Пифий Манелиа оказался прав, заявляя, что этот отпуск пойдет Арчи на пользу. Ему бы гордиться, а он злился на себя. Арчи, вырвавшись за границы центра, неожиданно вспомнил, что ему ни много ни мало – пятнадцать лет, а жизнь хороша, а он сам наконец может делать много больше, чем когда-то давно, в какой-то странной, полукошмарной жизни вдрызг больного ребенка, и что у него под боком вполне благодушно настроенный взрослый, который знает очень и очень много и невероятно терпелив. Арчи носился вокруг дома, обследовал все дорожки вокруг него и тропинки рядом с озером, возвращался к Пифию, чтобы уточнить какую-то чепуху, один раз прибежал, ошеломленный, почти счастливый, желая показать настоящий выводок косуль; Пифий предложил ему еще и искупаться, но Арчи отчего-то не решился. И Пифию поневоле приходилось быть соучастником во всех этих событиях; и он пытался ужиться со странным ощущением: он видел взрослого человека, глаза-то Пифия не подводили, а поведение у этого казавшегося взрослым человека было вполне ребяческим. Непроизвольно вспоминались люди с отклонениями в психическом развитии – те тоже оставались восьмилетними, даже когда тело становилось вполне взрослым. И, наверное, еще одной причиной для такого неудобного восприятия было неожиданно беспечное поведение Арчи Кремера. В центре он был очень сдержанным, а здесь вел себя как мальчишка, иными словами вполне нормально для своего возраста, и плевать на всякие причины-следствия и на то, что скоро пора будет возвращаться обратно в клетку.

С другой стороны, Арчи вне центра, избавленный от необходимости подозревать каждого встречного в злом умысле, в определенных пределах отказавшийся и от своей неприязни к Пифию, ставший куда более открытым, оказывался отличным объектом для исследований, как бы цинично это не звучало. Было действительно интересно наблюдать за ним, осторожно расспрашивать, чтобы определить, что в том или ином действии – от него, а что от Арта. Пифий остерегался спрашивать, пользуется ли Арчи помощью своего искина, чтобы что-нибудь рассмотреть получше или, к примеру, запросить информацию о каком-нибудь растении: он опасался, что это подействует на Арчи как ушат холодной воды. Но не обязательно было спрашивать напрямую; можно было и окольными путями воспользоваться.

Так что Пифий задумчиво рассматривал какой-то неказистый цветок, а когда Арчи подошел к нему, спросил, подозрительно изучая листья:

– Как ты думаешь, он ядовитый?

Арчи прищурился, покосился на Пифия, затем на цветок.

– С чего бы ему быть ядовитым? – буркнул он.

– С того, что он не хочет быть съеденным, разумеется, – рассеянно отозвался Пифий. – Хм, или наоборот, хочет быть съеденным. Я даже не знаю, можно ли верить тем же биологам, но они упорно настаивают, что знания типа что можно есть, а что нельзя, передаются у животных от поколения к поколению чуть ли не на генетическом уровне. По крайней мере, достаточно трех-пяти поколений, чтобы животные привыкли не есть такую вот гадость. – Он поколебался и осторожно понюхал цветок, затем прикусил листок, но пожевать не решился. – Насекомые, кстати, тоже. Хм, а пчелы так и наоборот, хотя и знают, что яд, но пользуются им как наркотиком. Ширяются, знаешь ли. Причем, что интересно, в одном рою могут быть законченные наркоманы – и законченные трезвенники.

Арчи замер рядом с ним.

– Не ядовитый он. Обыкновенный. Даже может быть полезным, – произнес он не без высокомерия.

– А что это за цветок? – полюбопытствовал Пифий.

– Череда, – тут же ответил Арчи. И охотно ответил на следующий его вопрос, чем она хороша, чем может быть опасна.

Пифий делал вид, что его интересовали именно сведения, которые исторгал Арчи. А сам тихо радовался: работает. Не мог же Арчи интересоваться всякими сорняками; наверняка он не проводил дни и часы в лаборатории, изучая еще и такой цветок, уча наизусть латинское название еще и такого куста. Не знал же он вот так, навскидку, что за трава такая невзрачная; и чтобы мальчишку такое интересовало вообще – едва ли. Так что спасибо Арту.

