Он обхватывает её талию, она медленно кладет свои руки на его плечи. И в вихре неистового вальса её уносит за пределы реальности.
- Я видел вас раньше? – спрашивает он. От мужчины пахнет дорогим одеколоном, и этот дерзкий, до опьянения приятный аромат погружает девушку в некий транс.
- Сомневаюсь, – тихо отвечает она наперерез своим чувствам. – Иначе бы я вспомнила.
Всюду мелькает свет, но ей не видно его лица. Наверняка оно было бы таким же очаровательным, как и голос. И этот мелодичный, мягкий тембр кого-то напоминал социалистке. Нет! Неужели это снова её видения? Почему так кружится голова? Почему изнутри в груди возникают ударные, шоковые волны? Почему она видит такую же тень в зеркале?.. Виктория слишком истощена, чтобы противиться инстинкту. Тень ожила: он явился в реальный мир и намерен играть с нею не иллюзорно, а по-настоящему. Мужчина ведёт в этом ритме танго, а она, не отрывая отрешённо взгляда смотрит на него, пытаясь разглядеть хоть какие-то отличительные внешние признаки. Ведь это был точно не олигарх, и не человек из того окружения. А вдруг это плод её воображения, а на самом деле девушка, уже связанная по рукам и ногам, брыкается, сопротивляется, пока её везут в сумасшедший дом.
- Вы верите в судьбу? – с улыбкой спрашивает он, после того, как девушка завершает реверанс. Она оборачивается, не понимая, есть ли этот вопрос – провокация и, тяжело дыша, отвечает:
- Верю, – отвечает она на выдохе. Вновь реверанс и бросок. Он ждал именно этого ответа, а потому, насильно приближая к себе девушку, почки касается лицом её правой щеки.
- И знаете, что сегодня должно произойти? – словно змея шепчет он.
Лоботомия. Эти эмоции сравнимы только с лоботомией. Викторию будто окатили ледяной водой, но было настолько жарко, что состояние подозрения вмиг улетучивается. Социалистка даже не могла думать о том, что на этом вечере мог бы произойти подобный форс-мажор.
Она хочет ответить что-то связанное с ночью, со страстью, но только не со штурмом. Да, пусть он посчитает её дорогой проституткой, как тех двоих нескромных девах, плевать. Даже в таком состоянии Виктория всё ещё осознаёт себя и то, что не имеет права выдать своих. Гадкое ощущение, когда кто-то роется в твоих мозгах. Музыка бьёт по сознанию. Усиливается ритм танго.
- А верите ли вы в то, что у человека есть право выбора?
- Да, каждый, несмотря на то, каков его выбор, должен иметь такое право.
- И значит, делая выбор, мы можем изменить свою судьбу?
- Вы логично рассуждаете, – отвечала Виктория, – однако на мой взгляд наш выбор уже заложен в нас изначально.
- Зачем вам шаль? – вдруг спрашивает он, кардинально меняя тему. Ему не понравился ответ. – Я видел вас: вы не выпили сегодня за вечер ни единого бокала.
Само собой это странно. И вновь девушка в тупике, не зная, что ответить. Она произносит, что без шали ей холодно, и что обнажённые плечи ей кажутся пошлым признаком.
- Право, в шали на нынешний бал должна была явиться единственная девушка, – незнакомец сделал многозначительную паузу, что заставило Викторию забыть о дыхании. – Моя невеста.
- Увы, не хочу Вас разочаровывать, – отвечает она, – но я – не она.
- Думаете, леди Фиорелла, я не узнал Вас? – угрожающе шипит он и под захвативший новой аккорд наклоняет девушку практически до пола, жадно вглядываясь в её глаза своим дьявольским, чёрным взглядом, не позволяя ей ни моргнуть, ни отвернуться.
Она хочет умереть. Да, именно сейчас: не во время своих припадков, не в заключении в камере, не в уличных битвах с правыми, а теперь, когда риск разоблачения так велик. О, почему она не эта Фиорелла? Почему она, являясь совершенно никем и появившейся из ниоткуда, сейчас здесь, испытывает цинизм гибели, буквально парализована и не в состоянии сделать ни малейшего движения? И отчего ей кажется, что жизнь её была так коротка и наивна до сего момента, что именно сейчас воздушные замки разлетятся ко всем чертям в пучину седьмого круга ада? Мысли испарились, и осталась только точка под грифом «разоблачение».
– …Хм, и линзы иные, дабы я не узнал цвет глаз… – заканчивает фразу «тень». – Хитро. Вы почти, что меня разыграли.
