- Я понял: ты намекаешь на то, что шестое июля – это причина убийства Романовых. Тогда только Сверлову. Он же был этим самым… сио… сио…
- Оккультистом.
- Не-не, ты говорила. Как иллюминаты – «Приорат Сиона», кажется. Мне ясно, а скажешь, что за третья дата?
- Это следствие, – Виктория вздохнула. – Следствие линчевания Романовых. Я представляю, в каком ужасном состоянии находился в то время Ильич. Мятеж, убийства, Гражданская война. Он понял, кто за всем этим стоит, и, уверена, пригрозил так, что Свердлов после этого спокойно спать не мог.
- Неужели тихоня Свердлов мог за всем этим стоять? – удивился Орлов.
- В тихом омуте, сам знаешь, кто водится.
– А… что значит, «линчевание»?
- Это значит самосуд!
Последний голос принадлежал не Виктории. Оглянувшись, она увидела, стоящую за ней Анну, которая, скрестив руки на груди, хмуро чего-то выжидала.
- Что вы тут всё время обсуждаете? Я понять не могу – это что, бесплатные курсы уроков истории? Готовитесь к ЕГЭ? – съязвила она.
- Я не буду сдавать ЕГЭ, – Миша искренне радовался, что нашёл плюс в своём нынешнем положении.
- Это был сарказм, – Виктория исподлобья смотрела на шатенку. В сознании пронеслась мысль намекнуть, что маргиналка лезет не в своё дело. – Наше личное, партийное.
- И как интересно, знание того, кто умер тыщу лет назад, поможет нам сейчас, м?
- Во-первых, не тысячу, – разозлилась Виктория. – А во-вторых…
- Что язык прикусила? – Анна растянулась в злобной улыбке. Стервозная ухмылка доводила Дементьеву до белого каления без всяких колких фраз – она упорно молчала. – Договаривай, раз начала.
- …Ты знаешь, кто такой Троцкий? – наконец Виктория оживилась: нацелилась и выстрелила вопросом точно в лоб.
- Руководитель Красной армии, – всё с той же дерзкой ухмылкой парировала Анна. Видя замешательство блондинки, девушка горделиво расставила руки в боки. – Думала, что я дурочка, раз на улице живу? Колись, недотрога! – провоцирующее кинула она последнюю фразу.
- Пусть он и рассказывает! – гневно воскликнула социалистка и, с силой сжав руки в кулаки, и выскочила из подъезда, практически выбивая дверь ногой.
- Кто? Троцкий?! – крикнула вслед Анна, победно смеясь. – Ненормальная…
Виктория неслась по улице со скоростью света. Она обладала невообразимой быстрой походкой, но шагала так лишь в нескольких случаях: в порывах невероятной радости и невероятной ненависти. В эту минуту девушка, в первую очередь, корила себя за отсутствие остроумия, чтобы смочь достойно ответить красавице, но быстро переключалась от собственного линчевания, к проклятиям на Анну и на Мишу, который, казалось, был вовсе не причём.
Нет, для Дементьевой было горестно осознавать, что человек, с которым она провела бок обок полгода, даже не заступился, видя, как какая-то мусорная принцесса кроет её откровенным сарказмом. Чего же она хотела, если мысленно не признала его ни другом, ни товарищем? Однако Виктории сердцем казалось иначе, и от этого на душе делалось ещё больнее. Затем в Хаосе мыслей возникали достойные ответы, но поздно пить боржоми, как говорится в народной мудрости.
Вот уже ровно месяц, как они застряли в Петербурге. Орлов всё время проводил возле Анны и новых товарищей -«межрайонцев», кои с гиканьем протестовали на улице, а в подвале сидели, как мыши, чтобы прописанные жители многоэтажки не выгнали их прочь.
Погода стояла солнечная, жаркая, сухая, какая в Петербурге выпадает редко – пекло в преисподние. Кто в такую пору будет думать об истории? Только одна Дементьева, хотя она всеми силами, ближе к вечеру, когда холодало, таскала Мишу в подъезд или на чердак. На прошлой неделе ей даже удалось протолкнуть Орлова на Дворцовую площадь, где застрелили председателя ПетроЧК Урицкого. Ходили они туда пешком, и после такого похождения у Миши закружилась голова, вследствие чего парень сослался на солнечный удар. Что удивительно: на следующий день он вместе с межрайонцами добежал до самого Смольного, где они собрались вокруг здания, настаивая, чтобы правительство ушло в отставку. В мэрии города над этим только посмеялись. Это было 27-ого мая: у школьников был последний день учёбы, и закон, обговариваемый премьер-министром со своим доверенным лицом, ещё не был утверждён.
