Пока лидеры правой и левой сторон обсуждали возможности для сотрудничества, Виктория, которая также входила в состав делегации, невольно остановился взгляд на двух мужчин, которые стояли по обе стороны от Сальвиати. Первый тихо переговаривал с Шустовым, и, обладая отличным слухом, девушка смогла услышать фамилию при обращении: Вишняков.

Он в меру упитанный, брутальный, а на его лице можно было прочесть выражение недовольства, даже если все шло по маслу. Его отличительной чертой являлась его походка: голова вытянута вперед, руки отведены назад, а огромные шаги заставляют всех остальных трепетать. А когда он решался напустить на себя маску всезнающего парня, словом, когда пытался обучить молокососов и донести до них хоть какую-то информацию, Вишняков закатывал свои и без того выпученные глаза, а паузы между словами разделял междометиями “эм”, “а”, “вот”, “в общем” и т.д. Еще он мог облокотиться, закинуть ногу на ногу и, упершись локтем о столешницу или в иную твёрдую поверхность, с видом всезнающего профессора начать рассказывать о том, как дурна сегодняшняя политика.

Второй же был куда более угрожающим, однако его фигура была не менее экстравагантной, чем фигура некого Вишнякова. Он был высок, крепок, возможно, в прошлом он был киллером, однако рассеченная губа говорила о том, что в 90-е года, мужчина был замешан в чём-то до зубов криминальном. Если он вступал в дебаты, то голос его был глухим, но резким. В этом пафоса, в отличии от Вишнякова не было, но лицо с низким лбом и звериными, красными глазами, вызывали ужас у тех, кто на него смотрел. Да, этот человек был страшнее, чем Вульф. Они, вероятно, друг друга стоили.

- Гессе, – обратился к нему иллюминат, – каков у нас оружейный запас?

- Три тысячи винтовок, боеголовок, ко всему комплекту – оружейный завод, – коротко бросил он.

- Отлично. Ну что же, мы готовы спонсировать вашу революцию, однако на нескольких условиях…

Именно этой части диалога опасались члены «Левой оппозиции», а условия были таковы: во-первых, в случае удачи в захвате власти, НОППР имеет равное право в участие в Референдуме, как и левые; во-вторых: соглашение на сотрудничество вступает в силу после выдвижения второго импичмента Госдуме и правительству, и в-третьих: при любом итоге командная экономика сменяется на смешанную. Заславский принял эти условия.

- Джек, мы выяснили, кто тогда из радикалов шпионом проник в Останкино, – полушёпотом произнёс Шустов, когда левые покинули планетарий. Сальвиати, ухмыльнувшись про себя, слегка повернул голову к единомышленнику. “Беловоротничный” чуть приблизился к уху лидера, снизив голос до совершенного шипения. – Это была “Умница”.

- Она? – Правый изумлённо поднял брови: он был растерян и сбит с толку. – Та блондинка, которая писала статью? Она даже не обладает ни едиными физическими навыками...

- Да, Дементьева. Это абсолютно точно. Её запечатлели видеокамеры, съемка которых сохранилась автоматически.

Националист вздохнул, проведя тыльной стороной ладони по иссиня-чёрным волосам, а затем вновь наклонился к Шустову.

- Как бы то ни было, мы не предъявим левым за это обвинений, Герман, – ответил он, щуря глаза. – Левые нам помогают, ибо по статье этой “Умницы” для переворота нам нужна “Объединённая оппозиция”. Не забывай, мой друг, что мы теперь единая часть силы. Если социалисты так желают объединения...

- Я понял, Джек, – Шустов хитро улыбнулся. – Намекаешь на “белые ленты”?

- Именно. Это будет предложением конкретно от нашего блока – Заславскому такая идея вряд ли понравится, но народу – более чем.

- Нельзя надеяться на правых.

После дипломатической встречи Заславский выглядел таким встревоженным, словно был не в планетарии, а на Тверской, ибо там проходило большинство вооружённых стычек. Он шёл быстрым шагом по гигантскому павильону, прилегающего к “Домодедово”. Этот аэропорт “Левая оппозиция” взяла под контроль в конце августа, и теперь, когда все рейсы были отменены, территорию Москвы не могли покидать пассажирские самолёты. Столица была практически полностью оккупирована, однако покинуть или въехать в её пределы было возможно лишь на автомобиле или на некоторых поездах.

