«Аврора» была украшена алыми лентами. Улицы были также испещрены алыми знамёнами и флагами: на фонарных столбах особенно – на них всегда к праздникам вешают флаги. Даже несмотря на то, что праздник тот был уже не государственным, страна готовилась к торжественному событию. В 100-летие Октябрьской революции Виктория слышала, что «Аврора» за долгое время стоянки сойдёт на воду и даже наверняка повторит свой холостой залп. И в Москве зажгут звезду. Но до самого торжества оставалось пять месяцев, и чёрт его знает, что за эти месяцы может измениться.

Виктория отвлеклась от мыслей ввиду того, что увидела на лицах людей какой-то неописуемый страх. Движение правого квартала от набережной вдруг перекрыли: на улицу выехал танк. Девушка отняла руки от парапета и шатнулась назад, сглатывая появившийся в горле ком. Женщина, увидев боевую машину, схватила То на руки, покуда он брыкался и рвался узнать, настоящий ли танк или нет. Люди замерли, столпились на обочинах, даже матросы, держащие вахту на “Авроре” во все глаза смотрели, как перебирает гусеницами танк.

- Худо бедно война началась, – горячо прошептала женщина и перекрестилась. Виктория же из сумки своей достала очки: неужели никому не мерещится? Да, танк был самым настоящим, российским, ехал не очень быстро, словно на демонстрацию. Однако за танком не было колонн машин, значит, это была не охрана. Дементьевой припомнился эпизод исторической хроники: в начале 90-х по Москве тоже ездили танки.

“Что случилось?” – спрашивал народ друг у друга, но кто-то в толпе крикнул, что это едут запрещённый митинг разгонять. Дескать вчера был принят такой закон и теперь танки, броневики и другая боевая единица призвана ещё на подавление террористических забастовок в городе.

- Неужели на Сенной? – спросил кто-то. – Я слышал, что там сегодня снова вышли...

“Кто мог выйти? – лихорадочно соображала Виктория, пытаясь прорваться сквозь толпу людей, следуя за танком. – Коммунисты? Нет, они всегда берут разрешение у администрации. Правый сектор? Центристы? Неужели наши? Но я же сказала, я же предупреждала, чтобы тот час сюда!..”

Дементьева сплетникам не верила, но понимала, что на “Авроре” оставаться было нельзя: там образовался затор, и никто туда даже если пожелает не проедет и не дойдёт. Она двинулась по той траектории, откуда выехала боевая единица – там же недалеко была станция метро. Если поверить, то танк должен был обогнуть несколько улиц и кварталов, чтобы доехать до Сенной, а за это время она сможет доехать до площади на метро, и, возможно, предотвратить катастрофу.

Ни гражданин, ни Дементьева не ошиблись, и интуиция девушку не подвела, хотя она буквально молила, чтобы её опасения вновь не подтвердились. На Сенной площади в это самое мгновение достигало своего апофеоза настоящее восстание. Массы гремели в конвульсиях: одни желали поскорее скрыться и убежать оттуда, другие же наоборот – стекались и гремели криками и ругательствами, которые смешались в единый протяжённый вой. Граждане, потерявшие своё лицо во мгновение ока интегрировали в дикого зверя, который никого более не боялся и не осознавал. И этот зверь сорвался с цепи.

Как всё это началось? Вспомнить даже спустя много лет было довольно сложно и понять, что всё-таки послужило последним звоном к сигналу о начале народных волнений, а тогда – в ту минуту все разом стали сумасшедшими. Казалось, все в тайне этого и ожидали. Ждали того, чтобы порвать на себе одежду и заорать во всю глотку, дико сверкая глазами, проклинать всё и вся, вылить всю ненависть, что таилась у каждого, у абсолютно каждого человека в этой стране. Бесконечная ненависть, злость, досада и гнев – всё что угодно, кроме апатии – нет, не было такого в душе русского человека. А тогда – именно в тот момент, когда кто-то дал сигнал, им сжали петлю на шее так, что она просто порвалась, и тела грохнулись на пыльную землю. И будут ли еретики щадить своих инквизиторов? Никогда!

