- … Стало быть, Рималл знал, куда и к кому в действительности собралась сестра. И, полагаю, попытался не допустить этого единственным возможным способом: убить зятя-переродка. Не знаю, что произошло далее, но думаю, что Эльда прикрыла Даэмила от стрелы брата, тот же в свою очередь постарался отплатить шурину за вероломство. Это объясняет, почему орки-переродки – предмет столь яростной одержимости Рималла.

Сармагат покачал головой, хмурясь:

- Вот почему Сигвур не слишком меня отговаривал от моей затеи. В нем тоже говорила обычная жажда мести. Как ты собираешься поступить с Рималлом?

Трандуил задумчиво ответил:

- Не знаю. По правде говоря, мне трудно его винить. У нас с ним не так уж мало общего. К чему его карать? Кому станет лучше? Его душа изранена. Рималлу нужно не наказание, а утешение. Думаю, именно ему стоит покинуть Средиземье и уйти на запад.

Сделав паузу, Трандуил добавил:

- Но все это было сказано не к тому, брат. Любая одержимость, даже самая благая, способна сломать множество жизней, Гвадал. А иногда всего одну – но самую важную.

- Ты прав, – ровно отозвался орк. Помолчав, он повернулся к эльфу:

- Когда вы с сыном собираетесь в Лихолесье?

Король неопределенно пожал плечами:

- Не сразу. Леголас хочет съездить в Тон-Гарт, повидать Йолафа, да и мне нужно посетить столицу, я даже не поблагодарил коменданта за все его старания.

Сармагат же спокойно стянул на груди плащ:

- Пойдем к огню, Трандуил. Звезды хороши, но холод адский…

… Камрин задумчиво сидела у камина, глядя в его жаркое нутро. Ею владела отчаянная усталость, граничащая с апатией. Почти год она балансировала на струне над пропастью, рисковала, лгала, изворачивалась. И вот все было позади, можно было перевести дух, и девушку одолел полный упадок сил. Все эти долгие, тяжелые, опасные месяцы она знала, за что сражается, чего хочет, чему противостоит, и каждый день был наполнен смыслом, разбит на короткие, слишком короткие минуты, и некогда было смотреть вдаль. Борьба окончилась блистательной победой. И Камрин поняла, что струна оборвалась под ногами, и она падает в бездонную пустоту, лишенная опоры и утратившая цель. Сармагату больше не нужна ее помощь. Не нужна ее смелость и преданность. Он расплатился с мрачными призраками прошлого, обрел мир с собою и может продолжать жизнь так, как пожелает. Но он не раз говорил ей, что в конце – в самом конце – он отпустит ее, и ей предстоит идти своей дорогой. Да, бывало, что он в чем-то лгал ей, что-то утаивал, порой искажал истину. Но только не в этом. Тут он всегда был безупречно и беспощадно искренен. Что ж, она ведь ждала этого дня, верно? Она жаждала этой победы, она боролась за нее, не зная страха, и была вознаграждена. Война окончена. Все, кого она любит, живы. А многие даже счастливы. Йолафа ждет любимая женщина и комендантские лавры. Эрсилию – замужество и престол. Сармагата – желанный покой. Эльфов – возвращение на родину. И только ее ничего и нигде не ждет… Видимо, снова все придется начинать заново. Эру, ей всего-то неполных девятнадцать лет, жизнь едва начинается. Но сейчас на плечах лежало тяжелое, душное бремя, и Камрин казалась себе глубокой старухой, с бессильной усталостью глядящей в завтрашний день.

За спиною раздался стук, легкий, почти робкий.

- Прошу, – спокойно отозвалась девушка, машинально разглаживая подол. Дверь отворилась, и в зал вошел Леголас.

- Миледи, простите, я потревожил вас, – начал он извиняющимся тоном, но Камрин только покачала головой, улыбаясь:

- Пустое. Я рада вас видеть, друг мой. Садитесь, мы так и не успели толком поговорить.

Да, они едва обменялись несколькими фразами, когда девушка заглянула в его келью, сама того не ожидая, застала Леголаса уже на ногах и тут же ошеломила вестью о том, что Сарн пришел в себя.

Принц сел напротив и с минуту молчал, будто собираясь с мыслями. Наконец он поднял взгляд на Камрин:

- Миледи, я пришел поблагодарить вас. За все. Вы так много сделали для меня и моих соратников.

