… Прохлада мрачного караульного помещения неожиданно ослабила сжимавший лоб раскаленный обруч. Леголас сдержал невольный вздох удовольствия и сел напротив закованного в кандалы человека. Тот был ничем не примечателен. Всклокоченная темная борода, густой загар, оборванная одежда и заскорузлые крестьянские руки. Болотисто-зеленые глаза, слегка запавшие, как это бывает у часто голодающих людей, взирали на лихолесца со спокойным ожиданием.

- Как твое имя? – спросил эльф без всякой неприязни. Отступившая боль настроила его на благодушный лад.

- Регар, – отозвался разбойник, – охотник из Сухого Лога.

- Регар… – повторил Леголас, – а скажи-ка, Регар, правда ли, что ты прикидывался хворым Волчьим безумием, или всуе на тебя клевещут?

- Правда, – спокойно подтвердил охотник, – да видно, плохо прикидывался, раз попался.

- Хорошо или плохо – не мне судить, а вот за каким балрогом ты комедию ломал – об этом послушаю с радостью. Не расскажешь ли? – эльф не повышал голоса. Исходящая от крестьянина спокойная уверенность вызывала у него любопытство.

- А наперед ты мне скажи, бессмертный, тебе-то что за интерес в этом болоте руки гваздать? – спросил вдруг Регар и прищурился.

Всколыхнувшийся, было, по привычке гнев заставил Леголаса сжать кулак, словно собирая в него самообладание, но тут же ему стало еще занятней. Охотник не дерзил. Он всерьез ждал от эльфа ответа.

- Неладно у вас тут, Регар, неспокойно. Болезни дурные, люди фальшивые. Разобраться мне охота в вашем колобродье.

- Вон оно что… А с каких времен эльфы в людские дела носы свои дивные суют? – так же спокойно подался вперед крестьянин.

- Любопытен я, Регар, куда я только нос свой дивный не совал! И в людские дела, и в гоблиньи, и в орочьи – и ни у кого позволения не спрашивал, – Леголас прибавил в голос стали, но охотник вдруг распрямил плечи и прямо взглянул эльфу в глаза.

- Ты не ерничай, милорд, и не сердись. Я не удаль свою показывать тут затеял. Вправду знать мне надобно, что за интерес тебе в наших дрязгах рыться. Много я о тебе слышал, Дивный. Говорят, храбр ты и честен. Кабы знать мне, что не врут… Никому в несчастном нашем княжестве уж верить нельзя, на свое отражение в реке глядишь – и то оглядываешься.

Леголас помолчал, а потом вымолвил уже другим тоном:

- Лихолесец я, Регар, до моего дома рукой подать. Негоже мне глядеть, как у самого порога неведомая напасть людей косит, одним души да тела калечит, а прочим – совесть. У меня на глазах этакий хворый невесту свою загрыз, я до сих пор ее крик во сне слышу. Вот и подумай, что мне за интерес…

Охотник тяжко вздохнул, взъерошивая нечесаные, присоленные сединой волосы.

- Неспроста меня в лесу взяли, Дивный. Я, как об облаве услыхал, сам из захорона вышел. Надобно мне тебе кой-чего поведать, – Регар запнулся, но тут же продолжил, – гадко мне об этом сказывать, эльф, но скажу. А уж верить, али нет – сам решай. Был у меня брат, младший. Молод был, зелен, а уж ловок – всем прикурить давал. Первый охотник на варгов был, чутье имел – куда там собаке, гордостью деревни слыл, удалец и смельчак. И вот лет шесть тому назад захворал он… Да как… Сначала нравом стал резок, чуть что – в драку. Да лютовал – ну чистый зверь, рычал, в горло зубами впивался, страх, да и только. Собой ужасен стал, пальцы скрючились, на четверых бегать затеял, лицо бороздами пошло, жуть мелькорова. Про Волчье безумие тогда еще не слыхали, очень все его боялись. Ну и поговаривать начали – надобно порешить парня, опасен стал. Мне по чести сказали, не серчай, Регар, но бешеную собаку стрелять надо. А я уж как ни ярился, как мать ни плакала – ничего не помогало, за детей уж боязно всем было, за жен. Только не успели, брат будто почуял – да в лес сбежал. Погоревали мы. А потом смирились, лучше так, чем самим родную кровь пролить. Годы быстро идут, давно мы память о брате схоронили, на свой лад и утешились. А год назад… – крестьянин снова умолк, хмуря брови, поворошил бороду. Леголас не торопил, видя, что Регару нелегко дается этот разговор, – словом, год назад я оленя подранил. Он в лес от меня уходил, а я по кровавым следам шел. Далеко забрел, а жалко возвращаться не солоно хлебавши-то. Ну и иду, Валар на помощь кличу. И тут олень мой прямо на меня вылетает, хромает, бедолага. А за ним всадник… Я как поглядел – так наземь и повалился. Брат на коне сидит. Здоровый да пригожий. Возмужал, на отца покойного похож стал, аж сердце дрогнуло. И камзол на нем… орочий. Оплечье косматое, ремни с кольцами, кривой ятаган за поясом. А только он это был, милорд эльф, он…