Виктории не было дела ни до митингов, ни до «взятия Смольного»: она, серьёзно обеспокоенная своей ситуацией, искала способ вернуть себе часть вещей, которые уехали вместе с автобусом.
Муравьёв дождался автобус, не обнаружил там ни Дементьеву, ни Орлова, и любезно отдал все их сумки в привокзальную камеру хранения. Девушка в любви к необдуманной ходьбе по городу, добралась до вокзала, где ей вернули только чехол с гитарой. За остальные вещи потребовали конкретную сумму – за сохранение. И что было делать девушке, у которой нет денег даже на проезд?
Гитару она не продала. Виктория поступила хитрее. На людных переулках, вроде Невского или набережной Фонтанки социалистка пела, аккомпанимируя себе на инструменте. Больше всего на свете девушка в виду своей неуёмной гордости презирала три вещи: правый политический сектор, фамильярность и попрошайничество. И иронии судьбы мы можем только поражаться: если жизнь нагнёт, то становится далеко не до принципиальности. Но Виктория облагораживала саму себя тем, что честным трудом и старанием заслуживает эту денежку, а не просто так сидит на мостовой, вперяя большие голубые глаза, полные печали, в лица прохожих. Голос ей поставили ещё в первые месяцы её учёбы в театральном, поэтому девушка самодеятельностью нисколько не позорилась.
Такие акции петербуржцам нравились всё же больше, чем агрессивные выпады митингующих противников власти. Виктория мечтала о пропаганде, однако из агитационных мелодий умела играть только «Интернационал» и «Крейсер Аврору». Последнюю социалистка излюбила играть на набережной, где и стоял на сохранении тот самый крейсер. Особенно песни эти импонировали туристам, особенно – иностранцам. Они собирались вокруг, внимая протяжённому пению, после хлопали, и в день Виктории перепадало около ста рублей. На «бис» девушка играла музыку из фильма «Крёстный отец», военные песни и что-то из международного ретро.
В конце концов, нужная сумма была набрана, и Вика в особенности гордилась собой. Забрав свои сумки, она в мгновение ока доехала на метро и в награду купила самой себе огромную шоколадку.
Но на билет до Москвы всё равно не хватало. У Виктории для устранения оной причины осталось одно неоконченное дело. И по случаю очередной стычки с Анной, социалистка следовала немедленно к цели.
Зайдя в салон сотовой связи, девушка попросила консультанта найти зарядку, подходящую по разъёму, а заодно ей нужно было положить на счёт хотя бы сто рублей. Консультант – молодой парень, одетый в ярко-оранжевую униформу с сожалением ответил, что оставшиеся USB продаются лишь на смартфоны американской фирмы «Яблоко», когда у девушки был скромный мобильник марки «Samsung», которые просто перестали импортировать крупными тиражами из-за монополии американского бренда. Однако Виктория упросила молодого человека посмотреть на складе.
- Я не тороплюсь, подожду, – проговорила она, слегка облокотившись на витрину.
Дементьева безмерно волновалась – вестей из Москвы не было ещё с тех пор, как Муравьёв увёз пророка в столицу, а ведь прошёл месяц – ни интернета, ни комфорта, душ – в Неве [За какие грехи Бог придумал белую ночь, – проклинала в те минуты девушка]. Одним словом – изоляция в концлагере. Хотя она и предупреждала товарища о непреднамеренных обстоятельствах – чтобы ни случилось не звонить и ничего не выяснять, однако мало ли что могло измениться за это время.
- Вот, только 2015 года, – сообщил продавец, возвращаясь с небольшой коробкой в руках.
- Ничего, главное разъём, – Виктория вытащила из кармана мобильник. – Можно проверить?
Пока консультант копошился с распаковыванием зарядки, Дементьева в ожидании побарабанила ногтями по стеклу витрины и принялась рассматривать товары: радиоэлектронные передатчики, разноцветные чипы, микро клавиатуры с инфракрасным излучением, сборные неоновые линзы, новые телефоны, и отечественного производства планшет, когда-то рекомендованный премьером на весеннем саммите в Австрии. Когда девушка начала зевать, её слух привлек полуденный выпуск новостей на небезызвестном канале.