Он умолк, и Камрин чувствовала, что эти сердечные слова искренни, но пришел лихолесец вовсе не ради них.

- Сударыня… – снова начал он, но девушка прервала его:

- Называйте меня по имени, принц, я давно не княжна и не «миледи».

Леголас снова секунду помолчал.

- Камрин… Что вы будете делать теперь? – спросил он мягко и заметил, как губы девушки слегка дрогнули.

- У меня теперь полно времени, чтоб решить, чем заняться, – отозвалась она беспечно, но ее тон не обманул эльфа.

- Я предполагал, что вы с Гвадалом…

- Нет, – ровно отрезала Камрин. Леголас ждал, что она что-то добавит, но девушка молчала.

- Он любит вас, Камрин, – осторожно проговорил лихолесец, – я знаю, не мне давать вам советы… Но не спешите его отвергать.

Доселе неотрывно глядящая в очаг, девушка обернулась к эльфу и улыбнулась, и от горечи этой улыбки у Леголаса заломило что-то в груди.

- Мы очень разные, милорд, – спокойно пояснила Камрин, – слишком, – добавила она тише, словно убеждая себя в чем-то, – Сармагат давно дал мне понять, что вместе мы быть… не можем. Такова наша природа. Но спасибо вам, вы… весьма участливы.

Леголас нахмурился:

- Сударыня, я знаю, что тема эта крайне деликатна, но все же возьму на себя дерзость. Вы можете послать меня ко всем балрогам, но я не могу молча смотреть на терзания каждого из вас только из пустых приличий. Гвадал рассказывал мне о своем клане. Там много пар… весьма разных. Но это не мешает их союзу.

Губы Камрин на миг резко сжались в суровую черту. Она взглянула эльфу в глаза с уже знакомым ему решительным выражением.

- Что ж, давайте начистоту. Леголас, наши с Сармагатом отношения зародились не вчера. Поначалу я очень боялась их и особенно своей привязанности к орочьему вождю. Она казалась мне… противоестественной. Не стану вдаваться в подробности, все было очень сложно. Но однажды… уже довольно давно… Сармагат сказал мне, что никогда не покусится на мою девичью честь. И никогда не подтвердит своих чувств ко мне по праву плоти. Что орочья природа сама по себе – проклятие, бунт против изначального замысла Эру Илуватара. И что чистая дева, добровольно оказавшаяся в объятиях орка, тоже переймет это клеймо. Потому все расы, бывало, хоть изредка смешивались. И лишь орки – ни с кем и никогда. Я тогда не знала ни о «Мелькоровой справедливости», ни о Магхаре, Сармагат скрывал все, что связано с его прошлым. Для меня существовала лишь человеческая «Волчья хворь», о которой в княжестве знали испокон веков. Я была семнадцатилетней доверчивой дурой…

Потом вы вкусили от Плачущей Хельги, и я заволновалась, не случится ли и с вами какая-то беда, как случалась с моими соплеменниками. Потом вы начали то и дело разминать ноющие кисти рук… Я знала этот жест, и поняла, что дело плохо. Вот тогда-то я впервые сообразила, что легенды о первых орках – не просто сказки, и быть может, слова Сармагата о проклятии и бунте против замысла Эру – вовсе не метафора. Мне бы еще тогда задуматься, отчего Сармагат так не похож на своих подданных. Среди них много хороших и честных парней, но большей частью они туповаты и агрессивны. Он же другой, другой во всем, от глубокой, непостижимой мне мудрости и до пристрастия к белоснежным камизам и столовому серебру. Книги на синдарине, по которым я осваивала основы эльфийского языка… Сармагат говорил, что они трофейные. Странная причуда – держать подобный трофей в ларе у изножья кровати… Случайно срывавшиеся напевные слова, на поверку оказывавшиеся бранью. Но нет… Я ничего не замечала, занятая своими личными переживаниями. Эгоцентричный ребенок, ввязавшийся во взрослые игры… Я ничего не знала наверняка. Но подспудно уверилась, что орки – не раса, а племя проклятых. И из страха передать мне это проклятие Сармагат меня и отталкивает, сплеча решив, что ему виднее, как мне лучше прожить жизнь. Теперь-то я знаю, что все это чушь и отговорки. А их выдумывают лишь тогда, когда хотят отстранить кого-то, не обидев прямым отказом.