Крестьянин замолчал, бледнея и учащенно дыша. А Леголас до боли прикусил губу. Рассказ потряс его. Неужели, это правда? Неужели он услышал о случае излечения? Исцеленный недужный в орочьем камзоле… Погодите… так что же, секрет лекарства от Волчьего безумия нужно искать у орков?

Эльф почувствовал, как голова идет кругом от вихря самых причудливых догадок. Подняв глаза на Регара, он встал, опираясь на стол и нависая над охотником:

- Поклянись, – глухо сказал лихолесец, – поклянись, что ни словом не солгал.

Регар коснулся рукой груди:

- Клянусь, Дивный, Эру Единым. Потому я по лесам и рыщу. О матери сестра с мужем пекутся, а я брата отыскать все чаю. Только боязно мне. Кто он теперь? Телом человек, а что с нутром сталось? Не дай Эру, проведают о брате солдаты, али односельчане. Кто знает, не беду ль я на него накликаю. Вот и прикинулся я хворым да в лес подался, свои не ищут, а такие же – им плевать, чего я в чащах пропадаю.

В крови вспенился азарт, и эльф заметался по караулке. Наконец-то первая добрая весть, первый скупой проблеск света в окружавшем его мраке, как ни обманчив был этот ускользающий луч. Вдруг Леголас замер, снова ощутив укол сомнения. До сей поры он вымогал сведения угрозами и уговорами. С чего же этот оборванный, усталый человек с такой готовностью поделился с ним своим непростым знанием?

- Регар, – Леголас снова наклонился над пленником, – я очень хочу тебе верить. Но я много раз уже пытался здесь кому-то доверять и много раз оказался в дураках. Объясни, отчего выложил мне, не слишком обходительному чужаку то, что скрываешь так долго от земляков?

Охотник не отвел глаз. Лишь пожал плечами и ответил:

- Нося в себе эту тайну всю жизнь, я буду носить еще и бремя вины. Ведь мой брат – лишь один из больных. Земляки мои, зная о судьбе моего брата, не смогут помочь своим родным. Не от нехватки смелости или желания. Но как, где мы, простые люди, будем искать того, кто обладает секретом исцеления? Толку не будет, будет лишь отчаяние и злость на меня, ведь мой брат остался жив, а их родные катятся к страшной и неизвестной нам судьбе. Ты – другое дело, Дивный. У тебя есть сила и власть, есть отвага и преданные соратники. Ты сможешь.

Эльф помолчал, а потом кивнул:

- Спасибо, Регар. И еще… Как тебя отблагодарить за твою помощь?

Крестьянин покачал головой:

- Останови хворь, мне не надо другой награды. Разве что… – Регар запнулся, но лихолесец ободряюще сжал его плечо:

- Говори, не бойся.

- Разве что, милорд, если брата моего увидишь, передай: помним мы его. И завсегда ждем, может, захочет повидаться.

Леголас снова кивнул:

- Передам. И вот что, на волю тебя выпускать опасно, другие пленные решат, ты мне на них наушничаешь, потому в фавор вошел. Я распоряжусь тебя из подземелий в башню перевести. Скажи охране, если каким делом заняться хочешь, чтоб не тосковать – я разрешаю.

- Благодарю, милорд, – отозвался Регар и поднялся со скамьи, звеня кандалами.

Уже идя к двери, эльф задержался, пропуская вошедшего конвойного.

- Да, а кому поклон-то передавать? Брата как зовут?

Охотник, шагавший перед солдатом к низкой герсе, обернулся:

- Таргисом, милорд.

Князь Иниваэль, хоть и исправно являлся в трапезную к ужину, уже несколько дней уходил из-за стола, едва коснувшись еды. Ему нездоровилось, но Леголас подозревал, что тот просто избегает людей. Однако, как ни прискорбно было видеть упадок сил, настигший правителя, в его отсутствие застолье было не в пример веселее. Там и сям оживленные разговоры вспыхивали громким смехом, серебряные кувшины с вином бойко сновали по кругу, а кто-то даже порывался спеть, хотя из уважения к хворающему князю его мигом утихомирили.