О, это только лирики и наивные романтики проповедают прощение всяк врага своего, твердят: “Задумайтесь, окаянные, что же вы творите?..” Никто не задумывался и не задумается. Этот мученический народ слишком долго терпел и кричал в подушку по ночам, и теперь, проповедники и праведники, лично я прошу вас – молчите! Заткнитесь хотя бы на миг – дайте этому народу слово сказать, слишком долго им затыкали рты! Да и кто затыкал – лично вы и затыкали, дрожа и трепеща от каждого шороха в людской массе. Теперь же ни молитва, ни Евангелие не придут вам на помощь, а всё из-за трусости всеобщей. Вы считаете, что Бог над всеми судит, что Он каждому судья и спасение? Нет, и так не было никогда, ибо многострадальный народ не вынес, не снёс и не вытерпел той адской пытки и священной мученической миссии, которую Он возложил им на плечи. Народ этот сломался, уже второй раз его сломали. И верно ли сказано классиком: не дай Бог вам увидеть русский бунт. Бессмысленный же? Беспощадный же?

Знаете, дорогой читатель, что думала тогда девушка, которая была причастна ко всему, что творилось в Петербурге? В голове её крутилась лишь дата: второе июня. И ещё она думала под каким лозунгом и девизом этот день войдёт в историю. Всё. Можете себе представить, насколько циничны мысли будущих Вождей и благоговейно строящих самих себя Наполеонов? А знаете, сколько было убитых и задавленных в толпе? По телевизору вам скажут, что около пятнадцати человек – это меньше, чем в первые месяцы “Майдана”, а знаете правдивые числа? Сто пятнадцать человек. И СМИ никогда не опубликует такие цифры. Самые точные цифры общих жертв “Сенного антитеррора” – как вследствие окрестят это событие аналитики, примерно двести пятьдесят человек. Под танками и прочей боевой техникой погибло сорок человек, под ногами толпы – около пятидесяти, остальные же сто десять получили ранения разных степеней. Метро было забито, а баррикады начали строить намного позже.

Дементьева успела выбежать на улицу до того момента, как метро переполнилось гражданами, но она попала в небольшую давку встречного движения. Люди, кто поумней, стремились умчаться на много станций дальше, остальные же норовили посмотреть воочию на российский “Майдан”, который так долго предсказывали, и который так внезапно настал. Девушку буквально выдавило из толпы, она бросилась в самый центр Сенной, где на застывшей проезжей части оккупировала автомобили оппозиционная группировка. Это был не просто митинг, наконец поняла она – митинги проходили небольшие и по запланированному времени. Взявшись за голову, трещащую от стучания железа и прочих нелепых восклицаний, Виктория бросилась к какой-то бардовой иномарке, по близости, и с лихвой вскарабкалась на капот. В полный рост она не встала, даже на коленях девушка смогла различить фигуру Анны. В груди всё сжалось: Дементьева была готова тот час выдрать у неё все волосы – так в душе всё налилось той самой революционной ненавистью и гневом. Спустившись, Виктория тот час ринулась в ту сторону, а как достигла цели, вцепилась в космы межрайонки и с силой начала её трясти.

- Так ты могла! – в исступлении рычала Дементьева, стараясь как можно больнее ухватить пряди и как можно резче оттянуть их. У Анны от неожиданности и пронзительной, словно копьем, боли потекли слёзы; она постаралась замахнуться рукой, чтобы освободиться, но социалистка сама оттолкнула её от себя, с безумием и слепой яростью вглядываясь в самые глаза. – Я только теперь говорила, я сегодня говорила, чтобы ничего... А ты?!.. Как ты могла?

- Хватит, дура! – дребезжащим голосом отвечала Анна, держась за взъерошенные волосы. – Они сами пошли, сами захотели! Я только сказала им, что теперь за это будет. Я пыталась их остановить...

- Где Миша? – перебила ее Виктория, которая вовсе потеряла всяких интерес к выслушиванию несвязанных оправданий. – Я тебя убью, если с ним что-то случится...

- Здесь он, здесь! – старалась перекричать вопли толпы Анна, голос её был на пределе и срывался в скрежетавший визг.

Из глубины толпы вынырнул Орлов: бледный, дрожавший, напуганный – он никогда раньше не видел подобного хаоса. Он бросился к Анне и Виктории, пытаясь прорваться через тела людей. Последняя дотянулась до него, ухватив за шкирку, как непослушного, слепого котёнка.