Когда Арчи принесся и начал взахлеб рассказывать о косулях, Пифий категорично отказался бежать куда-то не пойми куда, чтобы посмотреть на непримечательных зверей.

– Ну косули. И что? – флегматично спросил он. – Сколько их было?

– Четыре. Две большие и две поменьше. Они меня почти не испугались!

– Да ладно! – удивился Пифий.

Арчи поколебался, а затем спросил:

– Хочешь посмотреть?

– Хочу, – с готовностью отозвался Пифий.

И Арчи после нескольких секунд чертыханий смог отправить изображение на планшет Пифия.

– Смотри, – восхищенно говорил Арчи, – я совсем близко подошел к ним, этот парень, вот смотри, он совсем близко меня подпустил, я его даже почти погладил, но он испугался.

Пифий смотрел, как рука Арчи тянется к косуленку, как он принюхивается, затем отпрыгивает и то делает шаг навстречу, то отбегает назад.

– Здорово, правда? – тормошил его Арчи.

– Здорово, – искренне соглашался Пифий, глядя на него.

Арчи улыбался. Более того, Пифий соглашался сам с собой, что и глаза у него блестели. Как у человека.

Неожиданно Арчи спросил:

– Как ты думаешь, а волки здесь водятся?

Пифий округлил глаза.

– Откуда я знаю? Ты и волка погладить хочешь, что ли? – полюбопытствовал он.

– Нет. Просто. Интересно, – Арчи пожал плечами. Отчего-то Пифию подумалось, что куда уместней было бы небрежно им дернуть: мол, вопрос – фигня, ответ не более важен, я просто любопытствую, ничего серьезного. Возможно, Арчи принял бы к сведению, обрати Пифий его внимание на эту тонкость, и попытался ввести и такой жест в свой пантомимический лексикон. Но сейчас это могло оказаться неуместным: Арчи забыл о своем отчуждении по отношению ко всему, что связано с центром, он активно пользовался помощью Арта, этот выходной здорово смягчил его настроение, а что еще нужно? Наверное, продолжать делать вид, что так и должно быть, и все ребята способны вот так из воздуха брать латинские названия всяких сорняков и делиться воспоминаниями с окружающими – прямо из головы, напрямую.

– Но ты можешь запросить информацию на странице местной биологической станции, – подумав, предложил Пифий.

Арчи повернулся к нему. И Пифий снова подумал, что мимика Арчи – ее почти полное отсутствие – слишком неестественна. Люди, привычные к нему, на такие вещи внимания не обращают; а человека, впервые увидевшго Арчи, такая неподвижная мимика может насторожить. Отпугнуть; вызвать неприязнь. Очевидно, в человеческой мимике слишком много приобретенного – того, что все-таки не сохраняется в самом мозгу, или сохраняется, но не в мозгу. Или Арчи еще недостаточно вжился в свое тело, чтобы и мимика у него стала подвижной. Или он не хотел. Или – или что-нибудь еще.

– Волков вообще очень любят исследовать. Это престижно, романтично и все такое, – пояснил Пифий, ехидно прищурившись и задрав правую бровь высоко-высоко. Он пристально следил за Арчи, пытаясь определить, попытается ли он сымитировать мимику Пифия – ожидаемая реакция, когда тема интересна: повторять мимику собеседника, а Арчи, насколько Пифий мог судить, всерьез увлекся. Кажется, сработало. Его левая бровь чуть поднялась. – Я не уверен, могу только предполагать, как биологи это исследуют, но скорее всего они отлавливают волков, вживляют им чипы, чтобы можно было изучать их миграцию, социальное поведение и все такое.

– Социальное поведение? – фыркнул Арчи. Именно так, как должен был это сделать подросток. Пытается сделать вид, что сто-о-олько пережил, та-а-ак устал от жизни, та-а-акое повидал, а что при нем случается – это такая фигня, а на самом деле до восторженного писка заинтересован.

– Они, между прочим, очень социализированные животные. С исключительно развитой моделью поведения, – мягко возразил Пифий.

Арчи замолчал, уставился перед собой.

И через минуту:

– Хм, смотри, у них даже карта есть. Как их семьи обитают…

И на планшете Пифия прямо поверх журнала, который он пытался читать, высветилась местная карта, на которой действительно было отмечено, где какая волчья семья живет. Он подумал было пожурить Арчи за такое нахальство, но решил не быть мелочным.