уже вовсю суетился у плиты, окутанный ароматами специй и замаринованного мяса. На мою просьбу он как-то сочувственно на меня посмотрел, но, ничего не сказав, поставил здоровенную турку на большой огонь. Я отправился в обеденную, уселся за большой старый прямоугольный стол из красного дерева, на боку которого Бельфегор, помнится, в детстве еще накарябал свое имя. Обхватив голову руками, я уставился на гладкую поверхность, отполированную до блеска не одним десятком рук так, что я видел в ней свое отражение. За созерцанием собственной недовольной рожи я не заметил, как заснул.

Проснулся я от грудного голоса Леви, который тряс меня за плечо:

- Скуало. Скуало, хватит дрыхнуть на столе!

- А? Что? Кофе принесли?

- Вот еще, буду я тебе кофе носить! – пробурчал Леви-а-Тан и сел напротив с большой тарелкой отбивных.

Я протер заспанные глаза и уныло уставился на остывший кофе, стоявший неподалеку. Не найдя ничего лучше, я залпом осушил свою кружку, поморщившись от горькой холодной жидкости.

- Что, выгнала тебя из собственной комнаты? Так я и знал, от женщин вечно одни проблемы.

- Это верно. Вот только никто меня не выгонял. – Я зевнул и заглянул на дно кружки, поняв, что одной порции кофеина мне недостаточно.

- Ты что же, сам себя выгнал? – прожевав кусок, спросил меня Леви.

- Можно и так сказать, – неопределенно ответил я, поднимаясь из-за стола и снова направляясь на кухню.

Попросив «добавки», я с сомнением посмотрел на сковородку, полную отбивных. Я вроде бы и ощущал голод, но в то же время не хотел есть. Повар снова с жалостью посмотрел на меня и вдруг добродушно предложил:

- Может, карпаччо?

«Неужели теперь даже у прислуги я вызываю чувство жалости?..»

- А долго будете готовить?

- Нет, сеньор, мы Вам еще вчера приготовили, но Вы так и не пришли ужинать.

«Точняк, я ж со вчерашнего ничего не жрал».

- Ладно, давайте, – милостиво согласился я, усевшись прямо за кухонный стол.

Мужчина открыл дверцы одного из холодильников и выудил оттуда большое блюдо. Он поставил его передо мной и направился к полкам со столовыми приборами, а я критически осматривал карпаччо из тунца. Что-то в нем было не так, и я все не мог понять – что именно. Когда мне принесли вилку и нож, я обмакнул кусочек тонко нарезанного филе в соус, отправил его в рот и, задумчиво пожевав, заметил:

- Вы, кажется, что-то забыли туда положить.

- Нет-нет, что Вы, сеньор Суперби! Все как обычно, я никогда не отклоняюсь от рецепта! – испуганно заверил меня повар, выставив ладони вперед.

- Да? – Я подпер ладонью лоб, пытаясь понять, чего мне не хватает. И вдруг понял: – Корица!

- Что с корицей? – не понял мужчина.

- Вы забыли ее положить.

- Но… я никогда ее не использовал при готовке карпаччо. Да и зачем? Она придаст сладости, а сладкая рыба это уже…

- Положи мне корицу, мать твою! – Сузив глаза, я посмотрел на его побледневшее лицо.

- Д-да! Конечно! Сию секунду!

«Он-то не клал. Знаю я, кто положил. Это было как раз перед моим отъездом на месяц, а за все это время я карпаччо так ни разу и не ел», – я тяжело вздохнул, не заметив, как повар уже вернулся с небольшой склянкой в руках.

- Больше сыпь, – велел я, когда он после первой порции собирался убрать приправу.

«Высыпь мне всю банку. Чтоб раз и навсегда отбить у меня желание добавлять корицу куда бы то ни было!»

Банку он, конечно же, не высыпал, и блюдо осталось вполне употребляемым. Если не сказать больше.

Когда я доел, на часах было уже десять минут девятого. «Проспала? Или не ищет меня?» Я знал, что надо идти будить ее. Или удостовериться в том, что она начала выполнять упражнения без меня. Однако сил подняться не было. Не было сил пойти на второй этаж, открыть дверь и увидеть ее лицо. Не было сил посмотреть ей в глаза и понять, что она чувствует, глядя на меня. Не было сил мучиться вопросами по поводу того, правильно ли я поступил, сказав ей, что никогда не полюблю ее. Просто не было сил.

И вот я сидел, молча наблюдая, как секундная стрелка совершает один оборот за другим, словно белка в колесе, которая никак не может покинуть этот замкнутый круг. Когда часы показали половину, я резко поднялся и направился в свою комнату, решив, что – будь, как будет.

Открыв дверь, я увидел женщину сладко спящей на моей половине. Копна черных волос разметалась по моей подушке, в которую она зарылась лицом. Я стоял и смотрел на эту картину, и вся решительность тотчас покинула меня. Я присел рядом с ней на кровать, наблюдая за ее размеренным дыханием, и протянул уже руку, чтобы погладить ее по плечу, но одернул сам себя. Встав, я походил по комнате и, прочистив горло, громко потребовал:

- ВСТАВАЙ, ЖЕНЩИНА! ТЫ СОБИРАЕШЬСЯ ТРЕНИРОВАТЬСЯ ИЛИ НЕТ?

Рена, поморщившись, разлепила веки и откинула одеяло в сторону, предоставив моему взору свои манящие изгибы в сиреневой шелковой сорочке. Я поспешил ретироваться, холодно бросив:

- На улице сама все сделаешь, жду тебя в зале.

Я направился в западное крыло, ощущая себя раздраженным – сказывались недосып и недотрах. Хоть с той памятной ночи и прошел всего один день, мне казалось, что он длился целую вечность. А теперь, увидев ее в столь соблазнительном виде, я сокрушался, что не могу попросту забраться к ней в постель, заняться классным сексом, а потом лечь с ней в обнимку спать, убаюканный горячим дыханием на своей груди. И почему, собственно, не мог, было не совсем ясно – по-видимому, дело было все в тех же принципах и барьерах, которые я вновь сам себе и воздвиг. Видите ли, теперь все бы выглядело так, будто я ее использую, в своих сугубо личных, весьма похотливых целях. И я ведь знал, что она точно мне не откажет, и, даже наоборот, будет рада этой близости, вот только…

Женщина вошла в тренировочный зал, прервав мои размышления. Мне показалось, что у нее какой-то нездоровый вид, но я знал, что сегодня она ни за что не отменит нашу тренировку, так как в руках я держал, как она выражается, настоящий меч. Увидев его, она буквально просияла. Протянув ей клинок, я встал напротив, велев ей нападать.