- Почему? – спросила Виктория; делегация едва успевала следовать за лидером.

- Они обещали нас спонсировать, но если в штурме произойдёт форс-мажор, НОППР непременно нас предадут, – Пётр Геннадьевич искал взглядом нужную цифру, изображённую на огромной металлической двери: коридор из подобных дверей выглядел и действовал бы устрашающе на тех, кто никогда не выл в этих частях аэропорта. – Ага! Двести шестая. Вот она.

Левые остановились напротив “206”-ого ангара, пока Заславский искал пульт управления, для того, чтобы он открылся.

- Катя, помню, хотела, чтобы мы его как-то назвали.

- Абсурд, скатились до того, чтобы давать имена дирижаблям.

- Перестаньте нудеть, Алексей Эдуардович, лучше послушайте...

- Ах! – радостно воскликнула Катерина, сложив ручки на груди. – Вы его выкупили! Боже, вы его выкупили!

- Ну, не совсем, – пожал плечами Заславский. – “Роза” хоть и рекламный цеппелин, первым его назначением была армия. Теперь он оснащён боевыми пушками и готов к бою.

Вблизи дирижабль марки Au-30 был ещё красивее, чем его только можно было представить. Его выпускали единожды, и то, с целью рекламы, а теперь воздушный крейсер предстал в более животрепещущем свете. Виктория ахнула, когда приблизилась к нему: цеппелин сверкал белизной стального корпуса. На нём не было рекламной окраски, лишь белая, как снег, оболочка. Кабинка для пилотов была маленькой, по сравнению с гигантским тринадцатиметровым баллонетом: в ней умещалось два человека.

А когда цеппелин взлетит ввысь, он будет сверкать на солнце золотым сиянием, рассекая воздух хвостовыми крыльями…

Ничего прекраснее и величественнее «Умница» ещё не видела: даже глаза, ослеплённые чистотой и яркостью цеппелина, наполнились влагой. Да, это был всего лишь дирижабль, однако грациозность и масштаб такой невероятной конструкции приносили надежду, что с российским конструктором ещё не всё потеряно.

- “Розой” будет управлять мобилизованный солдат? – спросила Виктория, с заворожённой улыбкой смотря на цеппелин.

- И не только ею. Товарищи, часть армии перешла на нашу сторону, а значит завтра всё произойдёт!

Все были полны решимости. Улыбки не сходили с их лиц, они не испытывали ни тревоги, ни страха, ибо знали, что таков им предначертан путь. Вернее, такой путь они выбрали сами. Окончательный план захвата столицы был таков: пока перешедшая на сторону части воинских подразделений будут вести ближний бой с теми, кто остался предан правительству (здесь Заславский снова сделал акцент на том, что эти самые воинские подразделения могут предать их в любую минуту), сами революционеры пойдут к Красной площади и к Дому правительству через тоннели метрополитена (инициативу за подземный вариант оставила за собой Анна). Риск гибели повстанцев в связи с этим значительно уменьшиться. Затем, когда представители власти окажутся окружены, они выпустят тяжёлую артиллерию, как это было сделано в 1993 году. С каждым захватом нового здания, – отключат все блоки питания. И только арестовав всех членов правительства, предъявив обвинения в игноре первого импичмента, можно было считать государственный переворот успешным.

В первые дни октября четверо суток подряд идут дожди. Не так, чтобы беспросветно и непрерывно: капает утром, днём на время прекращается, а к вечеру вновь поливают ливни. Плохой асфальт разъедает от разных химических структур, и он постепенно растворяется: сначала от горения, затем от грозы.

В огне, пропитанные остатками бензина, пылают автомобильные шины; сами машины всем своей конструкцией стоят поперёк проезжей полосы, брошенные хозяевами. На дороге появляются ямы, и проехать по ним практически никуда невозможно. А вот прямо впереди, посередине перекрёстка стоит одинокий чёрный рояль. Он горит: черные и белые клавиши выжигаются – несмотря на кардинально различный цвет, они превращаются в серый пепел.