И он впивается в её алые губы адским поцелуем, подобному прикосновению раскалённого железа, таким, что у Виктории замирает сердце: она перестаёт дышать, бледнеет, ей не хватает воздуха. Революционерка на грани потери сознания: тело захватывает жаром – она пылает, словно еретик-ведьма на костре, разведённым дьяволом-инквизитором. Он же, казалось, хотел её этим поцелуем умертвить, дабы та задохнулась и погибла у него на руках, ибо в том была не нежность, а звериная страсть и жестокость, как тигр терзает лань: челюстью и зубами он хотел выгрызть её язык.
Когда у вестибюля послышался взрыв детонатора, Виктория вырвалась мгновенно. Из разбитых в ту же секунду окон в свою очередь трассирующими пулями полетели тысячи осколков, раня до крови гостей. Девушка успела скрыться в этой бушующей, вопящей от ужаса массе людей, прежде чем «тень» опомнился и направил свой острый, проницательный взгляд на толпу, не в силах разглядеть пятна ярко-красного платья. К нему тут же подбежали.
- Вы целы?! – задыхаясь от волнения, спросили служащие. Его же вид на дикость выражал абсолютное равнодушие к происходящему вокруг. Он поправил серебряные манжеты и коротко кивнул. – Кто это был?
- Революция, – ответил он, ухмыляясь краешком тонких губ и вытирая с них остатки алой, как кровь помады.
Ей было необходимо скинуть с себя платье, ещё не добравшись до верхнего этажа. Слава богу, что в лифте не было камер наблюдения. Под покровом атласной ткани шали Дементьева скрывала рукава того самого костюма, который приобрела на блошином рынке в Петербурге. Он идеально подходил под этот случай, словно девушка уже тогда знала, что такой момент настанет. Было довольно просто его перешить и вот теперь, когда кабина лифта преодолевала одиннадцатый этаж, Виктория сдёрнула с плеч шаль, расстегнула застёжку платья, стягивая его с себя, подобно грязной, давно не нужной вещи.
Новое облачение Виктории было цвета спелой смородины: оно было изготовлено из тонкого, но прочного материала, которое не натирает кожу, если одежду надеть на голое тело. Костюм его полностью облегал – он был похож на форму сотрудников ОГПУ, только без аксельбантов и погонов. Белые перчатки от локтя переходили в черную ткань, шея, благодаря легко отстёгивающемуся и застегивающемуся воротнику, была полностью закрыта до самого подбородка, талию обхватывал кожаный ремень, ноги до щиколотки обтягивали плотные тёмные лосины из того же материала.
Теперь только изящные белые ботиночки на каблуках и макияж не соответствовали серьёзному и даже угрожающему обличью экстремистски. Выбравшись из лифта она спрятала платье и маску в первый спуск мусоропровода, а дальше, осторожно пробираясь по узкому коридору, пользуясь паникой окружающих, искала глазами центральное управление массовыми коммуникациями.
Помещение было пусто – сотрудников тут же эвакуировали. Однако это затишье было ненадолго. Главную студию с постоянно работающими телеэкранами, которые показывали разные каналы, нельзя было оставлять дольше часа – кто-то обязательно должен был контролировать теле и радиотрансляцию. И Виктория знала: после этого теракта СМИ вылезет вон из кожи и поставит на кон все, что у них есть, лишь бы люди раз навсегда вкусили всё то, что пытаются им навязать.
Кто-то наверху очень любил Викторию. Возможно, незаслуженно. Вынув флешку, она аккуратно, боясь ошибиться, вставила USB в проход как ей казалось, главного ПК, но все компьютеры были связаны единой системой, и это не имело значения.
На экране появилось тёмное окно с требованием введения пароля. Девушка собралась с духом, выдвинула клавиатуру, и, не отрывая взгляда от монитора, набрала буква за буквой однотипные, но никому не понятные слова.
БРУК ВЕНИНГА
Чёрное окно исчезло и появилась бегущая строка с загрузкой. В тоже самое мгновение изображение на работающих телеэкранах начали искажаться подобно тому, когда не работает антенна. С увеличением процента загрузки вируса, картинка на ТВ погасла вовсе и на всех экранах неожиданно даже для Виктории появилась фотография человека. Она была показана всего пять минут, перед тем, как система окончательно выйдет из строя, но последующий ажиотаж вокруг этого казуса был подобен взрыву атомной бомбы. Чей же портрет транслировался по всем российским телеканалам это малое, по сравнению с общим эфиром, время?
