- Люди здесь не бушуют, – заметил Орлов. – Они скорее просто собрались, чтобы... чтобы узнать что-то.
- Они ждут своего оратора, – глаза Виктории сверкнули неподдельным блеском момента счастья. Она провела в своей голове такие анализы, что без труда определила уровень настроения толпы. Дементьева направилась к багажнику и из него вытащила лоскутный чёрный не то ковёр, не то просто покрывало и бросила ткань на крышу автомобиля. Так она смогла моментально забраться на него, не поскользнувшись на влажной и скользкой поверхности. Оказавшись на крыше, Виктория заняла нужную позицию – такую, чтобы люди обратили на неё внимание. Михаил и Анна в растерянности повернули головы, а Сергею пришлось выйти из машины, так как он даже не понял, что произошло, услышав гулкий стук над своей головой.
- Что она делает?! – воскликнула Анна, однако Миша не ответил, смотря на Дементьеву с восторгом узнанной персоны.
- Граждане москвичи!!! – обратилась Виктория к народу, надрывая голосовые связки и сопровождая свои слова жестами. – Я только что приехала из Петербурга на этом самом автомобиле! Я была там и я знаю, что происходит там в этот миг!
- И что?.. – загудела толпа, прерываясь выкриками и возмущениями. Виктория возвела обе руки вверх, призывая людей угомониться.
- Поверьте мне! – снова произнесла она, прижимая ладони к груди. – То, что вершиться там нельзя назвать иными словами, как добровольное слово народа! Жители Петербурга сами – никто их не провоцировал и не принуждал к этому переломному шагу, вышли на улицы, на площади, дабы объявить свой протест и несогласие с недавним принятым Думой законом!..
- Они громят город!
- Эти люди не могут иначе сопротивляться! – возражала девушка, разрезая руками воздух. – На улицах бронетехника: танки, тополя-м – и всё это оружие направлено не против врага, а против граждан своего государства! Они не громят город – они призывают к справедливости, к плюрализму мнений, к свободе своего слова, которое ныне попирается! Они не хотят крови – они хотят законности и мира для себя и своих семей! Неужели мы оставим их в сей трудный час? Неужели мы с вами поверим лживым словам СМИ?! Неужели мы забудем историю прошлых лет: “чёрный Октябрь” и “Евромайдан” на Украине? Неужели совершим те же самые ошибки, поддавшись провокациям “пятой колонны”? Неужели будем также молчать и терпеть ложь и дёготь, которыми обливают на власти, считая нас рабами и зверьём? Я! Лично я видела всё это своими глазами! Я желаю донести правду из моего сердца до глубины ваших сердец! Долго ли будем ждать и терпеть? Ждать момента судьбы свыше?.. Бог не скажет, так я скажу – этот момент настал! И мы не должны молчать! Мы должны защитить граждан Петербурга и иных российских городов от легитимного террора и зверских, антиморальных законов! Долой Единую!..
Виктория не успела закончить свою фразу, как кто-то грубым жестом вцепился в её ногу, и девушка спрыгнула с крыши под вопль и аплодисменты людей на её невероятно эмоциональную, наполненную чувствами речь. Ударившись об землю, Дементьева увидела перед собой железный щит правоохранительных сил и направленный прямо ей в лоб пистолет. Ужас бледной маской застыл на её лице, а чей-то не менее железный и жёсткий голос, отчеканив каждое слово, произнёс:
- Вы арестованы.
Октябрь 1918 г. Москва. Кремль.
Летом 1918 года Советская республика была отрезана от украинского и сибирского хлеба. Оставался один район – юго-восток, Поволжье и Северный Кавказ, дорога от которого лежала по Волге через Астрахань и Царицын.
Положение в районе Нижней Волги было тяжелое. Сюда рвались хорошо оснащенные войска Краснова и Деникина. Против них вели борьбу отдельные разобщенные отряды, не имевшие ни достаточной боевой выучки, ни нормального снабжения, ни твердого командования. В них еще были сильны элементы партизанщины и местничества. 23 мая Серго Орджоникидзе сообщал в Москву о положении дел в Царицыне:
«Положение здесь неважное, нужны решительные меры, а местные товарищи слишком дряблы, всякое желание помочь рассматривается как вмешательство в местные дела, на станции стоят шесть маршрутных поездов с хлебом в Москву, Питер и не отправляются... Нужны самые решительные меры – вокруг Царицына бушует контрреволюция».
6 июня в Царицын приехал Коба в качестве облеченного чрезвычайными полномочиями руководителя продовольственного дела на Юге России. С ними прибыл вооруженный отряд в 400 человек и бронеавтомобиль.
В тот же день вечером Сталин телеграфировал Ленину:
«6-го прибыл в Царицын... В Царицыне, Астрахани, Саратове монополия и твердые цены отменены Советами, идет вакханалия и спекуляция. Добился введения карточной системы и твердых цен в Царицыне... Железнодорожный транспорт совершенно разрушен стараниями множеств коллегий и ревкомов. Я принужден поставить специальных комиссаров, которые уже вводят порядок, несмотря на протесты коллегий. Комиссары открывают кучу паровозов в местах, о существовании которых коллегии не подозревают. Исследование показало, что в день можно пустить... восемь и более маршрутных поездов... Дайте распоряжение о немедленном выпуске пароходов к Царицыну».
С этого момента в Советскую Россию водным и железнодорожным путями непрерывно поступали хлеб, мясо, рыба и другие продукты. Успеху Кобы способствовали введенный им твердый порядок, высокая требовательность и жесткие меры по организации заготовок продовольствия. При нем оживилась деятельность комбедов, помогавших продотрядам находить спрятанный хлеб.
Сам Коба склонен был видеть в недостатках работы царицынского руководства преступный умысел. 4 июля он телеграфировал Ленину:
«Я отправил в Москву 80 цистерн бензину, буду и впредь отправлять, если это окажется необходимым, ибо преступную деятельность Махровского не намерен прикрывать».
Последующее расследование показало, что в задержках отправки топлива виновен не лично пролетарий Махровский, а нерасторопное руководство Главнефти, с согласия и ведома которого и действовал Махровский. Сообщая об этом Сталину, Ленин сделал в телеграмме приписку:
«Для меня лично ясно, что Вы погорячились, обругав Махровского».
Жесткие меры принимал Коба не только к тем, кто не подчинялся его распоряжениям по заготовке продовольствия, но и к военному руководству.
Во второй половине июня войска Царицынского фронта были сведены в одну группу под общим командованием Клима Ворошилова, который всячески поддерживал Кобу в любых его действиях. Ядро фронта составили 15 тысяч обстрелянных и закаленных бойцов, преимущественно луганских металлистов и донецких шахтеров, подошедших сюда с оккупированной немцами территории Украины. Военный руководитель штаба округа и десятки бывших офицеров, служивших в штабе и частях округа, были арестованы и объявлены «врагами и предателями» без каких-либо доказательств. Из Москвы приезжали специальные комиссии, чтобы разобраться в конфликте. Кого-то удалось спасти, а остальные военспецы по распоряжению Кобы и верного протеже его Ворошилова были ликвидированы.
22 июля был образован Военный совет Северо-Кавказского округа в составе Кобы, Минина и военспеца Ковалевского, которого вскоре заменил Ворошилов – дело в том, что Ковалевский был человеком Троцкого, а Коба во мгновение ока снимал каждого человека Бронштейна со всех должностей. 1 августа Военный совет СКВО объявил в Царицыне и уезде мобилизацию «всего боеспособного населения». Она дала Царицынскому фронту почти 24 тысячи бойцов.
Все эти меры были более чем своевременны, так как середина августа для защитников Царицына стала критической. Войска Краснова вышли на окраину города. Решительный прорыв намечался на 18 августа. Дата была согласована с антисоветским подпольем, которое должно было организовать вооруженное восстание в ночь с 17 на 18 августа.
Силы заговорщиков достигали 1350 человек. Одним из руководителей заговора был путейский инженер Алексеев, прибывший в Царицын месяцем раньше из Москвы вместе с Махровским для организации закупки топлива. Чекисты обезвредили заговор, взяв их руководителей меньше чем за сутки до выступления, утром 17 августа.
